Одна старинная французская притча в кратком пересказе будет звучать так: «Когда создал Бог Францию, и увидел как она хороша, то понял он, что такое идеальное творение нужно чем-то уравновесить. И создал Бог французов». Об иррациональной любви уроженцев шестиугольника к своей Родине, большой и малой, к своему языку и своим традициям ходят легенды, но одновременно с этим во все века хватало французов, отправлявшихся даже на край света в поисках приключений, открытий и впечатлений. Иерусалим, Святая Земля в Средневековье, далекая Америка, Новый Свет в эпоху Ренессанса, океаны и джунгли, белые пятна на карте в промышленном XIX веке. Но и два столетия спустя ничего не меняется: уроженец Экс-ле-Бена, что в Савойе, Эрве Ренар приехал в жаркий Катар из не менее жаркой Саудовской Аравии и стал единственным, кому удалось за последние несколько лет обыграть чемпионов континента и теперь уже мира – аргентинцев. Спрос на французских специалистов в экзотических странах существовал всегда и во многих сферах. Со спроса лидера страны, носившего титул Сёгун, и предложения другой страны, на троне которой сидел человек по фамилии Бонапарт, и начинается наша история.
В 1853-м году чёрные корабли адмирала Мэтью Перри вынудили Японию, закрытую для иностранцев уже несколько веков кряду, открыться миру сначала в лице Североамериканских Соединенных Штатов, а затем и остальному коллективному Западу. Среди прочих договоров в 1858-м году Япония заключила соглашение о мире, дружбе и торговле со Второй Французской империей, с того момента в Эдо, будущем Токио, находилось французское дипломатическое представительство, к которому пять лет спустя добавились две роты французских морских пехотинцев, расквартированных в порту Иокогамы, неподалёку от столицы (сейчас Иокогама и Токио составляют единую агломерацию). Посол же Франции в стране восходящего солнца Леон Рош не терял времени даром и договорился о поставках в лионские ткацкие мастерские японского шёлка в обмен на шедшие в обратном направлении артиллерийские орудия (а получилось бы у него продать пушки за масло?) и о строительстве в Японии французского оружейного завода, убедил сёгуна принять участие в парижской Всемирной выставке и отправить для изучения его страны и её языка родного брата правителя Ниппона, а главное – заключил договор о создании в Японии французской военной миссии, которая бы занималась обучением японских солдат современным методам ведения войны. Сёгун изначально обращался с этой просьбой к англичанам – первым претендентам на роль мирового военно-политического и экономического гегемона эпохи, но Лондон отказал. Учитывая, что Британия первой из западных стран поддержит восставших против сёгуна даймё в войне Босин, которая начнётся уже через пару лет, причины отказа становятся очевидны. К тому же в Японии уже началась кампания против засилья иностранцев, и если коллективный Запад XIX века до этого объединился на основе одних совместных интересов – выкачивания ресурсов из слабой по сравнению с ним Японии, то теперь на основе других – защиты собственных граждан, торговцев и путешественников, которые все чаще подвергались насилию со стороны местных. Франция, однако, решила выделиться и проводила открытую прояпонскую политику в попытке забрать себе куш, пока от него отказываются остальные. Наконец, ещё одним аргументов в пользу заключения договора о военной помощи именно с Францией для сёгуна была репутация французской армии, которая после Крымской войны, второй опиумной войны, австро-итало-французской войны, экспедиций в Мексику и Индокитай считалась сильнейшей армией Запада, а значит и всего мира. У кого учиться как не у лучших, рассудил Иэмоти Токугава, и обратился к французскому правительству с официальной просьбой, которая была принята. В апреле 1866-го года глава МИДа Эдуар Дрюэн де Люис обратился к Министерству обороны с просьбой «порекомендовать офицеров, чьи личностные качества гарантировали бы четкое исполнение доверенной им деликатной миссии». Военный министр назначил главой предприятия члена Ордена Почетного Легиона, героя кампаний в Алжире и Китае, капитана Шарля Шануана, ему же было доверено подобрать состав миссии в соотвествии с её нуждами. Как раз тут и всплыло имя Жюля Брюне.
