Вот уже совсем сухая земля. Даже следа не осталось от снегов, покрывавших эти места всю зиму. Молодая, зелёная трава шепчется с ветром. Взберёшься на пригорок на закате и любуешься бескрайними просторами, полями, лесами. А за лесами прячется речка. Середина весны. Теплынь! Как же не радоваться теплу? Вот и самый развесёлый праздник – Красная горка. Какие нарядные девушки вышли на самую высокую гору возле деревни! Сарафаны всех цветов! Понёвы, рубахи шитые. Башмачки на ножках, не лапти! Гора эта зовётся – Белая. Белая гора летом освещается солнцем дольше всего. В деревне уже темно, а на Белой – хоть иголки собирай! Вот красавицы её и выбирают для праздников. Притащат валежника, зажгут костёр и давай в хороводе кружиться. Для ребят этот костер всё равно что пожар в сердце. Соскучились молодцы за зиму по девичьей красоте и бегут со всех сторон к горе. Стоят в стороне кучками, любуются, а подойти боятся. Подойдёшь к одной, остальные отвернутся, а одна краше другой. Так бы всех, как полевые цветы, собрал бы в букет и поднёс к лицу, и дышал бы сладостью счастья! Ан нет, можно только один цветок сорвать!
Среди подруг выделяется одна, вроде всё как у других, да побогаче! Понёва бархатная, шугай расписной, платок вышивной. На ручке беленькой лакомник серебром вышитый висит. Из-под белого платка черные кудри выбиваются, и лицо как день и ночь. Брови, ресницы черные, будто смола, а кожа белая, с румянцем на щеках. Это старосты дочка, Марфа. Первая красавица, да никому не нравится. Ребята хоть и кружат как рой вокруг матки, и присоседится страшно. Староста может и дураком отходить! А Марфа уже в самом соку. Ей замуж охота, вот и ходит с крестьянками на праздники. «Марфуша, иди милая к нам, в хороводе походим, через костёр прыгнем!» зовет еще одна красавица, Галя. Галя – совсем из другого теста слеплена. Стройная, если не сказать худая, светлая, только что не светиться. Волосы белые, ресницы и брови весной рыжие, а летом тоже белые – выгорают. Зато нраву весёлого! Парни от неё не отходят, каждому найдет что ответить. Вроде обидное скажет, а никто не обижается! Любят её! А если Галя песню затянет – тишина кругом! Только эхо от реки долетает, видно русалки вторят её голосу. Встала в хоровод Марфа, рядом с Галей. Что за пара! Две масти рядом! Пошли девушки по кругу, косынки на плечи упали, ножками ступают по траве, лица огонь красным подкрасил. От хоровода тени пошли, длинные, аж с горы падают. И запели! Не предать без музыки этих звуков. Ну, разве если сравнить капель, песнь жаворонка, соловьиную трель, журчание ручья, да ещё Бог знает каких звуков приятных слуху! Крадутся ребята, стемнело, страх убавился, можно и пошалить. А кто первый разбойник в деревне? Конечно Мишка – кузнец. С ним сравниться только Сенька и Василий, но и то, если по порядку считать, а если по силе, по крепкому стану, да по широким плечам – нет Михаиле равных! Вот подошел Михаил к хороводу и застыл, ждёт, когда Галя с ним поравняется. А потом схватил её за руку, которой она Марфу держала, разорвал круг, и сам встал в хоровод. Сенька и Василий за ним, но уже где придётся! Смеются все, дело молодое, играть хочется! А Марфа не смеётся. Как только рука молодого кузнеца прикоснулась к её руке сердце птичкой заходилось в груди. Глаза сами в ноги упали, головка склонилась, и жарко стало. И зачем по совету матушки шугай одела, надо было рубаху да сарафан, как все!
Держит Михаил Марфу за руку, и чувствует девушка силу в руке, и мечта овладела Марфой «Обнял бы меня Миша своими ручками, я бы и померла от счастья!» Стала сильнее сжимать свою ладошку Марфа. Почувствовал это парень, оторвал взгляд от Галины и повернулся к Марфе. «Ты что, Марфушка?» спрашивает. Встала как вкопанная девушка. Весь хоровод на неё налетел. Первые у ног повалились, а последние на первых. Сенька и Василий только рады такому случаю. Упали на красавиц да хватают их за бока. Такой смех стоит, до взошедшей полной луны слыхать! А Марфа стоит в зелёные глаза кузнецу смотрит и молчит. «Я что, ручку тебе придавил? Так скажи, я брошу!» и с этими словами разжал руку Мишка. А Марфа как стояла, так и стоит с поднятой до пояса рукой, с растопыренными пальцами. «Да ну тебя, вот и стой…» махнул Михаил рукой и отошёл в сторону. «Что со мною? Как заговорил кто… Стою, смотрю на него, и не могу наглядеться! Что за молодец! Что же мне делать теперь? Сказать ему, что полюбила? Смеяться станет… Не люба я ему, вон за Галей как увивается! Что в ней такого?» рассуждала Марфа. «Марфуша, что за печаль? Сейчас ярмарка невест начинается, будем молодцев угощать! Идём, Марфа, весло то как!» вырвал из раздумий журчащий голосок Гали. Не имея воли пошла Марфа. Вся растерянная, с растрёпанными мыслями. Шумит праздник, а ей будто подушками уши прикрыли. «Надо решиться! А может и не будет смеяться? Зато сегодня день такой, если сговориться сегодня так концу недели и под венец можно!» убеждала себя Марфа.
