— Да что ты говоришь? Она этого обормота прямо с улицы подобрала, как котенка какого-то. А ведь мужик огромный, как медведь, на котенка не тянет. Еще и жилплощадь на него переписала, что от матери покойной досталась. Ну не дура ли? Ну, что ты молчишь? Аргументы закончились?
— Настя, тише, прошу!
— А что тише? Что тише? Это же какой беспредел творится! Постыдилась бы! Ладно была бы свободна, так она же за-му-жем. И сынишка подрастает. Сколько ее мальцу? Десять? Девять?
— Семь.
Голосок тоненький, высокий, но твердый и упрямый. Мальчишка глядит прямо на Настю в упор, сжимает губы и хмурит светлые бровки.
— О. Семь – отличный возраст, — говорю я. — Как дела, Костик?
— Хорошо, — бурчит он, но взгляда от Настиного лица не отрывает.
Та совсем стушевалась, не знает, куда деваться. Хорошо хоть при ребенке не продолжает свою тираду. Вижу, как растерянность сменяется интересом. Задирает подбородок и спрашивает:
— А где же твой папа, Костик?
Мальчонка оживляется. Щечки розовеют, улыбка появляется.
— А вон он! — указывает пальцем куда-то вбок. — Из кустов мой мяч достает. Там крапива ого-го! Мне самому не справиться.
Открываю рот, чтобы задать несколько вопросов про крапиву, про мяч, про кусты, да про что угодно, лишь бы Настя перестала допрашивать мальца, но не успеваю. У той уже заготовлен сто и один вопрос.
— Нет. Я про родного отца. Долго он еще в командировке-то пробудет?
— Долго, — хмуро отвечает Костик и машет мужчине, который движется прямо к нам, держа мяч в одной руке.
— Дамы.
Мужчина, действительно, чем-то походит на медведя. У него длинные коричневые волосы, которые он убирает назад, щетина по всему лицу, мускулистые руки и очаровательная улыбка. Мельком кошусь на Настю. Ее выражение лица мгновенно меняется: из сварливой недовольной старухи она превращается в смущенную розовощекую девицу.
— Сашенька, здравствуй, — щебечет она, и я сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться ей в лицо. — Как твои дела? Как Олечка?
— Все в порядке. Спасибо, что спросили, Анастасия Валерьевна. Как ваши дела?
Пока они ведут светскую беседу, внимательно слежу за мужчиной. Черт, я понимаю, почему Настя бесится, он хорош. «Обормот», которого Ольга подобрала с улицы заботится о Костике, как о родном. Это видно по внимательному взгляду, которого он не спускает с мальчишки. И по тому, как он общается с ним. Сейчас, например, они играют в мяч, и он смеется, когда Костик случайно снова закидывает мяч в злополучные кусты.
— Ничего. Я схожу, не волнуйся.
Завидую я Ольке. И Настька тоже. Только я молчаливо пялюсь на этого красавца, а Настька выпускает яд.
— Мы, как бабки на лавке, — говорю, вздыхая. — Сидим, как дурочки неприкаянные, на детской площадке, когда уже Вера придет, у нее хоть ребенок есть.
Настя снова недовольно хмурит брови, морщит лоб. Это потому, что «Сашенька» ушел.
— И хватает же наглости с нами болтать, — шипит она. — Ладно бы мы не знали про Олькиного мужа законного.
— Насть, хватит!
— А что?
— А то, что мы с Олей в одном классе учились, а к тебе обращаются, как к бабульке. Да и выглядишь ты соответственно! Не ворон бы считала, а первой «подобрала» этого «обормота»!
Настя с шумом втягивает воздух и готовится перейти в наступление, надавила я на больное, сама не знаю, что на меня нашло. Но, слава Богу, появляется Вера с коляской.
— Девочки, потише, пожалуйста, она только уснула.
Настя демонстративно отворачивается и пинает носком ботинка камушек.
— Что это с ней?
— Не обращай внимание, Вер, находит на нее периодически.
— Ах так? — возмущается Настька. — Это не на меня находит, дорогуша, а на Ольгу, которую вы так любите защищать! Это же чистой воды распутство! Разве нас так воспитывали, чтобы мы поощряли такое поведение?
— Я же просила не орать! — рявкает Вера и тут же понижает голос. — Я знаю, что там у них происходит. Вчера выносила мусор и слышала их разговор.
Тело Настя невольно жмется к Вере, так ей хочется услышать все подробности. Да и я тоже смотрю на нее во все глаза. Вера молчит, гордо расправив плечи. Нравится ей быть в центре внимания.
— Ну же, выкладывай! — не выдерживает Настька. — Ты ж ее соседка, давно надо было подслушать!
Вера закатывает глаза, качает коляску и начинает излагать:
— Значит, так. Сашка с нее пылинки сдувает, на руках носит, а она смотрит на него, как на супергероя. Любят они друг друга, в общем, до безумия. Костик его папкой называет.
Настя разочарованно поджимает губы и отворачивается.
— А муж ее, — продолжает Верка полушепотом, — я так поняла, лупил. И ребенка тоже. Да так, что никто ничего не подозревал. Та еще скотина была. Запугивал, про развод и слышать не хотел. Тогда Олька и встретила Сашку. Повезло.
Настя, похоже, не верит собственным ушам. Лицо – каменная маска. А я слезы сдерживаю. Как же так? Оля, умница Оля, лучшая ученица, и такая жизнь?
— А знаете, — продолжает Вера, — в какой такой командировке эта свинья? В больничке он. С переломом ребер и сотрясением, зато на развод уже согласный. Вот так.
Молчание длится долго. Каждый из нас думает о чем-то своем. Одна только Вера укачивает на руках проснувшуюся дочь, и ее лицо светится.
— Значит, Саша этот еще и драчун! — с чувством говорит Настя, поглядывая на то, как отец и сын играют в мяч. — Кого только Олька на груди пригрела? Ужас, девочки, ужас!