Иван Сендецкий искренне поведал о своем отношении к звуку прекрасного и всегда интересного струнного инструмента
Музыкальное содержание недавнего Дня с Чайковским в Воткинске вывело на авансцену двух молодых российских музыкантов-солистов – Александра Ключко и Ивана Сендецкого. Если московский пианист оказался на родине Петра Ильича во второй раз за короткий временной промежуток – в конце марта с «академиками» из прославленного Светлановского коллектива, а в начале мая с Государственным симфоническим оркестром Удмуртии, то для виолончелиста из Санкт-Петербурга этот визит стал дебютным выступлением.
Масштаб из множественности различий
В конструировании своей музыкантской основы Иван Сендецкий использовал несколько составляющих. К ним можно было отнести знания и практики, полученные в Санкт-Петербургской консерватории в классах Анатолия Никитина и Сергея Ролдугина, в Берлинской высшей школе музыки имени Ханса Эйслера в классе Троэльса Сване и в Консерватории Новой Англии в Бостоне в классе Лоренса Лессера.
При взгляде со стороны из этих трех опорных элементов можно было выстроить оптимальную образовательную модель для профессионального и личностного становления как с точки зрения географии – Россия, Европа, Новый Свет, так и множественных различий. В ментальности, технологиях, техническому почерку и даже в средствах выразительности.
– А как это смотрелось не извне, а изнутри, и как чувствовались несомненные разницы? – с этого непраздного интереса началось интервью с Иваном Сендецким.
– В реальности это очень сложный вопрос, – отреагировал собеседник Удмуртской филармонии, предпочтя не обобщать в режиме «за всех», а поделиться индивидуальным опытом. – Как ни странно, серьезный и мощный импульс для развития даже не в музыкальном смысле, а в целом, в личностном плане, мне придало изучение иностранных языков. Для того, чтобы узнать больше о зарубежной стране и понять менталитет её жителей, в первую очередь необходимо знать язык. Поэтому в ходе обучения в Германии и за океаном для меня было крайне важно уделять время изучению и постижению нового образа жизни. Если же говорить о занятиях с разными профессорами, то в данном случае, думаю, у студента появляется шанс вырасти в более масштабного человека. Все-таки разнообразие образа мыслей педагогов помогает нам обнаруживать неожиданные ракурсы во взгляде, казалось бы, на хорошо знакомые вещи, когда порой свежие идеи невозможно объяснить словами, а надо как раз прочувствовать их. Разумеется, очень много студентов учатся у одного преподавателя и потом успешно выстраивают карьеру в музыке. Но, как мне представляется, если начинающий музыкант стремится к увеличению собственного творческого масштаба, если у него возникает возможность поучиться у разных педагогов, возможность пожить в разных местах, это никогда не будет лишним и станет большой удачей.
Непостижимый образ слышания
Зная от коллеги Ивана Сендецкого – Василия Степанова – об особом отношении их педагога в петербургской консерватории Сергея Ролдугина к звуку, ответственности за каждую сыгранную ноту, её судьбе и содержании, второй темой в разговоре с гостем Удмуртии было выбрано воспитание звуковой культуры виолончелиста.
Хорошо известно, что о музыканте можно и часто нужно судить по звуковым свойствам его инструмента. Не зря же иногда сами музыканты произносят: «Какой ты человек, так ты и звучишь». В этом есть большая доля истины, потому что пространственный внутренний мир человека влияет на качество звука.
– С раннего детства мои уши настраивали так, чтобы я изначально учился доставать именно тот звук, который мне понадобится, – сказал Иван Сендецкий. – Со мной над этим занимался мой отец – Олег Петрович Сендецкий – концертмейстер виолончельной группы в симфоническом оркестре Мариинского театра. Причем папа никогда не давал мне советы по технике и звуку наподобие «тут меньше, тут добавь, здесь влево, там вправо». Тем не менее, каким-то непостижимым образом – до сих пор не знаю каким, он научил меня слышать тот звук, который мне нужен. И в звуке я очень ценю умение говорить на оображением нам мешает какие-то эмоции. Эта музыка настолько прекрасна, что исполнитель утопает в ней с головой и порой любуется собой в этих звуках. А это далеко не всегда становится верной реакцией, когда на сцене ты забываешь сказать себе: «Стоп! Остановись, посмотри и подумай, что ты хочешь здесь сказать, какие картины и чувства вызывает эта музыка?!» Часто бывает так, что, занимаясь эмоциями, говоря по-русски, выпуская «душу нараспашку», как мне кажется, для музыканта становится не лучшим сценическим художественным решением.
В сохранении творческих секретов
– Кстати, еще Леонид Сабанеев писал, что в Европе русскую романтическую лирику – Чайковского, Рахманинова, Скрябина не принимают из-за чрезмерной музыкальной откровенности, как раз из-за «выворачивания души». «Тут любят больше, чтобы музыка о внутренних переживаниях не очень высказывалась, была бы сдержаннее», – отмечал музыкальный критик и композитор.
– Мне хочется подчеркнуть, что я говорю вовсе не в том, чтобы музыканты играли «застегнув пиджачок». Я о другом! Не все свои творческие секреты необходимо выводить напоказ и потом «ходить обнаженными». Иной раз можно услышать устойчивое выражение – «быть открытым человеком». Но когда эта открытость делается нарочито напоказ, то подобный разговор вовсе не о близости музыкантов с композиторами и публикой.
– Это уже попахивает эстрадностью в не самом хорошем смысле этого слова. Наверное, поэтому свобода всегда нуждается в рамках, а самобытная культура в изгородях. Для сохранения самой себя…
Петр Ильич Чайковский в кругу общения
Повторимся, что петербургский виолончелист впервые побывал на родине Петра Ильича и поэтому в завершении встречи журналист Удмуртской филармонии воспользовался давно проверенным способом и попросил Ивана Сендецкого оценить роль музыки Чайковского в его музыкальной жизни.
– Чайковский – как много в этом имени звучит, как много в нем заложено! – без всякого пафоса искренне сказал музыкант. – Признаюсь, что с этим вопросом вы попали в точку. Когда сейчас я направлялся на интервью, мне написал сообщение очень хороший мой друг, тезка и тоже виолончелист Иван Сканави: «Ваня! А тебе не кажется, что Чайковский для нас – это что-то очень близкое, родное?! В каком-то смысле, как отец… Особенно для русского человека…» И я полностью согласился с Ваней, потому что вся музыка Чайковского «преследует» мое состояние на протяжении всей жизни. Причем «преследует» не назойливо и, скорее всего, по этой причине мы постоянно возвращаемся к Чайковскому в желании не просто подойти, а выговориться, поделиться чем-то очень личным, сокровенным и даже в каком-то смысле интимным. Поверьте, что это чувство возникает у музыкантов по отношению далеко не к каждому композитору. А тут ты идешь к Чайковскому точно так же, как идешь к родителям. Как к маме, как к отцу. Поэтому для меня Петр Ильич фигура, которая является моментом искупления, возрождения, когда в непростые периоды жизни ты можешь послушать какое-то из его произведений, и возникает ощущение, что тебя понимают. Образно говоря, в моем кругу общения Петр Ильич Чайковский оставался раньше, остается сейчас и надеюсь, что останется в будущем!
Интервью провел Александр Поскребышев
