Таких, как Максим Ильич, в нашей стране много. Кто-то узнает своего знакомого, кто-то родственника. Кто-то посочувствует, кто-то плечами пожмет: ничего, мол, особенного. А меня его история почему-то до глубины души тронула.
К пятидесяти годам у Максима Ильича Бортникова было все, что по советским меркам полагалось иметь инженеру большого завода. Зарплата в сто сорок рублей.
Трехкомнатная (на пятерых) квартира в «хрущевке». Ее получили, когда пошел под слом двухэтажный барак, в котором до этого ютились всей семьей с двумя детьми и тещей.
Были и Жигули не помню уж какой модели, выделенные согласно очереди в профкоме. Садовый участок в шесть соток с небольшим домиком и крохотной банькой.
В городской квартире тоже было все необходимое. Чешский мебельный гарнитур «Жилая комната», отмечаться на который бегали с женой по очереди где-то года два.
Телевизор «Таурас», и даже немецкий с перламутровым блеском чайный сервиз «Мадонна» на двенадцать персон — предмет особой гордости, случайно добытый во время командировки в Москву.
Все это заработано, как привыкли тогда говорить, честным трудом, за который еще раз в два года полагалась профсоюзная путевка в санаторий. На жизнь Максим Ильич никогда не жаловался, как и его жена Нина Павловна, детский врач городской поликлиники.
Впереди его ждала надежная пенсия 120 рублей плюс дополнительная надбавка 12 рублей, как ветерану труда. Так что живи, отдыхай почти за те же деньги. Нина уже на пенсии, дети разъехались.
Но вот незадача: шестьдесят Максиму Ильичу стукнуло в самом конце девяностых. К тому времени и Советский Союз рухнул, и от застойной стабильности следов не осталось.
Бортников держался за родной завод до последнего. Никак не мог поверить, что крупное оборонное предприятие растащат на лакомые кусочки. Он надеялся, что его заслуги не будут забыты, если он останется верным родному предприятию.
Но... ошибся. Выбросили с завода так же легко, как его портрет с доски почета, на которой он бессменно провисел лет тридцать.
Слава Богу, что они с Ниной успели дать детям образование. Но на их помощь рассчитывать было нечего. Сын пошел по стопам отца, окончил политехнический. Но инженером работать не стал, решил рвануть в бизнес, торговал металлом. То густо, то пусто. Чаще — пусто.
Дочь стала врачом, как и мама. Но ей самой бы кто помог. У детей свои дети. Выживают с семьями, как могут.
Нина, выйдя на пенсию раньше мужа, дома сидеть не захотела. Устроилась ночной дежурной в кукольный театр, ночь через три. Что уж там охранять, не понятно, но должность такая была, ее взяли.
Помнит Максим Ильич смешной случай в первую ночь ее дежурства. Очень боялась Нина оставаться одна в огромном здании с пустым зрительным залом и вторым этажом, где хранились куклы и реквизит.
- Ты, если что, позвони мне, я приеду, - сказал ей Максим Ильич, укладывая в сумку термосок с бульоном и бутерброды.
А ночью действительно звонок часа в три:
- Максимушка, страшно мне. Какие-то шаги на втором этаже, а мне обход делать.
Он пообещал приехать. Звонит в такси, так как Жигули давно уже в негодность пришли. Спрашивают его, куда ехать, а он и отвечает, в кукольный театр, мол. Со словами «проспись, aлкaш» диспетчер бросила трубку. Пришлось бегом бежать.
Ох и страшные же они, эти куклы вблизи, некоторые в человеческий рост, глаза выпучены, оскал на лицах. Обошли они с Ниной каждый закуток, никого постороннего. Просидел он с ней до утра и вместе домой пошли.
Постепенно привыкла, но Максим Ильич жалел ее и все же настоял, чтобы бросила она эти дежурства. Нина дачей увлеклась, цветами, клубникой.
А вот Максиму Ильичу повезло. Он все-таки нашел работу. Интересную. Пусть на противоположном конце города. Но все же…
Приняли его на самую низкую ставку с утверждением: «Вы же не сможете работать наравне с молодыми».
Но оказалось, что может. И даже лучше. Чем тут же стали пользоваться. Чуть что посложнее — поручали ему. Нужно срочно решить проблему, «Старик» пусть голову ломает, ему спешить некуда.
«Старик» — такую кличку ему дали. И дружно почему-то сплотились против него. Особенно после того, как вконец разозленный агрессивной ленью своих подчиненных начальник как-то выдал вслух, что готов разогнать всех к такой-то матери и остаться с одним Бортниковым.
Он никогда не получал доплат за сверхурочные и тех небольших премий, которые полагались бы за успешные выполнения сложных и срочных заданий. Другим — полагается. А ему объяснение одно:
- А у вас же кроме зарплаты еще и пенсия есть!
А то, что Максим Ильич, как Ветеран труда, пользуется общественным транспортом бесплатно и имеет частичную компенсацию за оплату коммунальных услуг вызывало у сослуживцев жгучую зависть.
«Старик», которому жить в обстановке недоброжелательности тяжело, все же старался понять тех, кто паразитирует на его профессионализме. Как ему на одну пенсию не прожить, так и его сослуживцам их зарплаты позволяют лишь убогое существование.
Те, кто постарше, ждут не дождутся наступления пенсионного возраста. А тут разговоры на высшем политическом уровне о том, что пенсионный возраст будет повышен, поскольку кормить пенсионеров скоро будет некому.
И тут виновниками того, что такой вариант возможен, считают «Старика» и таких, как он:
- Ему же уже под семьдесят, а он все еще работает! Значит, посчитают, что и другие могут, и рано им на пенсию еще.
Максим Ильич в подобные разговоры не вступал. Вел себя ниже травы, тише воды. Он не вызывал врача, когда болезнь одолевала, не брал больничный. Он не смел пожаловаться, что замерз в цеху или просто устал.
Так он протянул еще пять лет, а потом… заболела Нина. И он бросил все, поняв, что кроме личных амбиций у него есть родной человек, за которого он тоже несет ответственность.
***
Их уже нет в живых. Дети крепко встали на ноги, и у каждого дома висит их портрет в золоченой раме, тружеников той эпохи, о которой они знают только понаслышке.
Но свято хранят память о своих родителях, которым досталась нелегкая судьба. Но они выстояли. Чего уж говорить о молодежи…