«Почему у колхозницы ружье? – удивилась жена. – Сноп охранять?» «Не ружье, а винтовка», – уточняю я с присущей всем мужчинам снисходительностью, когда речь идет об оружии. «А почему у рабочего такая толстая книга в левой руке? Да еще в дополнение к отбойному молотку на плече? Не вяжется…». «Наверное, «Капитал», – предполагаю я. «Или «Война и мир», – мягко не соглашается жена.
Текст: Павел Васильев, фото: Александр Бурый
Мы перед аркой знаменитого «Дома с фигурами» – угол Яузского бульвара и Подколокольного переулка. Вверх смотрим.
Фигуры рабочего и колхозницы только что из реставрации, приятно взглянуть: белые, ухоженные, надежно стоят на прежнем месте, уверенно смотрят вдаль, а кругом – будто накрывают нас суровые 40-е предвоенные годы. Порывы ветра с «моросячкой» только дополняют настроение. Бр-р-р... Ныряем в арку, во двор, прячась от ветра. Куда там… Ветер в этот день всюду, он и во дворе громадного голосовского дома, да такой, что, кроме нас, здесь и нет никого, будто дом вымер.
В арке на стенде местного детского творчества замечаем современную копию плакатика советских времен от Главрыбсбыта Министерства рыбной промышленности СССР. На плакатике баночки различной величины, ножик, узнаваемый моментально продукт – и грозная подпись крупно: «Заставляй себя есть черную икру!» Немножко спорим, смеясь, фейк это, как теперь говорят, или правда. Был ли такой плакат в СССР или надпись из дня сегодняшнего? Впрочем, споры недолги, уж больно дует в арке…
Двор огромного дома кажется неожиданно маленьким. И ощущение этой малости исходит вовсе не из-за сохранившейся в нем усадьбы Головиных–Щербатовых–Хитрово–Орловых, нет, классические шесть колонн трехэтажного здания нам давно известны… Заборы… Вот что портит и сужает впечатление от увиденного во дворе. Спортивная площадка, притулившаяся по соседству с площадкой детской – забор. Усадьба, веками переходившая из рук в руки, перестроенная много раз, менявшая назначение, – тоже окружена забором с замочками на калитках. Ограды у помоек, заборы разной степени серьезности и за усадьбой, там сохранилось нечто промышленное, и оттуда дымок… Котельная?
Рядом с усадьбой отчетливо не хватает церкви, она так и рисуется здесь, как мираж. После прогулки специально смотрю, выясняю и нахожу: церковь справа от усадьбы действительно была, разрушена в 30-е годы прошлого века.
В этот день во двор огромного дома, построенного в 1934–1941 годах для командного состава Красной армии и слушателей Военно-инженерной академии, которая вон она, на бульваре, через дорогу, попасть можно только через арку.
«Хорошо еще, арку не закрыли», – уточняет жена, всегда умеющая отыскать в жизни что-то хорошее. «Закроют. Вот увидишь. Вскоре закроют и арку, – обещаю я. – Неминуемо закроют. По просьбам местной общественности. Сделают вход по пропускам и ключам с магнитом. Будка охранника на входе уже имеется. И шлагбаум».
Ну а пока двор не закрыли, не запечатали для своих – стоим и любуемся. Любуемся усадьбой. Боковой флигель слева выкрашен алым, в нем теперь филиал медучилища. Любуемся торчащим из серых облаков шпилем высотки с Котельнической. Огромными ромбовидными окнами аж на два этажа в подъездах. Ну и конечно же, более всего поражаемся величиной, мощью, громадой самого здания – вроде бы всего восемь этажей, но как основательны и длинны стороны этого дома! Крепость! А ведь строили по кирпичику, никаких тебе блоков… В многочисленных лоджиях сушится свежестираное белье, жить в этих лоджиях можно, вот что я вам доложу. Только холодно! Ветрище. Бр-р-р.
* * *
И, видимо, по погоде приходит воспоминание. Ведь был, был однажды внутри этого великана! Посетил, ознакомился… Когда это случилось? В середине 90-х, вот когда… В самой середине тех по-своему удивительных лет.
В те времена снимал здесь несколько комнат еженедельник «Мегаполис» – чемпион стремительно нарождавшейся желтой прессы, абсолютный лидер по популярности и тиражу среди столичных газет. Один мой приятель и вызвал меня в редакцию для разговора. Он был деловит и напорист.
«Слушай, вся Москва знает, что ты едешь на Канары с мини-футбольной командой! Везунчик! А что такое в сознании обывателя Канары?! Это рай, понимаешь? Рай, недоступный для большинства! Пляжи, океан, коктейли, девушки, акулы… И никто там не был! Но все хотят. Понимаешь? Ка-на-ры… Реклама из каждого утюга».
«Ну а я-то при чем? Там турнир – испанцы, итальянцы, португальцы и мы… Какие пляжи, игры через день».
