Найти в Дзене

Глава 16. Мистический мир еврейства

Меня всегда интересовало и интриговало еврейство. Что это значит? В каждом городе я всегда ходила в синагогу. Я находила синагогу в Москве, в Санкт-Петербурге, где хотите. Но я ничего не понимала, я просто любила синагогу. А теперь всё в синагоге начинает иметь какие-то объяснения: почему тут стоит раввин, а тут читают Тору, вообще, что такое Тора, и почему, и зачем, и как она прошла столько поколений, и почему для нас это кодекс… Что такое Тора? Это книга инструкций. Там есть правила: что делать утром, что надо кушать, как надо спать, как надо… Всё-всё-всё там написано. Это очень интересно, потому что, по существу, мы не знаем, что делаем в этом мире. Зачем мы сюда пришли? Как мы будем уходить? А что мы должны делать? Эти вопросы у всех есть. А почему человек должен болеть, терпеть разные переживания, разводы, трагедии?.. Чтобы понять самого себя.

У меня прекрасные знакомства в ортодоксальном мире. Очень мудрые. Мои подруги — очень умные. Они не учились, конечно, никакой органической химии, зачем им это надо? Но поговорить с ними — это всегда прекрасно, очень интересно.

Человеку, которому всё понятно и у которого нет никаких вопросов, — этот мир не нужен, он не войдет в него. С ним всё хорошо, всё прекрасно. Есть жена, есть деньги, есть дети, все здоровы — всё, ничего не надо. Спорт, рыбалка, поехать за границу — вот это его жизнь. А если нужно больше? Куда он пойдет? Ну, вот это то, что притягивало меня, как магнит. Это новый мир.

— Вам понравился этот новый мир?

— Он был волшебный для меня. Волшебный. Очень понравился...

— Объясните, почему? В этом новом мире не было театров, кино, моды и всего этого — почему он вам нравился?

— Потому что это был новый, очень мистический мир. Я ж ничего не понимала. Мистика. Я всё объяснила? Одно слово.

— И как изменилось ваше отношение? Что вы стали по-другому делать?

— Мое отношение ко всему очень изменилось. Изменился мой подход к родителям: я же хотела их всех поменять, сделать религиозными. Изменился мой подход к знакомым: стало больше понимания, больше подлинных связей — чтобы разговаривать о важном, а не какие-то глупости обсуждать, сидя в кафе два часа. Все мои знакомые изменились. Абсолютно все.

— Как они изменились? Вы стали с ними разговаривать о других вещах или просто у вас появились другие знакомые?

— Другие знакомые. Сначала по-другому разговаривали: они меня не понимали, я их не понимала. Вернее, они меня отвергали, я тоже их отвергала. Не получалось найти точки соприкосновения.

А почему? Потому что они хотели разговаривать о ерунде?

— Не только. Потому что они еще всё время как бы продолжали жить в Польше. Кто мои знакомые? Поляки. Польские евреи, которые сюда приехали. Они мысленно еще там остались, у них все воспоминания, все темы — как было там и тогда. А я уже не та. Я начала знакомиться — я всегда так делала — с родителями из класса своих детей. Это у меня еще по старой привычке. Если у вас дети ходят в детский сад, ваши подруги — родители детей из этого сада. А здесь оказался совершенно другой мир.

Михаил ходил в ешиву, и Давид ходил в ешиву. Школа была на четыреста учеников, и не было ни одного, чьи родители приехали бы из Польши. Может, бабушка, дедушка — да. Но чтобы родители с такими именами как Артур и Софья, — нет. У всех были очень еврейские имена. Это был совершенно другой мир, можно сравнить с заграницей — будет то же самое. Да, родители, дети которых были в этих религиозных школах, родились тогда же, когда и я: 1947–1948 годы, ну, до 1950-х. Но они все родились тут, в Израиле. Это их родители — бабушки и дедушки — приехали сюда. Или они родились, может быть, еще в Польше, но они тут давно жили, учились, они уже не помнили польского языка. А все мои товарищи из Польши ничего не знали про иудаизм. Они приехали из Польши и привезли эту Польшу сюда. Это как русские евреи, то же самое. Они привозят в Израиль свою Москву, свой Ленинград. Я, конечно, не согласна. Ну хорошо, пускай будут.

