— идем танцевать. мы вышли на заполоненный людьми танцпол сквозь слезы и смех. все кружились, прыгали, а сильная песня играла очень-очень громко. я обняла тебя за шею на минуту, затем бросилась на свободу. голова откидывалась, плечи двигались, ноги заставляли прыгать, глаза закрывались. я подпеваю чудным песням, чувствуя людей вокруг и тебя совсем неподалеку. конечно, ты смотришь на меня. я ласкаюсь под твоим взглядом и чувствую свободу — нам некуда идти, нас никто не ждёт, у нас нет ничего, без друг друга мы — никто. мы хотим лишь танцевать. я чувствую двигающимся телом твою улыбку. я не хочу открывать глаза, я хочу наслаждаться, целуя свободу с чувством и оставляя засосы на ее шее. музыка не останавливается, она никогда не заканчивается — мы тоже. я всплескиваю руки, трогаю лицо и двигаю бёдрами под меланхолию нашей жизни, песня ведет меня под руку к алтарю. навсегда. никто нас больше не тронет. где мы? сколько сейчас время? мы больше никогда не спросим. свобода ласкает наши тела в экстазе кроватей мотелей. я открываю глаза, ты стоишь все там и ждешь. любишь, ведь. я же вижу, сколько не отрицай. мои движения замедляются, а ты направляешься сюда. я беру паузу, смотря на тебя. на твоем лице есть подобие улыбки. или нет — я так и не начала понимать твои эмоции. секунда — ты здесь. один взгляд. прижимаюсь губами к твоим, беру рукой за шею, а ты берешь меня всю. откуда ты такая взялась? твои сумасшедшие чувства, неправильные эмоции и убитая мимика. не забирай сигарету! язык пробирается глубже, воздуха не хватает. ты трогаешь мои длинные пальцы. прочь. я ударю тебя — еще движение. мы неотрывно смотрим в глаза, я трогаю твои рыжие волосы, наматываю на кулак — играю. ты снова здесь. это была лишь передышка. я нужна тебе вся, ты ненормальная. безумие ведёт наш танец. я люблю тебя.
— Я знаю твой телефон, но никогда не позвоню.
Кладу телефон обратно на подушку, прикрывая глаза и зарываясь пальцами в волосы. Твой номер на подкорке. Кто бы сомневался, что даже спустя месяца я не смогу его забыть. Моя спина чувствует прохладную отчужденность кровати, вместо тепла твоих рук. Если постараюсь, то смогу вновь почувствовать длиннопалые родные прикосновения, согревающие мои холодные ладони. Мы договорились навсегда забыть друг о друге, никогда не любить. Качала головой, понимая, что ты права, и смахивая слезы с мокрых ресниц. Ты так и не проронила ни одной. Как глупо же теперь думать о твоих ярких волосах, что постоянно оседали на моей одежде. Возможно, хоть сейчас я смогу найти в этой ненавистной постели твой рыжий локон.
— И дышим мы в унисон, и набираем "я люблю!".
Я знаю, ты даришь кому-то другому свои неповторимые вздохи с закатыванием глаз. Я знаю, что больше не увижу бровей домиком, поднятых в немом раздражении и удивлении, и знака, что демонстрировал тот самый единственный накрашенный ноготь на твоем среднем пальце. Сейчас я наполню воздухом легкие и услышу твой аромат свободы — противные сигареты, что теперь складируются в моей пепельнице, вишневая жвачка и неясный запах печенек, который ты ненавидела. Выдохну и успокоюсь благодаря твоему тихому сопению. Я полюбила первый раз в жизни — была на седьмом небе и кричала во все горло. А ты с нежной и горькой насмешкой смотрела на меня, зная, что мы пожалеем об этой любви, которая унесла нас далеко от родных домов.
— Ты далеко-далеко, смеются даже небеса.
Окна распахнуты, по комнате гуляет ветер, мои голубые волосы летят в лицо, пока я докуриваю 4 сигарету, уже отбрасывая телефон. Еще одна секунда здесь, без намека на тебя, и он полетит в стену. Мое сердце лежит у тебя в кармане, куда я его подбросила, когда ты в последний раз целовала меня, чтобы отвлечь и убежать. Ты взглянула в мои глаза, застланные влагой, провела рукой по щеке и простилась навсегда, умчав в незнакомые темные дворы. Я упала, поняв, что твои бежевые губы произнесли последнее слово. Красные слезы окропили землю улицы, название которой я так и не узнала.
— Привет! Привет! Ты не спишь? Опять сидишь тут по ночам? Ну почему ты, малыш, так смело веришь мелочам?
Будто слышу твой звонкий смех, будто вижу, с какой жалостью ты прямо сейчас смотришь, когда я кидаю сигарету и опять смотрю на экран, бьющий мне в глаза отвратительным свечением и этой страницей с твоими темными глазами на аватарке. Ты точно знаешь, что я здесь, и ты смеешься, высоко запрокинув голову. Моя душа пала, ибо твои томные взгляды, затуманившиеся алкоголем, больше не посмотрят похабно, а руки не притянут, чтобы ты прильнула к моему рту и насладилась движением штанги в моем языке. Прокуси мне губу, чтобы я поняла — это не сон. Сейчас лишь шрамы могут доказать, что это был не сон.
— Ты пишешь русскою латинкой, меня прощая за стихи.
Я понимаю непостижимое — единственное, что ты не смогла сделать за свою аморальную жизнь, полную моего тела, безумства и алкоголя — сжечь мои стихи. Ты не вынула из секретного кармашка на своей ветровке старую бумажку с "кровь на губах". Я знаю, ведь видела твои мечтательные глаза в моменты их прочтения и чувствовала огонь на ключицах и губах. Лгунья и псих, ты любишь меня до сих пор! Я складываюсь пополам, плача и воя от тоски.
