В 1894 году, когда французский журналист и художественный критик Гюстав Жеффруа писал в третьем томе своего восьмитомного труда "Художественная жизнь", он не мог сдержать своего восхищения Бертой Моризо (1841–1895).
Описывая её выставку 1892 года в парижской галерее Дюран-Рюэля, он опасался, что у него не хватит прилагательных: "Здесь особая атмосфера, исходящая от цветных поверхностей; легкость нового мира; ощущение тишины и света, отражающегося на стенах; тихий апофеоз форм которые возникают с трепетной ясностью."
Жоффруа описывал первую – и единственную – персональную выставку Моризо, состоявшуюся всего за три года до её смерти в возрасте 54 лет в 1895 году.
Но, к счастью, Моризо не пришлось ждать заслуженной славы до последних лет своей жизни.
Родившаяся в 1841 году во французской семье среднего класса, Берта - и её сестры Ив и Эдма – могли позволить себе роскошь получить художественное образование.
Их обучал художник Жозеф Гишар. Они знакомились с работами других художников в Лувре. Эдма и Берта проявили наибольший талант и продолжали рисовать вместе, пока Эдма не вышла замуж в 1869 году.
Берта продолжила развивать свою художественную карьеру уже в одиночестве.
Впервые она выставилась во французском Салоне когда ей было всего 23 года (в 1864 году), представив там две свои картины "Воспоминание о берегах Уазы" и "Старая тропа в Овере".
В течение следующего десятилетия её картины были представлены ещё ни одном Салоне – что было настоящим достижением в период, когда женщин-художниц было вообще мало, особенно выставлявшихся в Салоне.
Но жизни Моризо предстояло измениться. Она познакомилась со знаменитым импрессионистом Эдуардом Мане и они стали хорошими друзьями.
1874 год стал для неё очень очень насыщенным. Берта вышла замуж за Эжена Мане – брата Эдуарда Мане и стала одним из художников-основателей движения импрессионистов и одной из шести, кто организовал новаторскую первую выставку импрессионистов.
Моризо пропустила только одну выставку импрессионистов, и это отсутствие было оправданным – она заболела после рождения дочери.
Выставка, устроенная бунтующими импрессионистами, была полна всем, чего не было в Салоне: смелыми сюжеты, свободной манерой письма и яркими цветами.
Реакция критиков и посетителей галереи, как и ожидалось, была в подавляющем большинстве негативной: "Обои на ранних стадиях гораздо более закончены, чем это", — раздраженно заметил один критик.
Несмотря на то, что многие не слышали о вкладе Берты Моризо в импрессионизм, в её картинах есть все отличительные черты этого движения – заметный мазок, интимные, повседневные сюжеты и ощущение жизненности сюжетов.
Она отдавала предпочтение домашним сценам и садам. Её любимыми моделями были сестра и дочь.
Моризо добилась заметного успеха, но она была не единственной женщиной-импрессионисткой.
В 1880 году на самой последней выставке импрессионистов критики высоко оценили сразу двух художниц – Берту Моризо и американку Мэри Кассатт (1844–1926).
Они были друзьями, и, хотя их подходы к живописи отличались, их объединяло желание изображать на своих картинах материнство, детей и домашнюю жизнь.
Хотя живопись Кассатт можно назвать более определенной, сфокусированной и менее открытой.
Кроме того, есть в её работах что-то более идеалистичное – несмотря на то, что Кассатт не была склонна к сентиментальным произведениям и прославилась изображением «Новой женщины» конца девятнадцатого века.
Кассатт оставалась незамужней на протяжении всей своей жизни, и большая часть её работ пронизана тем, что мы сегодня назвали бы отчетливо феминистской точкой зрения.
Хотя она часто изображает матерей, на её картинах не редко можно увидеть женщин, читающих, играющих в карты или просто смотрящих на зрителя. В 1915 году – в возрасте 71 года – она выставила многие из своих работ на выставке в поддержку движения за избирательное право женщин.
Кассатт и Моризо часто объединяют как "гранд-дам" импрессионизма с третьей художницей, Мари Бракемон (1841–1916).
Бракемон не имела такого художественного образования, как Кассатт и Моризо (она родилась в семье рабочего), но все же умудрялась выставляться, сначала в Салоне, а с 1879 года и вместе с импрессионистами.
Ее карьера и жизнь проходили в тени мужа (известного гравера): он завидовал её успеху и изматывал её до тех пор, пока Мари не бросила живопись в 1890 году.
Ее работы совершенно не похожи на работы Кассатт и Моризо – менее интимные и эмоциональные, более сдержанные, несмотря на их свободный импрессионистский стиль.
В отличие от трио Кассатт, Моризо и Бракемон, Ева Гонсалес (1849–1883) никогда не выставлялась вместе с импрессионистами.
Она больше известна как муза, чем как художница.
Портрет Гонсалес, выполненный Эдуардом Мане в 1870 году, затмил её собственные работы, которые были представлены в Салоне в том же году.
Гонсалес была ненамного моложе других художниц, но в истории искусства её часто относят к другому поколению. Вместо того чтобы быть современницей Мане, Моне и Сислея, она была студенткой. Ева была единственной официальной ученицей, которую когда-либо брал Мане.
Но эти ярлыки – студентка, муза – отрицают её собственный художественный талант. То, что она не выставлялась вместе с импрессионистами, было не из-за недостатка способностей, а из-за решения последовать примеру Мане.
В ее работах (за исключением автопортретов) часто фигурировали члены семьи. Так, на незаконченной картине "Верхом на ослике" (около 1880 года) изображены сестра Ева с мужем.
Влияние Мане заметно в неидеализированном, опущенном взгляде женщины, но есть и что-то помимо Мане.
К 1880 году Гонсалес уже не был студентком и занимался изучением новых предметов, техник и художественных приёмов. Ее исследование продлится недолго. Она умерла при родах в 1883 году в возрасте всего 34 лет.
На современных выставках слишком редко можно увидеть работы Кассатт, Бракемон и Гонсалес – несмотря на то, что в своё время такие критики, как Гюстав Жоффруа, охотно их хвалили.
Они заслуживают нашего внимания и своего собственного места в истории искусства – и не как жены, музы или подруги более известных представителей движения импрессионистов.