— Так, и вот появились новые знакомые?

— Новый мир. Вместо театра — синагога, вместо балета — религиозные праздники. Другое общение, абсолютно другая культура. Другие книги, суббота. Это самый большой праздник.

— Что вы делаете в субботу?

— Суббота? Ой, я же сказала, что люблю вас за то, что вы читали книгу Хешеля про субботу, и вам понравилось. Я не знаю, ощущали ли вы когда-нибудь чувство святости. Например, когда вы ходите в храм или в церковь, вы ощущаете святость? Не каждый может это ощущать. Я всегда очень любила церкви, костелы. А что конкретно я там любила? Там было тихо, спокойно, я слушала органы, и для меня было всё прекрасно. Но это не суббота. Моя суббота — это то, что Хешель[1] пишет. Это — ощутить святость. Вы зажигаете две свечи, когда заходит солнце, и начинается суббота. У нас есть календарь: в какие даты когда солнце заходит, когда надо зажигать свечи.

— То есть суббота начинается в пятницу?

— В пятницу. Потому что так написано в Библии: и был вечер, и был день — первый день сотворения мира. Все праздники начинаются с вечера, потому что так написано в Библии. Праздники и все дни. Для меня так уже сорок лет: когда я зажигаю свечи, то вхожу в другой мир. Всё останавливается, нет электричества, нет компьютера, нет ничего. Всевышний сказал: ничего нельзя делать. Что значит «делать»? Сотворять новое. Например, зажигать свет — это работа? Это не работа. Это же не тяжело. А почему запрещено? Потому что вы сотворяете новое.

Но субботу надо себе создавать. Так написано: и сделай себе субботу. А что значит «сделай»? Я поеду на такси или пойду в театр — это будет моя суббота? Это не будет моя суббота. Я научилась ее создавать. Благодаря моим сыновьям. Это большая наука. Почему, зачем, как? У вас есть привычки, а в священных книгах написано, что в субботу все ваши привычки неактуальны. Делайте себе новые привычки, например, эти свечи, например, надо выпить вино, надо кушать халы[2]. На всё есть много объяснений. Скажем, те же халы. Надо две, потому что когда евреи шли по пустыне, в субботу не было манны небесной, а в пятницу они получали двойную порцию. В Талмуде много разных историй, и я это очень люблю. Я обожаю это. Я вообще… в другом мире. Посмотрите, я единственная польская еврейка из моего поколения, которая про себя может сказать, что обожает субботу.

— Почему единственная?

— Потому что все мои товарищи не знают, что такое суббота. Они не имеют понятия, что суббота, зачем суббота, почему суббота — для них это нормальный день, выходной. Я только с вами могу говорить на этом языке, потому что вы читали Хешеля, и вам понравилось. Если б я им сказала: почитай Хешеля, они бы мне сказал: что ты, пф… о чём ты говоришь вообще!

— Хешель чудесный, чудесный совершенно. Но вы расскажите, чтоб всем было понятно. Вечером солнце зашло, можно зажечь свечу. Не электрический свет, но свечу.

— Не можно — нужно.

— И вы ужинаете, вы едите две халы…

— Нет, подождите! Приготовление к субботе — это не так, что я возьму скатерть и зажгу две свечи, нет. Приготовление начинается ещё с четверга. Например, все евреи — я тоже так делала, когда дети были маленькие — сами пекут халы, чтобы устраивать эти субботы, чтобы был запах из печки, запах этих хал, которые вы сами делаете, это уже приятно. Это уже приготовление.