Брюне в том году исполнилось 28 лет. Он был сыном военного ветеринара, поэтому иных жизненных путей кроме карьеры военного не рассматривал и, окончив школу, уехал из родного Бельфора на границе Франции, Швейцарии и немецкого Вюртемберга в Париж, учиться в академии Сен-Сир, самом престижном военном учебном заведении страны. Однако, через два года он оттуда ушёл и перевёлся в Политехническую школу, самое престижное уже техническое учебное заведение Франции. Причина проста – Жюль решил стать артиллеристом и рассудил, что обучение техническим наукам на данном этапе даст больше чем муштра и изучение основ военного дела в Сен-Сире. Закончив Политех со средними результатами он поступил в артиллерийскую школу в Меце, недалеко от малой Родины и закончил её уже с четвёртым результатом на курсе. Сразу по окончании обучения в составе полка, к которому он оказался прикомандирован, Жюль отбыл в Мексику, где французские войска под руководством маршала Базена пытались привести к власти Максимилиана Габсбурга, брата австрийского императора. Брюне принимал участие в штурме Мехико и осаде Пуэблы, за которую он получил орден Почетного Легиона. В перерывах между боями Брюне даже делал зарисовки мексиканского и армейского быта, которые почтой отправлял в Париж. Написанные его рукой изображения печатались в ведущих художественных журналах, а молодого артиллериста-художника обсуждали во всех парижских салонах (благо, жанр фронтового фоторепортажа, изобретённый в Крымскую войну, получит развитие после американской гражданской, а до него у художников ещё был шанс побороться за минуту славы, тот же Верещагин приносил очки в этой схватке в копилку живописцев и десятилетия спустя). Неудивительно, что по возвращении основной части французского военного контингента из Мексики Брюне перевели в артиллерийский полк императорской гвардии, чтобы известный в аристократических кругах лейтенант был находился при дворе, а вышеупомянутый орден ему вручал лично император Наполеон III.
Именно поэтому Брюне как никто другой подходил для миссии в Японию, критериями для членов которой было не только знание военного дела, но и умение вести себя при дворе, создавать приятное впечатление и поддержать разговор не только о войне, но и об искусстве (может даже на языке местных, для чего его надо выучить). Рекомендацию для этого ему дал даже граф Эмельен де Ньёверкерке, заведующий изящными искусствами в императорском министерстве изящных искусств, не говоря обо всех других военных и гражданских, знакомых с лейтенантом Брюне. Когда 3 ноября 1866-го года пакетбот «Пелюз» императорской почтовой службы отплыл из Марселя, среди пятнадцати французских офицеров, находившихся на его борту, был и Жюль Брюне, второй с конца по возрасту и первый после капитана Шануана по старшинству, поскольку он единственным из всех был гвардейцем.
13 января, сменив три корабля, французская военная миссия прибыла в Иокогаму. По ходу плавания Брюне проводил для желающих курсы повышения квалификации в области геометрии, математики и фортификации, ещё два офицера преподавали основы стрелкового боя с историей и географией Дальнего Востока. Кроме того французы, как бы сказали сейчас, занимались тимбилдингом, чтобы перед глазами японцев предстать сплочённым и знающим друг о друге все коллективом. Ступив же на японскую землю, они узнали, что за три дня до их прибытия, умер старый сёгун, заключавший договор об их военной миссии, и титул перешёл новому – Ёсинобу Токугава. Через две недели после прибытия гостей из Европы умер ещё и старый император, и на трон взошёл новый – Мэйдзи, ещё известный под именем Муцухито. Французы прямо с корабля попали не только на бал орудий и винтовок, но и на бал дворцовых интриг.