Все собрались с одной, подветренной стороны костра. Здесь дым не так щиплет глаза. Девушки развязали принесённые заранее узелки с угощениями. Яички куриные, пирожки с капустою, а у кого и творожные горки! Парни пробуют, хвалят хозяек. Марфа тоже узелок развязала. Матушка собирала. Вот колбаска жареная, с чесночком, а вот кулич, вот паляница румяная, пирожки с повидлом. Всё самое сладкое, самое лучшее. Ребята ходят, только не надо им еды, чуть-чуть отломают, а сами на девушек смотрят. Ярмарка, одним словом. А парни вроде купцов, прицениваются. Девушки, как заправские сидельцы в лавках, купцам улыбаются, цену не ломят, хочешь поцелуй, только не балуй! Марфушке не до улыбок. Ждёт она Михаила, на других не смотрит. Вот и обходят грустную Марфушу стороной. Ей бы вспомнить, что красавица она, что батюшка богат, приданого даст, гордость бы проявить и улыбаться, и радоваться, что жизнь так хороша. Полюбить бы другого, и он от счастья бы радовался, но нет. Запал в душу Михаил. Где же он, ищет глазами девушка. Нет нигде. Встала. Не видно. Пошла вокруг костра. Нет, нигде нет. «Спрятались от людей. Грешат…» подумала Марфа, а сердце стало болеть, заскребло в душе. «Да что тебе он вроде не муж, что же ты маешься… Нет, себе врать не могу, жить не буду, если Миша не будет со мной! На всё пойду! Душу заложу, а добьюсь!» Вдруг заметила Марфа, ка по склону горы поднимаются Галя и Михаил, крепко держась за руки. Вот они уже рядом. Поднялось в Марфе зло, подхватило на своих черных крыльях. «Ах ты разлучница, куда молодца увела с людских глаз? Что, задумала околдовать, ведьма?» набросилась Марфа на Галю. «Что ты сестрица? Что ты говоришь? Проводил меня Миша немного, день сегодня такой, можно сговор чинить, а может мы полюбили, греха в этом нет! А хочешь, мы у него спросим, может он передумает, и с тобой сговориться? Миша, скажи, может тебе Марфушка более люба, чем я? Она славная, Миша! И батюшка староста! Знатно заживёте!» «Зачем ты Галя испытываешь меня? Я тебе слово дал, назад не возьму!» «А она не тебя испытывает, она, подлая надо мной смеётся! Да как ты смеешь, голодранка! Посмотрим, чей жених будет! До свадьбы еще далеко!» с дрожью в голосе, но резко, пронзительно, прокричала Марфа и бегом пошла. На всем ходу наступила в принесённый ею кузовок с провизией и развернувшись кинулась в лес.
Бежит Марфушка не разбирая дороги, хорошо луна в небе белая, яркая, серебро по лугам рассыпает. Вот и опушка, за опушкой роща, за рощей тёмный бурелом. Деревья крепкие верхушками небо подпирают, а слабые попадали на землю, Марфе бежать мешают. Темно стало. Лес глухой, не хоженый. Только сердце обиженное, девичье гонит вперёд, лишь бы больше никогда не видеть насмешницу. А Михаил? «Михаила я люблю, люди говорят в лесу Леший живёт, найду, поклонюсь, просить буду, пусть хоть какими заговорами, но пришьёт ко мне любимого!» Сколько шла по лесу девушка не ведомо. Понёва порвана, косынка на шейке узлом. Лакомник на плече висит. Видит девушка краснеет во мгле огонёк. «Как глаз черта одноглазого, страшно, однако без милого жить ещё хуже, будь, что будет. Погибну, пусть смерть моя им разлучницей станет!» и пошла на огонёк. Всё ближе, всё яснее, что не глаз это, а окошко, освещенное масляной лампадкой. Трепещет огонёк вот и кажется, что подмигивает нечистая сила. Стал лес немного редеть. Реже попадаются под ногами сучья, и ночи в конце весны короткие, зажглось над лесом зарево, светает. Стала видна под ногами тропинка. Уверенно идёт Марфа, как будто к своему счастью. Бежала тропинка под ногами и вдруг закончилась небольшим двориком, с краю которого стоит домик, порогом вросший в землю.
