Служил я на тот момент в военной прокуратуре ашхабадского гарнизона. Дежурил на посту на входе. Долгие бессонные ночи суточных дежурств тянутся дольше, ежели предаёшься безделью. Прикорнуть нельзя, заняться нечем, кроме чтения, а оно усыпляет враз. Поначалу в голову ничего не лезет, чему примениться, чтобы в охотку. По уходу последней барствующей особы, я взваливал повинности мужика лапотника: вешал замок на ворота, запирал двери и брался за уборку помещений, которая даже в ленные дни захватывала пару часов. Полы драил по науке самаркандской учебки: кабинет на отжим половой тряпки, коридор на ход туда-сюда. Хватало пары вёдер воды. Пыль в кабинетах вытирал, если в глаза бросалась – вот и все заботы... но ещё ночь бодрствовать?..
По утрам приходилось мести дорожки. По территории дворика наряду с чинарами росли керкав и шёлковая акация. Создавая аллейный пейзаж, деревья засаривали тропы кручёной листвой и пропеллерами семян-крылаток... Весна – они всё сорят! Ветер зимою мало баловал?..
Однажды пришла мысль позвонить домой. Прокуратура оснащена телефонными линиями городской АТС, нет проблем с дозвоном. Решил бросить удочку ашхабадским междугородним телефонисткам, кои на работе днюют и ночуют. Связистки – коллеги, как ни кати. Расположился в кабинете следователя Коптева, чтобы просматривалась в окне дорожка от ворот, на случай если вражеские шпионы покусятся на тайны ВПАГ. Закинул ноги на стол, как в их кино восседают гонористые начальники и, засматриваясь на пресловутую дырку в носке, набрал «ноль семь».
Крутанул циферблат, без дум как крутить шарманку, с вопроса на вопрос зацепил телефонистку с симметричным позывным «Тамара 323». В разговоре новая знакомая шепнула, может бесплатно соединить с Горьким и была терпелива, пока соседи бегали, звали родичей. Домашнего телефона в квартире не было, тревожили шабров.
Халява принесла понимание, что можно позванивать кому угодно. Девчонки не отказывали в соединениях, но я не досаждал. Скук меньше, телефонистки не прочь потрепать языки и ночи веселее. Позывные как сейчас помню: практикантки Лены 117 и 234, Оксана 154, Света 311, Ольга 252 и профессионалы Марины 41 и 46, Фатима 45.
Да и трудно забыть, когда все они пронумерованы в моей музейно-хранимой армейской записной книжке...
Вспоминаю курьёз, звонил другу Сергею Костюшову в Горький, и по исходу тирады о невыносимых условиях службы вставлял понятные лишь солдатам обороты речи: Полная вешалка! Духи вешаются! Впору самому вешаться!
Глаза у страха велики, Серёга успокаивать: мужайся, не вздумай-де, тебя родители дома ждут и тому подобное. Клише про вешанья Серёга принимал всерьёз, нервничал без показухи, а я мёл помелом, всемерно завирался и подтрунивал как выпускник над первокурсником. Как объяснить, что эти пустословья являют способности к преодолению любого уровня трудностей военной службы? Хоть кровью ссы, дескать, но невзгодам военной службы противопоставляй свой профессионализм, железную волю и непоколебимую решительность. Иначе познаешь беду, и будет тебе знаменитая «бамбарбия киргуду»...
В рутине быта подоспело время перехода на летнюю форму. Скороход отправил получить ливрею в батальоне и двигать «до дому». Где приписан, там и побирайся...
Незабвенный дед Аганин облагодетельствовал меня такой несуразной коллекцией, что старшина второго ПУС всю обратную дорогу поминался восторженной лексикой, которой мой императив потворствует только в крайнем случае, а многими военнослужащими часто применяемой до, вместо и после литературного красноречия. Я влезал в 46-й размер – дед подкузьмил 50-й, обувь 40 – выдал 41, и втюхал ботинки вместо полусапожек. Панама 54-го, край 56-го – Риф Ахмедович счёл меня головастиком, выкопал 58-й, ко всему со ржавыми люверсами. Непостижимо, где можно выискать сырелое место на иссушенных окраинах Каракумов, чтобы неправильно хранить обмундирование.
Котов раньше лично записывал реальные размеры и подавал перечнем. В нынешних обстоятельствах обременения дед Ахмедыч заморачиваться не стал и пихнул, что завалялось. А завалялось на чучело огородное. Впрочем, я богател думкой: Скороход не простой мажордом, недаром трётся в соседней учебке и связи ймёт. Не откажут обменом на подходящий размерчик бойцу, ходатайствующему по наводке прокурорского старшины?
Так и вышло. Старшина подсказал вещевика Первого городка, из-под полы тот выдал соразмерную коллекцию «а-ля, дед – 88!» Рост с полнотой и панама в размер моего котелка, но главное, полусапожки с литой подошвой. Кто имел счастье сравнить литые и каблучные подошвы солдатской казённой обуви Туркестанского образца поймёт, от себя скажу, что литая подошва была предел мечтаний. Сапоги лёгкие, плохо теплопроводные и важнее важного – выносливые и крайне удобные. Зашнуруешь хитро, в последующем о шнуровке не вспомнишь даже по подъёму.
Премудрость проста: туго как на хоккейных коньках стягиваешь подъём стопы, делаешь капитальный узел, а берц шнуруешь нарастяжку. Сделаешь правильно, чёботы снимаются-надеваются как сапоги, при ходьбе не слетают и подошва не так сильно парит ногу в условиях жары.
Подшив и снабдив форму знаками отличия, первым делом ринулся в фотоателье дома офицеров и запечатлел красоту неописуемую. Фотография получилась удачная, и невольно подтолкнула к созданию дембельского альбома. Прежде я тоже положительно относился к традициям такого рода, а тут сама жизнь настаивала на продолжении.
Как я делал дембельский альбом
---------------------------------------------------
Друзья, имею честь предложить свою книгу МАЙАМИ В ТУРКЕСТАНЕ!
Повсеместное распространение интернета, с помощью которого начали находиться старые друзья и в том числе сослуживцы, разбудило во мне щелкопёра и подвигло к описанию срочной военной службы в рядах «интеллигентных» Войск Связи непобедимой Советской Армии, в самый разгар перестройки, 1986 – 1988 годы, Самарканд – Ашхабад. Краснознамённый Туркестанский Военный Округ.
---------------------------------------------------