Новый сёгун отказался принять делегацию французских военспецов, сославшись на траурные мероприятия в связи со смертью императора. Небольшому отряду капитана Шануана пришлось сразу приступать к их непосредственной работе - прокачиванию скиллов местных военных. Первоначальный анализ ситуации показал, что она достаточно таки плачевная: французы писали о первоочередном желании японцев одеть вчерашних крестьян в красивую униформу, а не научить их обращаться с оружием, об их иррациональной вере в свои, сделанные вручную мастерами самурайских клинков ружья времён Оды Нобунаги и Тоётоми Хидэёси (то есть века эдак XVI) и нежелании перевооружаться современными образцами винтовок, изготовленными на бездушных европейских фабриках, об их невообразимом миксе военных уставов Франции, Португалии и Нидерландов (забавно, что две последние страны успели запомниться японцам в качестве крупных мировых держав тоже ещё в ранее новое время, это многое говорит о восприятии самураями мира в те годы), о полном отсутствии современной артиллерии и понимания принципов её использования, что особенно расстраивало Жюля Брюне. Французы закатили рукава и принялись расчищать огромные авгиевы конюшни дерьма, оставшегося от армии, застрявшей по своему укладу в позднем средневековье. В этом им помогали несколько офицеров, успевших закончить французский католический колледж, открытый миссионерами после того, как в 1853-м году им разрешили проповедовать в Японии. Французы решили не нарушать строгую субординацию японского общества и учили в первую очередь офицеров, наставляя их также в том, как им уже следует обучать солдат. Жюль Брюне же, здраво рассудив, что для тренировок артиллеристов нужны прежде всего пушки, с нуля наладил производство артиллерийских орудий, хотя бы таких, чтобы японцы имели представление, что делать, когда встретятся с настоящей французской артиллерией, современной как импрессионизм и смертоносной как холера.
В апреле посол Леон Рош принёс благую весть: сёгун готов принять французскую делегацию вместе с делегациями США, Великобритании и Нидерландов. На встречу с фактическим главой страны из Иокогамы в Осаку отправились капитан Шануан, лейтенант Брюне, лейтенант Дешарм, посол Рош, военный атташе адмирал Розе и два сотрудника посольства.
Сёгун принял французов в первый день мая, принял очень приветливо, похвалив их старания и пообещав свою полную поддержку в любых их начинаниях. Жюль Брюне на правах художника попросил у сёгуна разрешения сделать зарисовки приема, в том числе изобразив самого Ёсинобу. Сёгун дал разрешение, что было не в новинку, однако Брюне стал первым европейцем, которому властитель Японии специально позировал, все остальные европейские художники до того должны были лишь наблюдать со стороны и пытаться уловить и отразить на бумаге образы прямо по ходу церемонии.
Следующие несколько месяцев прошли в рутине подготовки японских новобранцев, общения с метрополией и изучения такой необычной страны, в которой французы находились. В августе Брюне был присвоен чин капитана, а первый подготовленный группой французских военспецов отряд численностью в полторы тысячи пехотинцев, трёхсот кавалеристов и 250 артиллеристов прошёл парадным маршем по Эдо (нынешний Токио). Это было лишь начало пути, от французов ждали полностью подготовленные к современным боевым действиям войска численностью в 12000 солдат и 500 офицеров. И ради этого готовы были предоставить времени столько, сколько оно пожелают. Но вот времени у них и не было.