Потом, конечно, должна быть белая скатерть. Каждый еврейский стол — это тоже много понятий. Вам интересно? Я вам рассказываю, потому что я это всё очень люблю. Должна быть всегда соль. Вы начинаете накрывать стол на субботу: белая скатерть, чтобы было празднично, должна быть соль, должны стоять свечки, минимум две: помни и соблюдай субботу. В больших еврейских семьях, где много детей, есть обязанности женщины и обязанности мужчины. Обязанности женщины — зажечь свечи, и она благословляет праздничный субботний стол, мужа и детей. Вся семья собирается вместе — прекрасная церемония или традиция, которая объединяет всех, — они все принимают эту субботу, когда мама или жена зажигает свечки. Всё, новый мир.

Потом отец с сыновьями идут в синагогу — есть специальная субботняя молитва, не длинная, на один час. Девочки не ходят в синагогу — они помогают накрывать стол, чтобы всё приготовить. И когда отец с сыновьями возвращаются в дом, этот дом уже такой святой, такой праздничный, там свечки, там много света, все такие нарядные. Суббота — самый большой праздник для евреев, самый большой. И когда всё такое праздничное, и стол накрыт, и эти запахи… у каждого делается хорошее настроение. И начинается трапеза. Трапеза… теперь поговорим про обязанности мужчины.

Я думаю, что самые хорошие мужья — это религиозные евреи, потому что они оказывают большое уважение своей жене, они ценят её, её труд, ценят её вклад в семью. Да, у неё много обязанностей. И, например, третья молитва, перед тем как они кушают, — это благословение для жены, которое написал ещё царь Соломон: какая прекрасная эта жена. Когда муж заканчивает произносить благословения, начинается трапеза, ее открывает мужчина, муж. Трапеза начинается с того, что мы пьем бокал вина. Почему бокал вина? Чтобы было хорошее настроение. Всегда мы немножко пьём вино и произносим благодарственную молитву, это называется «кидуш». Потом следующая процедура — муж нарезает обе халы и дает по куску каждому из присутствующих. И наконец подаются традиционно три блюда. Начинается с рыбы. Фаршированная рыба — попробуйте — очень вкусная, я люблю это. Но фаршированную рыбу кушают только ашкеназийские евреи. Сефардские евреи — из Марокко или из арабских стран —думают, как это вообще можно кушать? Она сладкая, эта рыба, понимаете? Они не понимают, как может быть рыба с сахаром. Это первое, что нас разделяет, потому что они никогда в жизни не будут кушать сладкой рыбы.

Значит, сладкая рыба. Потом есть бульон, бульон с вермишелью. Куриный бульон, ой, как вкусно… И есть третье блюдо — это мясо, к нему пюре и разные добавки. И ещё компот. А после всего этого есть довольно длинное благословение, очень красивое. Мы закончили эту трапезу, надо благодарить Бога, нет? Это же он нам всё это дал, и всё такое прекрасное. Вот это у нас суббота, это вечер.

— И потом вы ложитесь спать?

— Нет-нет, потом не так. Во время еды по еврейским законам мы всегда должны разговаривать про Тору. Какая-то порция Торы, которая относится к этой субботе. Мы же каждую субботу читаем Тору, каждую неделю. Тогда и происходят самые интересные разговоры, очень философские. Всё объясняется, можно всё спрашивать.

— А как? Кто-то читает вслух отрывок, как это организовано?

— Взрослые не читают, они рассказывают, просто они знают — я не говорю про маленьких детей. Взрослые прекрасно рассказывают, они всё помнят, у них прекрасная логика. Я всегда удивляюсь, как они могут это всё помнить. А маленькие дети рассказывают, чему они научились во время этой целой недели. Понимаете, разговоры за субботним столом объединяют всю семью. В семье может быть совсем маленький ребёнок, четырех-пяти лет, немножко взрослее — десяти лет, еще немножко взрослее — шестнадцати лет, отец и дед — они все знают, о чём говорят. Вот назовите тему, на которую вы можете со всеми говорить на одном языке? Поэтому это очень объединяет семью. У них получается совместный разговор. Каждую субботу есть общая тема, которую все знают, но по которой у каждого есть свое мнение, свои вопросы. Это вечер субботы.

— И когда все ложатся спать?