Устала Марфа, присела на поваленный ствол без веток лежащий прямо у дверей, голову опустила, платок поправила. Задумалась. Слышит дверь скрипнула. Выходит, из избушки старичок. Первое, что в глаза бросилось – борода. Седая, лохматая, торчком. Вся от дыма пожелтевшая, видно курит дед трубку, или топит по-черному. На голове шапка углом сломана, мехом подбита. Рубаха верёвочкой подвязана портки и онучи на ногах. «Мерзнет видать дедушка от старости» пожалела его Марфа. «Мерзну, деточка, угадала…» вдруг произнёс слова Марфы дед. «За чем Марфуша пожаловала можешь не сказывать. Всё знаю. Могу помочь…» «А ты Леший?» «Может и Леший, но не черт, не бойся. Душа во мне от Бога, как и в тебе. А что в лесу один живу, так где Господь указал, там и дом. Верно?» «Верно…» проговорила Марфа, хотя и не поняла слов старика. «Горе твоё - не несчастье! Сердце в тебе молодое, горячее, любви просит. А любовь, объяснить нельзя! Вот посмотри вокруг. Деревья страшные, в низинах болота топкие, в чащах звери лютые, а любо мне среди них. Ты же при родных, в горнице светлой, мамка кормит, а тошно тебе. Почему? Нет любви… Давай чай пить!» «Давай, дедушка, а то зыбко, сыро…» «Я скоро, прости, в избу не зову, берлога только для одного медведя, а на воздушке попьём» произнёс дед, нырнул в избушку, и тут же показался обратно с дымящим самоваром. Самовар был горячим, и старик держал его зимними варежками. «Как же так быстро самовар вскипел, он ещё и щепок не колол?» удивилась Марфа. «А я тебя поджидал! Вот заранее и приготовил!» угадав мысли девушки ответил дедушка. «Чудеса! Как ты прознал, что я буду, и что у меня в голове?» «Не удивляйся ничему! Это первое правило! Всё в этом мире не случайно. Всё по законам живёт. У человека самые сложные законы. Бог всем тварям дал ровно столько, что бы были. И корм им дал, и шкуру тёплую, иным хвост в воде плавать, другим крылья – летать. А человеку – душу, что бы жил по-людски! А с чем же нам чай пить? Чай то хорош, и чабрец, и мята с ромашкой, в самоваре веточки можжевельника для душистого дымка. Вот только угостить тебя нечем. Даже кусочка сахара нет!» проговорил старец и посмотрел на Марфу слегка прищурившись. «Ах дедушка, натворила я дел! Ногами такие угощения растоптала, ты бы порадовался! Не то, что эти, молодые, ходили только глазищи таращили! Чего им надо, дедушка?» «Да, пирогов жалко, и колбаски душистой можно бы, а вот насчёт сахару как? Его ты тоже попрала ножками своими?» с хитрой улыбкой, обнажившей два уцелевших зуба, спросил старец. «Ой, прости, да есть! В лакомнике! Запамятовала! Хорошо, что в лесу от страху не скушала! Держи!» и развязав мешочек, вышитый бисером достала и подала старцу несколько колотых, твердых как гранит камешков пожелтевшего свекольного сахару. «Вот это кстати! Обожди ещё, я за чайками, а то из чего пить то!» Дед опять исчез в избушке.