«Да кому он нужен, твой турнир? Нужны экзотика, секс и страсти на песочке! Закаты. Голубые лагуны… Горячее солнце! Двое без ничего… Вот что людям нужно-то… Фотограф едет? Хорошо! Давай разворот привези. Скажем, такой… Стриптиз-клуб – ужин в бунгало – драка в баре и на закусь любовь под пальмами. Лучше всего с этим, ну как его… ну, который у вас там больше всех мячиков забивает… Может у него возникнуть любовь с первого взгляда к аборигенке? Почему нет? Обязательно может! Канары все-таки».
«Ты это серьезно?»
«Очень серьезно! Гонорар за разворот – 500 баксов. И фотику скажи. Если снимет топлес на пляже – тоже 500. Но крупно чтобы, а не за тыщу километров! С подробностями».
Кабинет был большой, потолок высокий… Кипы свежего номера валялись на полу. Окна давно не мыли. Телефон звонил не переставая.
* * *
Пока я так вспоминаю, ноги, оказываются, идут. Вот мы уже на Хитровской площади. Немудрено, в треугольнике: Солянка – Яузский бульвар – Подколокольный переулок – все рядом. Совсем недавно мы шли по цивильной Солянке, где кафе, машины, брызги из-под колес, люди, автобусы, метро, магазины. И вот мы тут – в тишине, почти в одиночестве. Стоим под порывами ветра. Рассматриваем лучики-переулки от площади вниз – Певческий и Петропавловский и вверх – крутой переулок Хитровский…
Жена идет посмотреть вблизи на бывшую «Каторгу», здание это и по сию пору выглядит в духе старой Хитровки. Тут же откуда-то ей навстречу вырастает мужчинка восточной наружности, небритый и немытый, по-видимому, давно. Напрягаюсь и делаю шаг вперед. Но нет, разговор спокойный…
«Денег попросил, – объясняет жена, возвращаясь. – На дорогу до дома, мол, не хватает». «И у меня уже сигаретку стрельнули».
Площадь Хитровская в хороший солнечный день наверняка мила и приятна. Сегодня не так… Исторические стенды, повествующие о криминальном прошлом этих мест, залиты влагой. Сделаны стенды с умом. С наклончиком. Мы стряхиваем дождевые капли ладонями.
Вот карта с четким обозначением домов и того, что было в них раньше. Крупная, понятная схема, даже очки не понадобятся разглядеть. Вот ксероксы старых газет и фотографий. Вот выдержки из Гиляровского. Вот речь о знаменитом походе сюда мхатовцев во главе с самим Станиславским. Изучали обстановку и реквизит накануне постановки пьесы Горького «На дне». Вот отрывки из мемуаров Щепкиной-Куперник, вот ретро-фотографии жителей здешних мест… Более 60 стендов размещено кружком, никакой экскурсовод не нужен. Хорошая, качественная работа!
«А это что за штуковина в середине? – опять удивляется жена. – Инсталляция? На какую тему? Космос? Почему?»
В середине площади воздвигли что-то и в самом деле малопонятное, невразумительное, какие-то металлические пружины, перепутанные неровными кольцами…
«Тот, который сигарету стрельнул, сказал мне, что эта железяка давно просится на цветмет, но руки пока не доходят», – поясняю я. Если это можно считать пояснением.
* * *
Зато как хорошо и равномерно здесь поставлены были когда-то церкви.
И все они какие-то настоящие – настоящие для меня те, в которые отчего-то хочется войти и постоять там, поставить свечи под образа. Церкви здесь расположены чуть ли не правильным треугольником, все небольшие, старинные, намоленные веками.
В низинке, в Подкопаевском, приземистая и кругленькая, как бабушка, церковь Николы Чудотворца. Она мне особенно нравится. Но хороша и церковь Петра и Павла в одноименном переулке, и та, что ремонтируют потихоньку на горе, в переулке Хитровском. Надеюсь, ей не наведут излишний румянец, как невесте на выданье.
Пока здесь не устроили модного причесанного арт-квартала и сохранилась в изобилии застройка позапрошлого века, да еще в хмурую, ветреную погоду, да в одиночестве – ведь людей, кроме нас, никого здесь нет, только добросовестный дворник сгребает мусор у чудесного серого кирпичного дома с белыми балкончиками, – «хитровские настроения» так и выглядывают из-за углов.
«Здесь были харчевни и кабаки, и ночлежные дома, в которых ютилась самая голь, самая беспросветная беднота. Это были приюты «бывших людей», «лишних людей», неудачников, воров, уголовников и пропойц. Даже на улицу показаться многим было не в чем. Питались они неведомо чем, что называлось «московской бульонкой». Это – кухонные отбросы, вынутые из погребных ящиков по соседним домам и квартирам и распаренные в кипятке, порция бульонки стоила две-три копейки, тут было всего понемножку: и очистки овощей, и селедочный скелет, и петушиная голова, и выброшенные корки хлеба, а главное – горячая вода».
Николай Дмитриевич Телешов хорошо понимал то, о чем рассказывал, ведь он долгое время жил на границе Хитровки и московских бульваров.