— Хасиды ложатся спать в два часа ночи. Когда кончается трапеза дома, отцы и сыновья идут в дом к раввину — это называется «стол у ребе» — стол, где он кушает. Он единственный, который кушает. Он ждёт своих хасидов, когда они вернутся от своих семей, чтобы быть вместе с ребе. Я вам честно скажу, я первый раз туда попала по ошибке. Я не знала, куда я попала… Но это всё так… уф… душещипательно. Потому что там огромный стол, наверное, около ста метров длиной, во главе стола сидит только один ребе, а вокруг него пятьсот хасидов — они стоят на трибунах. И они смотрят такими влюблёнными глазами на ребе! Просто влюбленные глаза, они ничего не видят вокруг, ничего не слышат, они смотрят на ребе. Если ребе начнёт петь какую-то молитву, они все поют. И они танцуют, и с такой радостью — вообще, это… это надо увидеть, чтоб это почувствовать — не понять, понять невозможно — почувствовать. Я ходила пятнадцать лет — я не говорю каждую субботу, но хотя бы один, два раза в месяц. Потом они заканчивают, а ребе кушает, но это отдельная история. Можно принять, или можно остаться совершенно равнодушным. Это очень индивидуально. И это душевно, понимаете, не от разума, не от чувства, это не балет, это не опера — это дух. Если мой дух соединяется с духом этих людей, для меня нет ничего лучше. А если нет — то нет. Возьмите мою маму, она бы сказала, что я с ума сошла. Моя мама этого не принимала. Поэтому я имею два мира, понимаете, у меня есть Мариинский театр, я его обожаю, и у меня есть хасиды. Это несовместимо, абсолютно, но… я это я, у меня так вышло.

— А дальше? Они возвращаются после вечера с ребе, и все ложатся спать? А утром что происходит?

— У них есть свой режим. Вы можете смотреть на это как на армейский режим. Потому что это всё распланировано. Они идут в синагогу. У Давида утро начинается в девять-десять часов: молитва, чтение Торы… три части, каждая молитва в субботу — это три части. Это утренняя молитва, потом читают текст Торы на эту неделю, а потом есть молитва, которой заканчивается служба. У нас это длится три часа: мы начинаем в восемь, заканчиваем в одиннадцать. У Давида служба заканчивается в двенадцать.

И когда они возвращаются в субботу из синагоги, должно быть три трапезы — три раза. Трапеза — это когда кушают халы. Когда вы кушаете печенье, это не трапеза. Они возвращаются домой, потом опять трапеза, опять пьют вино и едят халы. У ашкеназских евреев есть такое специальное блюдо, которое готовится с пятницы на субботу, потому что в субботу нельзя разжигать огонь. Оно называется чулнт — я вам дам рецепт, оно сутки стоит и готовится, но это очень вкусно. Значит, так: вино, халы, рыба и чулнт. Вечером солнце заходит, кончается суббота — ещё один раз кушается — это три раза, и потом хасиды кушают еще один, четвертый раз. Так что всё имеет очень логический смысл, ничего нет «вдруг», всё по порядку.

— София, а лично ваша суббота какая?

— Моя суббота, потому что я одна, это не то же самое, что суббота с Эрнестом. Нам же плохо, когда мы одни, да. Ну, одна женщина… Но всё равно, я стараюсь как могу. Что для меня самое важное? Чтобы не быть «смутной», чтобы не быть в плохом настроении. Вот это моя самая тяжёлая работа, понимаете. Мне очень легко сказать: «А, я одна, никто не приходит...» Мы же все умеем так, поплакать немножко. Вот это тяжелая работа для меня.

— Поделитесь, пожалуйста, как вы справляетесь.

— Технически — то, что я вам сказала, делаю всё, что обязана: свечи, молитвы, вино, халы, рыба, мясо. Я всё исполняю, но это легко, это происходит автоматически: зажечь свечи — хорошо, я буду, да, мои мысли будут течь в этом направлении. Я не буду открывать интернет, нет. Я не буду зажигать электричество. А потом начинается моя внутренняя и духовная работа, если вам интересно.

— Да-да.

