Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж...
О Северянине сказано все, что можно и нельзя. Его манерность, жеманство можно было бы и забыть. Но эта гениальная апоплексическая судорога не дает покоя, как будто тебя дразнят, испытывают твое терпение на прочность:
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа...
До того, как вызывающее бестыдство начало высекать искры из глаз его неистовых поклонников и недоброжелателей, он под всевдонимимом Игорь Лотырёв писал заурядные патриотические поделки:
Одна из этих книжонок попалась как-то на глаза Н. Лухмановой, бывшей в то время на театре военных действий с Японией. 200 экземпляров «Подвига «Новика» я послал для чтения раненым солдатам. Но отзывов не было...
И вечный бой, все повторяется, поэты и нынче пишут о войне. И вряд ли их читает кто-то кроме самих авторов. Русский поэт, чтобы понравится публике, должен быть женственным, жеманным, страдающим от непонимания и невнимания современниками.
Поэт - это поза! Это - Надсон, надсадные рыдания и цветы у могилы.
Есенин писал, что лучшими ценителями поэзии в то время были еврейские девушки. К ним примыкал и огромный пласт русских кисейных провинциальных барышень, которые, следуя велению моды, селились в обеях столицах.
По сути стихи Серерянина - это ширпотреб Серебряного века:
Мы живём, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет…
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет...
Эти строки очень похожи на строчки Вертинского:
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль...
Игра, кокетство. Гений Игоря Северянина породила бесвкусица. Она же его и уничтожила, когда мода прошла:
Но дни идут — уже стихают грозы.
Вернуться в дом Россия ищет троп…
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб...
"Прошлое - ложь, для памяти нет дорог обратно, каждая миновавшая весна невозвратима, и самая безумная и стойкая любовь - всего лишь скоропреходящее чувство." - сказал Маркес.
Наверное, он прав, но все же, все же...Северянин, Серебряный век, вечерний альбом, очарование заката, Россия, которой уже не будет, словно гербарий в забытой книжке, которую открывают редко. Но открывают:
Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слёзы капали. И вился русый локон...
Ох уж мне эти стихи читавшей Блока!
Кнутом иссеченная муза беспощадной критики не поглядят по головке какого-нибудь графомана, к примеру Водейникова за такие строчки. А вот Северянину все сойдет с рук. Потому что поэт – это еще и судьба, а не только вымученное страдание уставшей от версификации пустоты. Трагическое косноязычие Северянина поэтического свойства. Великий дух поэзии рождается из трагедии, а не бытовой драмы:
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!