В конце 1867-го года в Японии обострилась политическая борьба. Сёгуну противостояли кланы, номинально объединившиеся вокруг фигуры императора Муцухито, но на деле просто желавшие передела власти, которую больше двухсот лет удерживал клан Токугава. Партия сёгуна и партия императора обвиняли друг друга и в потворстве иностранцам, и в нежелании прогрессировать, и в измене, и в недальновидности, поддерживали восстания, которые сами подавляли, и раскрывали заговоры, которые сами организовывали. Годом ранее император издал указ о возобновлении международной изоляции и удалению из страны всех иностранцев, сёгун ему просто не подчинился. Теперь же Ёсинобу Токугава решил протянуть руку дружбы противоборствующей партии и предложил проект конституционных реформ, согласно которому императору возвращались властные полномочия (официальный титул сёгуна), а сам сёгун становился премьер-министром. Однако жест доброй воли не был оценён по достоинству, и как только император из церемониальной фигуры стал фигурой хоть формально, но политической, первым же указом он сместил сёгуна. Двухсотлетнему правлению династии Токугава пришёл конец. И в отличие от указа об иностранцах, теперь Ёсинобу не мог его проигнорировать, ведь император имел полное право на такой указ. Оставалось два пути: подчиниться и отдать себя на растерзание оппозиционным кланам или сражаться. Как самурай и потомок самураев сёгун выбрал второй вариант.
В начале 1868-го противостояние вошло в горячую фазу. Армии противостоявших сёгуну даймё двинулись вперёд. Во многих городах произошли восстания, в том числе в Эдо, где находился замок Сацума, принадлежавший главе одноимённого клана, лидера восставших. Около 350 самураев попытались захватить город, но корпус «полков нового строя» под руководством Брюне отбил нападение и взял штурмом замок, все самураи погибли. Тем временем восставшие взяли Киото, обеспечив безопасность императора. Чтобы отбить столицу, в поход двинулась вся армия сёгуна, насчитывавшая более 10000 человек (по разным оценкам вплоть до 15000) и намного превосходившая по численности императорские войска (которых было максимум 5000). Но на стороне восставших было время. А точнее магазинные винтовки, современная артиллерия и иные прелести прогресса в военно-технической сфере. За исключением небольшого корпуса, натренированного французами, которые также отправились в сторону Киото, армия сёгуна представляла собой позднесредневековое феодальное ополчение, вооруженное в лучшем случае кремниевыми ружьями, а в худшем - вилами и копьями. За четыре дня, с 27 по 30 января, в боях у местечек Тоба и Фусими, армия сёгуна была полностью разгромлена. Потери казались смехотворными, исчислялись максимум сотнями, но моральный дух защитников сёгуната был сломлен. Войска императора были паровой машиной, катком, неумолимо двигающимся вперёд и сминавшим всех на своём пути, войска сёгуна были жуками и червями, попавшими под каток.
Остатки армии Токугава сосредоточились в Осаке (остатками они стали скорее вследствие дезертирства или перехода на сторону восставших, потери, как уже сказано, были небольшими). Может, возможность укрепиться и измотать силы императора долгой осадой и была, но сёгун побоялся быть отрезанным и на личном корабле отплыл в Эдо. Узнав о бегстве предводителя, который несколькими днями ранее хотел лично повести войска в последний бой, моральный дух защитников Осаки упал ниже плинтуса. Императорские войска вошли в город почти без сопротивления, на последних кораблях на север отплыли дипломаты европейских посольств, среди которых затесался и Жюль Брюне.
В Эдо, новой резиденции сёгуна, его посетили послы Франции, США, Пруссии, Италии и Нидерландов, которые выразили Токугаве свою полную поддержку. Занятно, что посол Великобритании, всегда склонявшейся к поддержке западных княжеств, бывших ядром восстания, визита сёгуну не нанёс. В попытках организовать оборону сёгун вновь принял французских военных, во время беседы произошёл неприятный эпизод, когда из-за сломанных ножек трона Ёсинобу чуть не упал на пол. Капитаны Шануан и Брюне подхватили правителя и усадили обратно, став первыми европейцами, притронувшимся к японскому государю, но сам случай был истолкован многими как очень плохое предзнаменование.
