Вопрос о соотношении «прогрессистского» и «реакционного» в нацистской диктатуре остаётся дискуссионным. Аргументом в пользу «прогрессистского» характера режима является усиление роли государства – продукта Модерна – во всех сферах жизни, а следовательно подрыв всех прежних «традиционных» лояльностей – семье, Церкви, профессиональной корпорации, региону. В пользу «реакционности» режима свидетельствует уничтожение либерального политического и правового поля, искоренение (https://t.me/stahlhelm/3070) независимого рабочего движения, неприятие женской субъектности и пропаганда патриархальных «традиционных ценностей» с особым упором на возвращение к крестьянскому идеалу «крови и почвы».
В 1945 г. режим пал, и после четырёх лет оккупации в Западной Германии было восстановлено многопартийное демократическое государство. Оно было либеральным по букве своего Основного закона, но было ли либеральным по существу?
В течение первых двадцати лет существования Федеративной республики во главе неё стояли канцлеры из Христианско-демократического союза (ХДС) – правоцентристской партии, которая вобрала в себя большую часть правого спектра предыдущей Веймарской республики.
Так вот, прежде всего, христианские демократы критиковали нацистов именно СПРАВА. То есть за «излишний» прогрессизм – за то самое низвержение родительского авторитета в пользу «Гитлерюгенда» или ограничение прав католической церкви. Политическое освобождение от нацизма воспринималось как возможность вернуться к идеалу патриархальной религиозной семьи. Понятно, что совсем не этого желали люди с левыми или либеральными прогрессистскими взглядами. Гюнтер Грасс впоследствии шокирует общественность своим высказыванием, что в пятидесятые – в эпоху Аденауэра – со всей их благообразной «католической чушью» жить было куда душнее, чем при нацистах.
У историка Лутца Нитхаммера в книге «Вопросы к немецкой памяти» (https://t.me/stahlhelm/2226) есть серия интервью с женщинами, которые в последние годы войны служили на различных вспомогательных должностях в Вермахте (в ПВО или телеграфистками), а после вернулись домой к своей «традиционной» роли – Kinder, Küche, Kirche. Стоит ли удивляться, что именно военные годы эти женщины поразительным образом считали самыми счастливыми годами своей жизни, когда они чувствовали максимальную самореализацию.
В послевоенной ФРГ ещё с кайзеровских времён в силе оставались и 175-й параграф, каравший за мужскую гомосексуальность, и 218-й – запрещавший аборты.
Антикоммунизм, реваншизм (https://t.me/stahlhelm/2451) и образ «восточной угрозы» (https://t.me/stahlhelm/2524) – одни из важнейших пропагандистских столпов нацистского режима, благополучно перекочевали в качестве основных «скреп» и в государственную идеологию ранней Федеративной республики, официально имевшей претензии на границы 1937 г. (https://t.me/stahlhelm/2534)
Одним словом, политическое освобождение Германии от нацизма вовсе не означало социального раскрепощения общества, а в чём-то даже привело к регрессу. С точки зрения людей левых прогрессистских взглядов, например, социал-демократов или левых либералов, правая диктатура просто сменилась другим правым консервативным националистическим режимом, пусть более терпимым и демократичным.
Социал-демократическая партия – крупнейшая «прогрессистская» партия Германии в XX в. – покинула имперское правительство ещё в 1930 г. в момент оформления «консервативной диктатуры» Брюнинга–Гинденбурга. При нацистах СДПГ была вне закона. После конца войны её снова легализовали, но политической власти на федеральном уровне социал-демократам пришлось ждать ещё двадцать лет. Лишь в 1966 г. они вернулись в федеральное правительство, а первый социал-демократический канцлер после 1930 г. – Вилли Брандт – был избран только в 1969 г.
Социальное и политическое раскрепощение Западной Германии произошло лишь на рубеже 1960-х – 1970-х гг. на волне протестов 1968 г., студенческих движений, победы леволиберальной коалиции Вилли Брандта на выборах и нормализации отношений с Восточным блоком.