«Смотри внучка, что я нашел, на полатях стояло! Уж не твоё ли?» в руках старца было лукошко, то самое, берестяное, покрытое вышитым рушником. «Как так, дедушка? Откуда?» с восторгом воскликнула Марфа. «Сам не знаю, вхожу, беру две чайки, а вижу стоит. Всё целёхонько! Спасибо внучка, и матушке своей передай мою благодарность.» отвечает старец. «Чудеса ты творишь!» «Это не я, это мне Бог посылает. Сам я ничего не могу, не будь его воля, с полати бы не поднялся!» «Сколько ж тебе лет минуло?» «Давно перестал считать… Да и зачем? Какая мне выгода?» «И правда… А налей мне напитка твоего лесного.» Снял с трубы запарник старец, плеснул в чайку, и подал прямо в руки сидящей на бревне девушки. Аромат трав сразу успокоил растревоженную душу. В голове стало ясно, и лес вокруг стал ярким, мирным. Проснулись птицы и затрещали на разные голоса. Дедушка присел рядом, окунул в свою чайку кусочек сахару и положил в рот. Прикрыв глаза, подняв подбородок отхлебнул отвару. Девушка и старец молчали. Марфе даже показалось, что она тоже слышит слова звучащие в голове дедушки. «Нет, внучка, это тебе мерещиться!» Девушка тихо рассмеялась впервые после вечера на Белой горе. «Угощение я себе оставлю. А тебя поди ищут?» «Должно бы искать, если не забыли!» «Ищут! И Галя с Михаилом извелись! Вину свою видят, что ты пропала.» «Так им и надо!» «Нет, внучка, не так! Ты им счастья пожелай, оно к тебе и вернётся. Это второй, самый главный человечий закон: «Как хочешь, что бы с тобой поступали, так и ты поступай!»» «Да, дедушка, а первый?» «Всех любить, но он очень трудный… Вот слышу я бранятся люди. Ясно, ты такой, а ты другой. Одному мягко, другому жестко, сколько людей, столько дум! Но скажи один другому, пусть ты такой как есть, а я тебя люблю! Нет, хотят всех под себя перековать! Вот и летят искры гнева! Третий закон – прощение. Тебе сделали больно? Но они то ни в чем не виноваты! Полюбили - правильно, сговорились на праздник - правильно, решили венчаться – опять правильно. А теперь отложили всё, тебя ищут, скорбят. Скорбеть – не правильно! Не по закону. Скорбь душит, отвлекает от благодарности Богу! Вот, теперь давай всё поправим, и живи, с Богом.» «Мудрый ты дедушка! Никто никогда не говорил со мной так… Даже страшно стало.» «Боятся надо не людей… А суда. Страшно, если тебя Господь осудит. Вспомни, на горе, все ликуют, весело им, а тебя Бог осудил, лишил тебя веселья, отвернулся от тебя на мгновение, и стал тобой нечистый править, вложил в уста твои злые слова. Всё обошлось, Галя и Михаил добрые сердцем. А Всевышний тебя ко мне привёл, любит Он тебя, желает наставить, и вложил в мои уста проповедь. Как умею, так и передаю…» «Спасибо тебе! А зовут тебя как?» «А, никак, пустынник я… А теперь ступай. Дорогу найдёшь, сердце приведёт к дому. Не прощаюсь, может свидимся…» опять улыбнулся пустынник. Хотела Марфа поклониться, к руке припасть, но скрипнула дверь и исчез старец. Не решилась девушка открыть дверь. Не велел хозяин в избушку заглядывать!
Когда солнышко стояло прямо над Белой горой взобралась на неё Марфа. Серый пепел кострища ещё дымился. Несколько узелков остались на траве. «Разошлись все» подумала девушка. Вдруг со стороны реки, возле опушки леса послышалось «Марфушка! Ау! Марфа!» люди кричали, искали её. «Люди, милые, я здесь, я нашлась! Простите меня!» что есть силы закричала Марфа, и бросилась с горы к реке. Не разбирая дороги летела она на опушку леса. Высокая трава била по ногам, колючие кусты цеплялись за рукава. Лакомник зацепился за ветку, тесьма лопнула как струна и вышитый мешочек остался висеть на кусте. Ничего не замечала Марфа. «Просить буду, все время просить, пока не простят!» думала Марфа.
«Люди, милые, вот она я!» из последних сил прокричала девушка и остановилась в нескольких саженях от народа. Деревенские стояли и молча смотрели на неё. Первая, расплакавшись, подошла матушка, обняла, прижала к груди. «Ну, дома говорить будем, не при народе!» сердито произнёс батюшка, потирая кулаком глаза. «Пусти мама, дело у меня» «Какое дело, дочка?» «Миша, Галя, где вы? Вот, стойте, не говорите, я сама… Простите меня ради Бога, это все от нечистого, что б ему провалится в преисподнюю! Я вам счастья хочу пожелать, от чистого сердца. Забудем былое! Молю вас, как брата и сестру, простите! Я к свадьбе подарок вам приготовлю» только произнесла слова про подарок, видит, из-за сосны, на опушке пустынник показался, и головой качает «Не то, не по закону». «Ой, это так к слову, простите меня, прошу вас, ради Господа нашего!» «Да конечно, Марфуша, сестричка, уже простили и забыли, сразу забыли! Нет зла на тебя!» Поклонилась Марфа в пояс. «Все простите, народ, сколько хлопот по мне!» загудел народ, зашумел одобрительно. А пустынник из-за сосны рукой машет «По закону! Правильно!» Вышел из толпы Василий – озорник. «Староста, а позвольте мне вашу Марфу до дома проводить?» «Гм, а ты кто таков будешь?» «Василий, плотника подмастерий…» «Гм, плотника, говоришь?» это староста время тянет, а сам на Марфу смотрит как она. А Марфа стоит улыбается, белые, ровные зубки показывает, а потом спохватилась, с плеч платочек на головку повязала, и к матушке отошла. «Ступайте вперед» легонько оттолкнув от себя сказал матушка.