— Да? Этому я научилась от Эрнеста. Я должна сама себе сказать десять вещей, за которые я благодарна и которые делают меня счастливой. Например, когда приезжал в гости мой внук из Иерусалима, я ему сказала: «Давай посчитаем десять вещей, которые прекрасны и которые случились только потому, что есть этот коронавирус». Вы думали когда-нибудь, что есть десять прекрасных вещей? И мы начали считать. Во-первых, мы никогда не знали, что такое Zoom. Мы, может быть, и знали, но внуку восемь лет, конечно, он не знал. Он мне каждый вечер звонит, его зовут Ноам. Потому что он хочет разговаривать, он хочет общения. Он же мне раньше никогда не звонил каждый вечер, что такое… И теперь он узнал меня ближе. Если б не было этой изоляции, этого бы не случилось. У него есть товарищи, у него семья в Иерусалиме. Он вообще меня не знал и не приезжал. Но ему стало со мной интересно, потому что я умею и люблю дурачиться немножко. Вообще, со мной интересно, даже ему — в восемь лет. Потом мы выучили разные новые слова, даже по-русски. Он говорит: «Давай-давай». По-русски. И разные другие вещи. Вот это я делаю, это моя терапия в субботу. Посчитай свои благословения. Вот вы начинаете считать — честное слово, это всегда работает — и вы забываете про плохое настроение. И вы забываете, что вы одна. И вы забываете, что вас обидели. Потому что получается другая математика. И вы забываете про свое одиночество.

Потом у меня есть очень много религиозных книг, но я выбираю себе — я этому тоже научилась от Эрнеста — такие комментарии, которые мне нравятся, понимаете? Нравятся, потому что они хорошие для меня, они раскрывают мой ум. Я уже хорошо выработала подход. При мне никто не может быть смурным или в плохом настроении. Я его так встряхну, что он забудет, как его зовут.

— Отлично. А можно пойти гулять? Или нужно быть дома?

— Нет, конечно, можно пойти гулять. Это очень прекрасно — пойти гулять. Но гуляние — оно тоже такое, знаете… Я сравниваю мою субботу и субботу там, где Давид живёт. Там нет машин, ничего не происходит на улице. Тогда вы чувствуете, что действительно этот мир остановился, как у Хешеля написано: остановился, он в другой сфере. А здесь, где я живу, — совершенно нерелигиозный район, возле университета. Я пойду гулять, хорошо, я посмотрю, как они все ездят на этих машинах, они все гудят, шумят. Это не суббота, это такой контраст.

— А про мистицизм хасидизма скажете что-нибудь?

— Это очень высокое понятие — мистицизм. Поэтому каббалу можно изучать только когда человек, во-первых, женат и, во-вторых, ему больше сорока лет. Я говорю, как должно быть. Но когда люди очень углубляются в мистицизм, они могут сойти с ума, да — так написано. Это очень опасная наука. Эта наука, действительно наука, очень серьёзная. И человеку, у которого нет больших знаний, лучше всего вообще не приближаться к этой теме, потому что могут случиться две вещи. Или он ничего не поймёт и потом скажет: да, я учил каббалу, ой-ой-ой. Или он хорошо будет учиться, но не будет готов к этому знанию и может сойти с ума. Вы же знаете такие случаи, когда очень много учат физику или математику, углубляются в них и сходят с ума.

Каббала учит, что когда человек умирает — умирает только тело, а душа продолжает эту жизнь. Я в это верю. Поэтому у меня отношение к смерти или отношение к моим родителям, которые ушли, или даже к Эрнесту — оно действительно как из каббалы. У них есть продолжение. Как мой папа сказал мне: почему ты плачешь? Я очень боялась за его жизнь. И вот: я же иду к моим родителям. Это от папы. Они ушли, и я к ним приду. И я перестала бояться смерти. Что такое смерть?

— А Эрнест как к этому относился?

— Эрнест и всё это поколение, которое прошло через шоа[3], не получили ответа: а где был Бог? Об этом пишет Хешель — он тоже прошёл шоа, он же был из Варшавы. Он пишет об этом, целая книга есть. Поэтому это тема для Эрнеста была табу. Не говорим на эту тему. Если он обходит стороной на эту тему, что я могу ему сказать? Ничего. Он не хотел об этом говорить. Для него Талмуд — это, конечно, университет, это наука, большая наука.