Иностранные державы, видя к чему идёт дело, стали постепенно отзывать своё признание правительства сёгуна. В Париже видимо понимали, что Леон Рош, убивший больше десяти лет на выстраивание связей с приближенными сёгуна, ни за что не пойдёт на подобное. Поэтому аккурат в конце февраля в Эдо прибыл новый посол барон Брен, который отозвал заявление о поддержке сёгуна и заявил, что Франция отныне в гражданском конфликте на территории Японии придерживается нейтралитета. 8 марта сёгун повелел французам прекратить свою работу и удалиться в Йокогаму, занятую сторонниками императора, которые в отличие от ожиданий европейских дипломатов, отнюдь не пытались прогнать всех иностранцев, что пропагандировали в народе, а наоборот, получив полноту власти, сами стали предлагать им заключить новые договоры уже от имени императора. 21 марта французы прибыли в Йокогаму, в одно из поместий, принадлежавших лично Ёсинобу, а 7 апреля сёгун сдался императорским войскам в Эдо и был отправлен в ссылку в своё личное поместье уже как рядовой даймё, а не властитель страны восходящего солнца.
Хоть распоряжение заказчика об отзыве миссии было у них на руках, приказ со стороны своего государства прекратить выполнение приказа бравые французские вояки не получали, поэтому продолжали жить в Йокогаму на деньги клана Токугава. 7 мая в Японию прибыл новый посол Максим Отре, а вскоре капитан Шануан получил приглашение от английских дипломатов вместе осмотреть русские военные укрепления на дальнем востоке и отбыл в море. Жюль Брюне стал главой французской военной миссии. Дипломаты же пытались выяснить судьбу французских военспецов в стране: действует ли договор, если прервавший его сёгун больше не у власти? Можно ли переподписать его с императором? Нужны ли вообще новой власти, активно развивавшей сотрудничество с Великобританией, французы?
К осени стало очевидно, что не нужны. Новое правительство предложило французской военной миссии вернуть жалование, которое им выплачивалось из средств сёгуна, летние месяцы, ведь они не выполняли свою работу - никого не обучали. Посол Отре, поняв, что это конец, 29 сентября подписал разрешение офицерам отбыть на берега родного шестиугольника.
Капитан Брюне, который должен был покинуть японскую землю 28-го октября на борту американского корабля, делать этого не хотел. За полтора года, проведённых в Японии, он проникся искренним уважением и любовью к местной культуре, людям и их традициям. И не считал себя вправе вот так бросать тех, кого он готовил к войне, когда она пришла на эти земли. 4 октября он передал своим товарищам три письма: министру обороны, в котором просил уволить его со службы, главе миссии капитану Шануану и лично императору Наполеону III. В последних двух письмах он объяснил своё решение: Брюне считал ошибкой прекращение поддержки сёгуна, который искренне искал дружбы с Францией, и не хотел кидать своих людей, которые «в первый раз в своей жизни доверились человеку из Европы». К тому же у Брюне уже было письмо от сторонников сёгуна, обосновавшихся на северном острове Хоккайдо и планировавших там продолжить сопротивление восставшим против Токугавы кланам. Брюне знал этих офицеров и дайме по службе инструктором и высоко ценил предложение стать главным военным консультантом их армии. Поэтому, отдав письма, он вместе с лейтенантом Казнёвом, единственным из французской миссии решившим присоединиться к нему (французских офицеров к тому моменту насчитывалось двадцать восемь, некоторые, как сам Казнёв, прибыли позднее) при помощи лейтенанта Верне покинул территорию миссии и на зафрахтованном для него сторонниками сёгуната судне отбыл на север.