Вот фрагмент его грустного размышления об Алексее Кондратьевиче Саврасове. «И в той же самой Москве, в то же самое время, когда картиной любуются тысячи зрителей, сам автор, художник и академик, голодный, больной, погибающий, с опухшими от мороза руками, ютится где-то в грязной промозглой ночлежке по-своему знаменитой Хитровки. Его можно было встретить на улице одетого зимой в старую рваную бабью кацавейку и худые опорки, подвязанные веревкой. Он – академик, крупный творец русского пейзажа – за бутылку водки, стоившую в те времена двадцать пять копеек, пишет для «Сухаревки» – всемосковского воскресного рынка – на скорую руку, по памяти, пейзажи, подписывает их двумя буквами «А.С.», и рынок торгует ими, продавая по два-три рубля за штуку».
Упомянутая Телешовым картина – это саврасовские «Грачи прилетели», купленная и выставленная в Третьяковке, вызвавшая большой ажиотаж у публики и многочисленные «респекты» у знатоков и коллег.
* * *
А как же Яузский бульвар? – справедливо спросит читатель. – Неужели вы не прошлись по бульвару?
Конечно, прошлись, а как же, обязательно прошлись, причем сверху – вниз, как положено москвичам. Поднялись на Малый Трехсвятительский переулок, завернули направо и через кусочек Покровского бульвара спустились на бульвар Яузский, постояли и перекурили, бросив, теперь с расстояния, долгий взгляд на дом архитектора Ильи Голосова, на могучий дом с ружьем и книгой, по выражению моей жены.
Конечно, вспомнили «Холодное лето пятьдесят третьего...», «Покровские ворота», «Брат-2» – фильмы, в которых этот дом сыграл не последнюю роль. Дом играл Время.
Приходилось читать, что Яузский бульвар – самый уютный среди московских бульваров. Самый вдохновенный, волнующий… И что-то там навевающий…
Никак не могу с этим согласиться. Это бульвар для любителей одиночества, он самый пустынный среди девяти наших бульваров.
Тут и Расул Гамзатов в удобном кресле показательно одинок. Почему именно здесь расположили памятник автору знаменитых «Журавлей» (перевод с аварского на русский Наума Гребнева) – неизвестно.
Всякий раз смотрю на памятник и вспоминаю приписываемую Гамзатову философскую фразу: «Сижу в президиуме… А счастья нет».
Мы прошли 400 метров, изогнутые на манер индейского лука, медленно, не спеша. Нас обогнал всего-то один человек. Больше на бульваре, кроме Гамзатова, никого и не было.
Справа тянется восточная сторона голосовского дома, едва ли не на весь бульвар… Вот ниже изогнутый серый домик, о котором спорят москвоведы – в нем ли родился Брюсов? Некоторые говорят – да. Некоторые – нет, потому как дом – «новодел», перестраивался неоднократно. Есть и третьи, справедливо утверждающие, что фундамент дома все-таки застал маленького Валеру, будущего теоретика и поэта-символиста.
Слева нарушает местный порядок вещей «Башня Вулыха» – привычный жилой дом эпохи развитого социализма. С сыном архитектора я одно время работал в газете «Московская правда». Саша писал стихи и вел приложение «Ночное рандеву», в котором музыкальная тусовка тех лет – Крис Кельми, Леонид Агутин, Бари Алибасов и многие-многие другие дамы и господа – чувствовала себя как дома. Зайти иногда в «Ночное рандеву» после сдачи номера, этак часу в девятом, было весьма познавательно.
А вот этот маленький двухэтажный домик, всего-то 9 окон по фасаду, – самый старый на бульваре. Удивительно, что сравнительно недавно он был жилым и даже коммунальным.
А вот и знаменитый дом волной – красавец, творение архитектора Николая Павловича Евланова. Его теперь взяли под охрану пограничники… Тут и музей, и железные ворота, и магнитные ключи, и охрана как на границе.
Вот замок Филиппова, до революции успешно торговавшего на Москве чаем – столь любимым напитком горожан. Первый этаж замка, что характерно, Филиппов сдавал. Сам жил на втором. Вот ведь расчетливый был господин: замок такой роскошный построить сумел, нет бы жить в тишине и покое, но нет же – и тут выгоду не упускал. Он и подвал замка для чайного дела приспособил.
* * *
Выход с бульвара – широк и весел.
Слева река Яуза. Чуть дальше река Москва. Перед вами – площадь Яузские Ворота. Справа, здравствуй опять, вкусная улица Солянка!
Через Москву-реку виднеется всегда загадочное Замоскворечье. Слева нависают в пелене дождя таганковские высоты… Пустынный сквер и знаменитая сталинская высотка.
Куда пойти? Что выбрать в следующую прогулку? Куда смотреть? О чем думать и вспоминать?
Кстати. Для внимательного читателя. 500 долларов на Канарах мне заработать не удалось. Заработал я там солнечный удар. Виноват только сам. Пешком пошел к Атлантическому океану. Причем без всякого головного убора. Быть на Канарах и не искупаться в океане?! До океана было километра два. На улице плюс 40 градусов по Цельсию.
Не то что сегодня в Москве, вроде апрель, а по делу типичный марток, надевай семь порток…
Впрочем, что на погоду пенять? Это даже глупо. Куда умнее говорил крестьянин у Ивана Алексеевича Бунина: «Погода плохая? И-и, барин… Хорошо, хоть какая-то есть».
