Я знаю несколько человек, которые категорически заявляют, что Виктор Луферов – их самый любимый бард. Так категорично, что веришь безропотно. Один из них сам потрясающе поет и играет песни Виктора Архиповича. Вообще-то, вопрос про любимого вашего барда или там, вашу любимую бардовскую песню – это, мне кажется, признак туповатости. Иди-ка, выбери, когда этакие богатства сверкают несметные вокруг! И на полном серьезе отвечать на подобные вопросы могут только неофиты, у которых пока еще доступа к главным хранилищам не сформировалось. Серьезные бардовские люди на подобные вопросы скорее всего или просто не станут отвечать, или как-то отшутятся – типа, Олег Митяев и его гениальная песня Милая моя, солнышко лесное. Но вот о Луферове, бывает, говорят – любимый автор. Еще, правда, чаще такое можно услышать про Щербакова, но там понятно почему, о Луферове так говорят не часто, но веско и, я бы сказал, не просто обдуманно, а даже выстрадано. Любовь к Луферову – горькая любовь. Она была горькой при жизни Виктора Архиповича, а уж теперь-то стала еще горше, усилившись многократно.
20 мая 1945 года родился Виктор Архипович, а тогда еще просто Витя Луферов.
В начале 80-х, когда во второй раз, но уже довольно серьезно в мою жизнь приходила авторская песня, все знакомые тогда барды с воодушевлением распевали луферовскую Шляпу, а мне эта песня не зашла от слова СОВСЕМ. Я ж не знал тогда, что Виктора Луферова стоит хотя бы разок увидеть, чтобы все заложенные в его песни смыслы, даже самые несовершенные и неказистые смыслы, раскрылись по-настоящему. И не просто увидеть, увидеть Луферова мне тогдашнему требовалось непременно на сцене, иначе просто никак.
А Шляпа? Я, говоря серьезно, так и не полюбил эту песню по сей день. Но вот бесить меня она однозначно перестала.
Мне несколько раз повезло встретиться и даже пообщаться с Виктором Архиповичем. И первая встреча была опосредовано связана с этой самой Шляпой. В ту пору, будь у меня какой-то пиетет перед этим необычным и удивительным даже человеком и автором, мне тогдашнему и в голову бы не пришло запросто к нему ввалиться в его Перекресток. Одолело бы смущение, наверное. Загрызли бы сомнения в уместности подобной выходки. Но никакого пиетета и даже особенного уважения, благодаря Шляпе, у меня не было, и я, наткнувшись на объявление Перекрестка о наборе исполнителей и авторов, и будучи мимоходом в Москве, поехал попеть Луферову своих тогдаших неказистых песен. В Перекрестке было тихо, из народа был только сам Луферов и его помощница Ольга. Меня встретили как родного, на удивление. Напоили чаем, послушали пару песен, Луферов поговорил о том, что его задуманный театр песни предполагает другую песенную концепцию и даже с удовольствием попел для меня своих песен. Они спросили, нет ли у меня московской прописки, и услышав, что нет, с облегчением объяснили, что без этого нюанса они на работу взять никого не могут. Я и не собирался идти к ним работать, так что тоже испытал определенное облегчение, уж очень серьезным к этому времени стал разговор. Так что расстались мы очень довольные друг другом, не пожалев о потраченных почти двух часах времени.
После этой встречи, я хоть и не проникся серьезным интересом к творчеству Виктора Архиповича, но от нахального пренебрежения к нему я избавился. А одна из Луферовских песен появилась в моем личном топе. Вот эта:
Однако, чтобы понять кто такой Луферов на самом деле, и кардинально поменять к нему отношение, мне тогда требовалось не просто послушать его песни, пусть даже в его исполнении но за столом и под чаек, мне тогда требовалось увидеть его на сцене. Ну, вы помните, я же уже говорил. Я же был тогда законченным театралом, только-только получил режиссерский диплом и подумывал о продолжении учебы в столице. Мне требовалось увидеть и понять не столько автора, сколько артиста. Но вот с Луферовым-артистом я познакомился только лет через 10. Тогда его бешенный исполнительский темперамент, умение порвать зал и порваться самому, выплескивая на зрителей всю свою искреннюю любовь и боль остался для меня тайной.
Это песня уже 90-х. Ощущение погибели и дикого буйства, скорее всего, знакомо тогда было всем. О себе могу сказать – мне точно было знакомо, хотя я тогда работал на ТВ и мне жилось, наверное, немного легче, чем многим и многим. Но зато и о бесконечных разборках со стрельбой, кромешном беспределе и реальных интересах большинства обитателей тогдашних коридоров власти я знал намного больше, чем те же самые многие и многие. Но у этого пира во время чумы была и оборотная, весьма привлекательная сторона – какая-то, буквально пиратская свобода. Я вот именно так представляю себе жизнь в легендарной карибской Тартуге, когда она была пиратской столицей мира – делай, что хочешь, если хватает сил и нахальства. И мы тогда сделали фестиваль МОЯ ПЕСНЯ НА КОМПАКТЕ, один из двух самых крупных и уважаемых в те времена. И Луферов приехал к нам в гости. Именно на этот фестиваль.
Нам не удалось тогда выпустить ему диск. Требованиям Виктора Архиповича к звуку, даже для записи живого концерта мы соответствовать не смогли. Но хоть познакомились уже по-человечески. Без понтов автора-недоросля, каким я был при первой нашей встрече.