3 декабря Брюне прибыл в расположение штаба своей новой армии. На нем уже не было французского мундира, никто не имел права называть его по званию, только мёсьё. Но уважение к этому человеку, ушедшего со службы родной стране ради каких-то японцев, было безграничным. При его деятельном участии за декабрь армия сторонников сёгуната очистила от императорских гарнизонов весь Хоккайдо, установив полный контроль над островом. Настало время политических преобразований: прошли всеобщие выборы по избирательной системе, слизанной с американской, на них победил адмирал Энамото Такеаки, получивший пост верховного правителя. Брюне стал при нем главным военным советником, однако, проявил себя настолько прекрасно, что вскоре не только оборонительная, но и внутренняя, и внешняя политика стали вестись при его непосредственном участии. План Брюне состоял в организации на острове нормально функционирующей политической системы, экономики и системы обороны, отражении нападения войск императора, которое рано или поздно случится, попытке поднять восстание на территории Японии и атаке с севера, чтобы его поддержать, а также получении дипломатической поддержки со стороны иностранных государств. У Брюне даже был информатор в тылу врага, его товарищ лейтенант Дюбуке (это он на пути французов на Восток читал лекции по истории и географии региона, его оставил при себе посол Отре в качестве переводчика), с помощью которого он следил за обстановкой при дворе и настроениями в обществе.
В начале 1869-го ситуация поменялась в худшую сторону. Если до того, правительство императора было признано лишь Великобританией и Нидерландами, то в январе официальные дипломатические отношениями с ним установили все остальные европейские страны, отказавшись от изначальной политики нейтралитета. План Брюне привлечению на свою иностранных держав обещаниями концессий и льготных условий инвестирования провалился. К тому же и сторонники императора, которые боялись нападать на северян, поскольку хотевшие прежде всего мира и восстановления экономической активности европейцы могли обвинить их в агрессии, осмелели и, получив официальное признание, принялись разрабатывать план усмирения непокорной «Республики Эдзо». К Брюне, получившему своим неординарным поступком определеную известность, тем временем присоединились несколько французских офицеров, служивших в разных местах на дальнем востоке, вместе с лейтенантом Казнёвом их стало девять. В то же время изменилось отношение других французов, торговцев и миссионеров, которые сначала помогали отважному капитану. Теперь же, видя, что Франция окончательно сделала ставку на императора, они упрекали Брюне в сепаратизме и стремлении сеять насилие вместо того, чтобы наконец установить мир. Но Жюль Брюне как и его японские соратники был непреклонен - никакого мира со сторонниками императора.
Для обороны острова Брюне удалось поставить под ружьё чуть более 3000 человек. Их распределили на четыре бригады по 800 человек, которые делились на батальоны по 400 и роты по 90. Каждой была выделена своя зона обороны, во главе каждой стоял французский офицер. Все заигрывания с голландскими и португальскими порядками были отменены, новые уставы целыми кусками копировали устав французской армии. Французы строили из японцев маленькую французскую армию потому что были убеждены - только так можно эффективно отразить вторжение.
Последним подспорьем для защитников Республики Эдзо стали флот – 10 небольших кораблей из них три парусных и артиллерия – 6 батарей по 4 орудия в каждой, которые были распределены по батальонам и береговым фортам (половина орудий была захвачена на Хоккайдо, вторую половину привезли с собой сторонники сёгуна, это были те самые пушки, производство которых для тренировок артиллеристов наладил в Иокогаме Брюне). Фортов разной степени укреплённости насчитывалось более 30 штук, но они служили скорее долговременными огневыми точками для пехотных отрядов, чтобы не дать войскам императора спокойно высадиться, отогнать же сам флот вторжения возможности у них не было, потому что только в двух фортах, находившихся в самых удобных для высадки десанта бухтах, стояло по одному орудию. В середине марта Брюне отправился на инспекцию береговой линии обороны, которая, даже несмотря на взятый капитаном бешеный темп передвижения, должна была занять около двух месяцев. Японцы переживали, что именно в его отсутствие нападут войска императора, но Брюне успевал пристально следить за новостями из Киото, Иокогамы и Эдо, поскольку он ждал не только вражеский флот, но и новости о своей судьбе.