Вообще, хасиды для меня — это самые лучшие психологи. Они мне больше по сердцу. Потому что у них есть инструменты, чтобы на вас повлиять. А талмудисты не могут, как мне кажется, дойти до этой высокой психологии своими логичными умозаключениями. У них всё должно быть логично, всё выверено математически, — и они не могут дойти до этого.

Смотрите, есть ещё… ну, если вам понравился мой любимый Хешель, вам понравится Абрахам Тверски. Это американский еврей, он происходит из важного хасидского рода — Тверски. Он из хасидского движения Чернобыля, родился и вырос в Америке, по профессии — психиатр. Но не практикующий врач, а профессор, его почитают во всех академических обществах. Он написал шестьдесят или семьдесят книг по психиатрии, не по хасидизму, я его обожаю тоже. Но Хешеля я обожаю больше, потому что Хешель не психиатр. Тверски пишет о психиатрических проблемах. Но у него есть элемент хасидизма, этой веры. Если вы посмотрите на его фотографию, вы скажете: ой, какой хасид, ой-ой-ой. Он, конечно, хасид, но первый его титул — это профессор, очень уважаемый человек. Такой синтез науки и хасидизма.

Я вам даю не академические знания, я вам передаю чисто ортодоксальные еврейские знания. Интересно понимание истории в иудаизме. Когда вы читаете Библию, там нет понятия, что было раньше, что позже — нет хронологии. Когда вы изучаете историю каждого народа, там есть хронология: в таком-то году был такой царь, такая-то битва, и тому подобное. Но это не по-еврейски. Мы не отмечаем, например, 70-ю годовщину Победы над Германией. У нас нет такого. Возьмем праздник Пурим. Исторические события, с ним связанные, произошли больше чем две тысячи лет тому назад. Но мы ж не говорим: слушайте, теперь мы будем праздновать Пурим, который был две тысячи лет тому назад. Потому что мы не так отмечаем праздники. Мы отмечаем праздники тогда, когда это актуально для нас, понимаете? Например, Победа 9 мая, победа Советского Союза, окончание этой войны — для моего папы это был самый важный день. Потому что он через это всё прошёл. Это значимо, понятна близость этой даты с тем, что мой отец прошёл, — и для него это была самая большая, самая важная дата.

— А для вас сейчас?

— Сейчас, да, важная. Но спросите моих детей — они вообще ничего не знают об этом. И это в каждом народе, и это можно сказать про каждую историческую дату. Я вам приведу такой пример, День Независимости Израиля — самое большое событие для евреев за две тысячи лет. Впервые у них появилось свое государство. Была такая эйфория в Израиле, что все — религиозные, нерелигиозные, кибуцники — все праздновали на улице. Потому что все чувствовали этот праздник. Правда, это было в 1948 году. Что сегодня? Сегодня это пикник, свободный день. Никто ничего не чувствует, честное слово. А для меня это был такой праздник, я всегда ездила с двумя флагами на машине…

[1] Раввин, теолог и философ. https://biography-live.ru/abram-ieshua-xeshel-biografiya-ravvin-odin-iz-vedushhix-evrejskix-teologov-i-filosofov-xx-stoletiya/ Дата обращения - 23.12.2022

[2] Еврейский плетеный хлеб, который выпекают для субботних и праздничных трапез. [Электронный ресурс]. — URL: https://toldot.com/Hala.html (дата обращения: 05.12.2022).

[3] Термин, которым обозначают систематическое уничтожение европейского еврейства нацистами во время Второй мировой войны. Принятый в английском и ряде других языков термин «Холокост» происходит от греческого слова «холокаустон» — так переводится еврейское слово «ола» («всесожжение»). [Электронный ресурс]. — URL: https://www.yadvashem.org/ru/holocaust/lexicon/holocaust.html (дата обращения: 05.12.2022).