И вот тут нужно немного подробностей. Луферов жил у нас, и после концерта мы собирались как водится посидеть у стола с гитарами очень узким кругом. Виктор Архипович нисколько не возражал, но попросил обойтись совсем маленькой компанией. И вот тогда мне знакомые барды наши сказали – жаль, конечно, что не получится к вам заехать, но вот если не пригласишь Лешу Корягина, можешь хоть вовсе из города уезжать потом, ибо никто с тобой даже здороваться не будет. Я тогда с Лешей знаком был очень шапочно, и, конечно бы не пригласил, не будь местный бардовский ультиматум столь недвусмысленным. Это сейчас, сложись такая ситуация, я бы и сам пожертвовал бы такой встречей в пользу Корягина, а тогда!.. Но пригласил. И не пожалел уже тогда. Смотреть на искреннее счастье Корягина, наконец-то познакомившегося со своим настоящим кумиром было очень приятно. Луферов с Корягиным сразу нашли общий язык, пели оба много и, казалось, именно друг для друга. Дело в том, что тот один, с рассказа о котором я начал этот текст – это и есть замечательный пермский автор и исполнитель Алексей Корягин. Он сейчас – один из самых активных участников традиционных луферовских пений, которые со момента смерти Виктора Архиповича проводится в самых разных городах и весях. И Леша считается на этих пениях одним из самых лучших исполнителей песен Виктора Архиповича, да еще и частенько аккомпанирует там другим участникам пений. В том числе и из числа участников Первого круга.
Когда гости разошлись, у нас еще весьма и весьма прилично оставалось выпить и закусить, было, что послушать, было, что спеть, было о чем поговорить, так что как-то незаметно мы просидели до утра. Он, кстати, тогда мне подсказал несколько тем для моей тогдашней передачи на радио и даже показал заставку для важной рубрики КЛАССИЧЕСКАЯ ПОРА. Она так всегда и выходила потом с этой заставкой из песни Луферова на стихи Булата Шалвовича. Тогда же он подарил мне свой двойной альбом записанный на Мелодии. Он тогда был еще под впечатлением записи и много о ней рассказывал. Мне запало, что он почти полтора месяца писал только метроном для аккомпанемента – никак не мог поймать нужный темп.
После этой встречи Луферов уже стал и остается для меня тем автором, о котором я всегда с удовольствием вспоминаю, чьи песни в большинстве своем очень люблю и частенько переслушиваю. Ну а следующая песня ассоциируется у меня не со встречей, а именно с прощанием. Мы провожали Луферова на поезд, приехали рано, пили дрянной кофе в вокзальном ресторанчике, много смеялись и болтали, и там же он и спел в качестве прикола Встречу на прощание.
Мы встречались еще несколько раз на разных фестивалях, неизменно останавливались немного поболтать, порой присаживались попить чайку или кофейку в оргкомитете, но это уже именно поболтать. Без особо интересных и серьезных тем.
Ну а затем разнеслась весть о болезни Виктора Архиповича. Я уже намного позже наткнулся в интернете на запись его песни Построю дом, которая на удивление стала звучать для меня как… Даже не знаю, как что. Сказать – исповедь, так не скажешь, завещание, так тоже нет. Но эта запись напомнила мне Луферова серьезного, лиричного, тихого, очень знающего и рассуждающего. Совсем не такого, каким он выглядел на концертах. Без плясок и криков, без гримас и бешенного драйва в каждой секунде сценического времени. Луферова настоящего эта запись мне напомнила. Она крайне эмоциональна и очень искренняя.
И еще пару интересных вещей о Викторе Архиповиче стоит сказать, вспоминая о нем в День его рождения. Он же был совершенно уникальным артистом. Авторская песня у него была в ряду прочих творческих увлечений. Все знают, что помимо гитары Луферов владел кучей инструментов, иной раз даже такими, которые и инструментами-то бывают только в шутку. Я, честно говоря, не знаю другого барда, в чьем арсенале было бы столько музыкальной эксцентрики. Причем, не цирковой, а очень серьезной и потрясающе профессиональной. Ну, судите сами:
И еще пример произведения, какие очень редко пишут другие авторы, и очень редко исполняют, разумеется. До Луферова это, пожалуй, делал только один из его любимых авторов Александр Галич, сочинив и спев поэму Кадиш. Сейчас что-то похожее делает Илья Оленев, играя свои моноспектакли вроде Радости Ради. Гриша Данской с моноспектаклем Левша попытался реализоваться на этом поприще. Но это – единичные примеры крупной формы в авторской песне. Луферов же практически из любого концерта делал крупную форму, не считая специально созданных песенных моноспектаклей. Я хочу показать маленький фрагмент подобной работы: Интермедия РАССВЕТ.
Ну, а закончить свои личные-лиричные, но исполненные глубочайшего уважения и почтения к великому автору и артисту воспоминания я хочу песней, которую знают, пожалуй, все любители авторской песни по всему миру. Во многих клубах это – визитная карточка и обязательный элемент совместных песнопений. Да и просто одна из самых любимых песен Виктора Архиповича, конечно. Разумеется, это знаменитый Листопад. Листопад это – безудержное желание возвращаться к воспоминаниям о самом Луферове и о его песнях. Это волшебная песня, и настоящее волшебство.