В декабре 1868-го первая группа французских военспецов вернулась во Францию. С собой кроме впечатлений и армейских былин они привезли и письма капитана Брюне. Письмо к непосредственному начальнику, капитану Шануану, ещё в Японии дошло до официального представителя французского государства на архипелаге – посла Отре. Посол, очевидно занимавший в конфликте сторону императора, тут же признал Брюне дезертиром и предателем, не подчинившимся приказу. Власти метрополии изначально хотели последовать его примеру, но волна популярности истории Брюне в прессе, которую подняли его соратники по французской военной миссии, не присоединившие к капитану, но сочувствовавшие ему, заставили министра обороны пересмотреть своё решение. Брюне был дан отпуск сроком на год с лишним с приказанием прибыть в расположение своей части 1 марта 1870-го года. В отпуске он должен был заниматься «личными делами» без права ношения формы и действия от лица Франции, только от себя лично. Брюне и так уже следовал этим указаниям. Приказ министра обороны был передан в МИД Франции на парижской набережной Орсэ, а оттуда первым же почтовым пакетботом в Японию. Однако посол Отре отказался принимать приказ, сославшись на свое решение о признании Брюне дезертиром, дескать, он тут в Японии лучше понимает обстановку в отличие от бюрократов из министерства, сидящих на другом краю земного шара и думающих не об интересах Франции, а о том как ублажить парижские газеты (всё-таки бюрократические машины современных государств не идут ни в какое сравнение с laissez-faire XIX века, даже в политической сфере). Лишь 22 апреля Брюне через верных людей узнал о решении министра обороны и приказе, который Отре отослал обратно во Францию. А 28 апреля пришла ещё одна новость - императорский флот вышел из Эдо и направляется на север.
Жюль Брюне решил атаковать сторонников императора, пока они не дошли до берегов Хоккайдо. Силы, предполагал он, будут слишком неравны, поэтому нужно начать жалить соперника как можно раньше, чтобы понизить моральный дух его войск и потрепать их ещё до высадки. 2 мая флот Республики Эдзо вышел в море и 5 мая ввязался в бой с флотом императора, что стало для последнего полной неожиданностью. К сожалению, на боевые качества эффект неожиданности никак не повлиял – флот сторонников сёгуната был наголову разбит, японский адмирал убит, один из французских офицеров, по фамилии Николь, – серьезно ранен, а другой, Колаш, – взят в плен и отправлен в Эдо. Брюне сумел уйти обратно на Хоккайдо, где стал готовиться к обороне. 17 мая 7000 императорских солдат высадились в местечке Мацмаи, орудия десантных кораблей прикрыли высадку, обеспечив беспрепятственный захват плацдарма.
Войска, обученные Брюне, сопротивлялись отчаянно, используя тактику укрепрайонов, мелких стычек и постоянного напряжения сил десанта. Но на стороне атакующих была поддержка корабельной артиллерии, современное оружие, которого так недоставало хорошо обученным солдатам Брюне и гигантское количественное превосходство. Надо ведь помнить, что 3000 солдат Брюне были раскиданы по всему острову, а кулак в 7000 десантников в едином порыве двигался вперёд. Когда армия императора подошла к столице, городу Хакодате, ситуация стала критической. К двум уже выбывшим французским офицерам добавились ещё трое командовавших своими частями прямо на передовой. Неожиданно Хакодате получил передышку: 800 бойцов во главе с главой страны адмиралом Такеаки были окружены в форте неподалёку от города. Командование императорских сил решило сначала расправиться с ними прежде чем входить в город, видимо, опасаясь удара в тыл. Когда Такеаки сдался, Брюне понял, что идея Республики Эдзо рухнула. Теперь у него оставалась одна цель - вывести из этого ада своих людей, семерых французов, четверо из которых были ранены. Бухта Хакодате была окружена кораблями императора, которые бы не пропустили местных. На счастье капитана Брюне в порту находился французский корабль, капитан согласился помочь соотечественникам. Француза не стали досматривать и, схоронившись в трюмах, Брюне и его соратники 9 июня покинули Хоккайдо прямо перед вхождением императорской армии в город.
