"Про Мать-Родину все верно говорят,
Только одного не понимают -
То, что меч огромный нужен ей
Не затем чтоб где-то люди ужаснулись,
А держать повыше от людей,
Чтобы никогда не дотянулись"
И. Растеряев
Я сейчас сижу на гранитных ступенях Мамаева Кургана. Они ещё теплые - то ли от южного марева, то ли снизу их жжет огонь, навсегда впитавшийся в эту землю 80 лет назад. Сверчки завели свои скрипки, позади гремит какой-то поезд, вдали сияет огнями вечерний Волгоград.
Мимо меня медленно бредут вверх по ступеням мужики в истертых гимнастерках, линялых пилотках, с посиневшими от яростной стрельбы автоматами за плечами. Вытирают пот со лба, иногда сплевывая в окрестную тьму навязший на зубах песок и табачную пыль. Идут к своему последнему параду, к вершине, с которой так хорошо видна Волга. Я не вижу их, но знаю: они идут. Вот прямо сейчас, пока я составляю эти буквы в слова.
Вот медленно идёт ефрейтор Дмитрий Савельевич Романов. Его пальцы свело от стрельбы, его каска пробита в двух местах. Таким мы и нашли его в 2015 году на берегу маленькой карельской речушки - в воронке в пятидесяти метрах от вражеских траншей. Два года мы искали его родных - не нашли.
Вот идёт, поправляя обгоревший танковый шлем, мехвод Иван Лукьянович Настич. Он погиб вместе со своим танком июньской ночью 1944-го, в тяжёлом бою. Все, что мы нашли спустя 75 лет - расколотую башню его тридцатьчетверки и орден Красной Звёзды, обгоревший, изувеченный осколками. Его родственники нашлись, но им танкист оказался не нужен.
Вот замер на мгновение разведчик Алексей Крюков - тревожно хлопает себя по нагрудному карману - проверяет, на месте ли его смертный медальон. На месте, на месте. Там, на груди, мы и нашли эту черную капсулу с запиской внутри - в 2013-м, когда в поселке Керро разбирали завалы на месте братской могилы - ее разрушил ковшом пьяный тракторист, прокладывавший там дорогу.
Идут бесконечной вереницей молодые парни - изувеченные, искалеченные. Это в 2020-м по ним и по их старым траншеям в поселке Тельмана прошёлся бульдозером коммерсант. Прошёлся, потоптался, выкинул их на свалку.
А ещё идут, гремя ржавыми котелками, сотни и сотни тех, чьих имён я не знаю. Но мы встречались с ними - через много десятилетий после войны, в заросших, заплывших окопах, воронках, траншеях. Я помню каждого, и вот сейчас они смотрят на меня, машут мне, кричат, называя свои имена. И Мать-Родина смотрит мне прямо в глаза и говорит: "Не забывай, не забывай"! Но увы - все, что дано услышать моему уху - это как сверчки наладили свои скрипки. Как грохочет позади какой-то поезд. Как живёт вдали разноцветный, благоухающий майский Сталинград.