***
— За тобою тенью днём, следами ночью.
Это вроде называется 'нездоровые отношения'. Это даже не отношения. Одержимость. Когда без нее, ты не чувствуешь себя ни личностью, ни человеком, ни даже набором хромосом. Это нездорОво. Как давно я стала думать об этом? Как давно это стало ненормальным? Всегда таким было. Раньше не думала об этом. Раньше голову была готова размозжить о стену, не увидев ее силуэт в дверях. Сейчас… Прошло много времени. Она бросила меня. Бросила на чертовых полгода, а я бросилась к ней в объятия, будто не сбежала она в закат, будто не трогала чужие глаза и пальцы, а вернулась с войны.
— Когда мы с тобой вдвоем, это очень-очень-очень.
«не трожь сигарету!»
«беги»
«прощай.»
«ты просила не писать тебе, но я больше не могу я не могу не могу не могу сколько месяцев уже прошло?»
«ты здесь…»
«нам нужно идти»
«мы можем поспать на берегу?»
«зачем ты снова купила эти конфеты? они невкусные»
Какая глупая хронология. От танцев на свету прожекторов до пластикового пакета в углу мрачной квартиры. А как все хоро-. Не было. Никогда не было 'хорошо'. Всегда лишь было очень, ярко и «да, ещё!». А что теперь? Зачем ты вернулась? Чтобы забрать меня к себе и содержать, словно пса на привязи? Ты же знаешь, что дома я люблю больше квартир. Там хотя бы есть место для будки.
— Надышаться бы тобой, но невозможно.
Это самое романтичное, что ты сказал мне за все время. Ты тогда целовала мою шею, это было неделю назад, когда ты не пошла со мной есть апельсины к морю, и мой корабль в виде обиженного тела причалил к берегу грусти и здравомыслия. Не давать мне думать — ты ударила меня своей 'любовью', надавила на красные точки, раздела и, наманипулировшись, оставила спать в теплой кровати, свернувшись рядом и касаясь лишь локотком. Интересно, откуда у тебя эта квартира с этой кроватью. Ты не рассказал мне ничего из тех полугода.
— Нас накрыло с головой. Это точно, точно.
Я вижу, как ты сама страдаешь от своей любви, от того, что вернулась. Ведь это не в твоём стиле. Твои рыжие волосы не такие мягкие, как раньше, твой черный взгляд не так глубок. Я все ещё могу утонуть даже в луже и найти любовь в локоне, но ты что, умираешь? Твоя улыбка, которую ты часами рассматриваешь в зеркале, поднимая губы, все такая же убитая. Да и ты уже будто не сама смерть, а ее жертва.
— Мне не нужны с неба звёзды даже. Только твои губы шоколада слаще.
Я продала эту дрянную квартиру, мне плевать, сколько в ней было твоих вещей, мне плевать вообще на все, только пусть твои руки перестанут трястись. Да что же с тобой было?! Вернулась за мной, будто ничего не было, и сотворила эту жизнь, будто она нам нужна. Для кого старалась непонятно. Я чуть тебя не утопила тебя в ту ночь. Вода на море была холодной, луна восходящей, а я раздражённой. Все ещё не понимая ни черта, я лишь хотела тебя. А ты все бежала по тем дворам полгода назад. Я кричала тебе в лицо, как люблю, как сильно нуждаюсь и что мне не нужно ничего, кроме твоих поцелуев украдкой, ненавистных ночных объятий и разговоров на крыше. Была ли ты удивлена? Не очень. Я закончила одну игру, сказав все как есть, но не значит, что не начала следующую. Поймав кривую, ужасно кривую клыкастую ухмылку и отблеск глаз на смертном одре из-под мокрых рыжих локонов, спадающих на лицо, — мокрая крыса! — набросилась, чтобы вновь попробовать этот вкус. Вкус свободы, смерти и вишни. Ты не изменяешь своим предпочтениям. И все также отдаешь печеньем, которое наверняка даже никогда не ела. Промокшая одежда, койка поезда, сплетенные ноги и мелькающие звёзды за окном. Твое сердце стучало в такт колесам.
— Мне не нужны дни без тебя и ночи. Только с тобой точно и очень-очень.
Любовь? Одержимость? Разве это важно? Поцелуй меня, пока мы боремся на митинге незнакомой страны, не понимая за что, с набитыми карманами, возможно, не очень законно. В любом ударе будет признание в любви, когда-нибудь будет и в воздухе. Ведь твоя чертова поломанная психика желает меня, как наркоман героин, убивающий его с каждой секундой. А я желаю тебя, как маньяк свою жертву. Нам суждено быть вместе, понимаешь? Мягкий свет из окна, дающий мне взглянуть в твои холодные глаза и теплое тело среди одеял, отвечал за тебя мне шепотом на ухо — передавал сообщение от Луны. Я хихикнула. Он словно намеренно освещал лишь тебя. Твое крепкое объятие, полное тихой нежности, поставило точку и заткнуло свет. Многоточие. Я вновь засыпала. Ты знаешь, что нельзя уходить, пока я не проснусь. Я сегодня долго смеялась на берегу, когда заметила выпавшую 'кровь на губах' из твоего нагрудного кармана — старая потрепанная бумажка в клетку. Я также долго целовала тебя тогда, так долго, что казалась будто это вся моя жизнь. Ты отзывалась и молчала, молчала так громко, что мне заложило уши.
2020-2021.