В Иокогаме, куда пришёл корабль, Брюне 5 дней прятался в трюме (главарь банды в глазах японцев как никак), пока другие французы пытались уговорить местные власти принять тяжело раненого Казнёва в госпиталь без выяснения его личности и того, при каких обстоятельствах он получил ранение. Когда это наконец удалось сделать, французы отплыли в Сайгон, во французскую колонию Кокинхина, под юрисдикцию министерства колоний, где их не мог достать уже ни один император. 17-го сентября он был в Тулоне, 22-го сентября - в поезде на Париж.
3 октября граф Клермон-Тоннер, глава кабинета министра обороны маршала Лебёфа, подготовил отчёт по делу Брюне, из которого следовало, что капитан повинен в нарушениях трёх статей устава, влекущих за собой в числе прочего и смертную казнь. В ответ на выдвинутые военным министерством обвинения Брюне защищался, утверждая, что выполнял до конца контракт с сёгуном и его представителями, что действовал сугубо в интересах Франции, поскольку именно им соответствовала ставка на сёгунат и императора, и вообще что имел разрешение на подобные действия вследствие приказа об отпуске. Клермон-Тоннер аппелировал в ответ, что приказ вышел после нарушения Брюне положений устава и не освобождает его от ответственности за дезертирство. Суд же постановил применить к капитану низшую меру наказания по указанным статьям обвинения: увольнение со службы без выходного пособия.
Четыре месяца провёл капитан Брюне в беседах с журналистами, рассказах о своих похождениях в парижских гостиных и наслаждении свалившейся на него славой. В феврале 1870-го он был вновь призван на службу.
Когда разразилась франко-прусская Брюне вновь, как и в Мексике, оказался в армии маршала Базена, окружённой в Меце. После освобождения из плена и конца войны он работал военным атташе в Вене и Риме (всё-таки дипломатический опыт у него был), затем получил должность командира полка, бригады и наконец дивизии. В 1898-м году бывший осуждённый главой кабинета военного министра он сам стал главой кабинета при военном министре генерале Шануане, том самом капитане Шануане, под началом которого он служил в Японии. Так жизнь Брюне совершит петлю и закончится там же, где началась.
Посол Отре, хоть и терпеть не мог французов, примкнувших к сёгуну, не мог бросить соотечественников в беде. Его усилиям был освобождён офицер Колаш, взятый в плен в морском сражении. Своим ходом уехал из Японии лейтенант Казнёв как только оправился от ран. Министерство Иностранных Дел Японии сразу по окончании компании на Хоккайдо выразило протест французскому посольству за вмешательство граждан Франции в дела Японии, но посол Отре смог уладить конфликт, используя тот факт, что Брюне сотоварищи действовали от своего имени, а не от лица Франции или французской армии. После же восстания Сайго Такамори Япония приняла на вооружение другую пропагандистскую стратегию, объявив всех участников Войны Босин борцами за будущее Японии, только с разными взглядами на то, как это будущее строить. Соответсвенно, и Жюль Брюне из военного преступника становился героем. Этот факт получил подтверждение и на материальном уровне: японское правительство наградило Жюля Брюне Орденом восходящего солнца в 1891-м году и Орденом священного сокровища в 1895-м.
Так Жюль Брюне остался в веках. Как навсегда внесённый в списки награждённых японскими военными орденами (мог ли он представить это, играя подростком в своём родном Бельфоре, на франко-германо-швейцарской границе. Как человек, пытавшийся построить целое отдельное государство (возможно, это было нереально с самого начала, но Брюне сделал все, что мог). Как прототип героя Тома Круза в «Последнем Самурае». Как человек чести и слова, выбравший сдержать слово, данное товарищам, даже если оно идёт вразрез с официальной позициейтстраны. Если бы в Японии была специальная церемония принятия в самураи иностранцы, первым из европейцев её должен бы был пройти Жюль Брюне. Настоящий самурай. Из Бельфора.
Статья Владислава Розанова