Брат вернулся через день, мама осталась в больнице — у нее нашли две большие миомы, которые предполагалось удалять. Дядя договорился, мама легла на обследование и операцию в Железнодорожную больницу, брат сказал, что долго держать не будут — скорее всего в конце недели уже будут оперировать, а там как пройдет послеоперационный период.
Дяде договорились звонить в понедельник, брат оставил телефон Дины, на случай срочной связи. Мои каникулы уже заканчивались, поэтому я узнала адрес больницы и номер палаты, в которой лежала мама. Брат обещал отцу помочь с хозяйством, пока он на сутках, поэтому тут проблем не было. Так что перед отъездом я напекла побольше печенья, часть оставила дома, часть забрала, и отправилась опять в квартиру к дяде, с надеждой водвориться таки в общежитие. Конечно, сумку я нагрузила знатно, с расчетом отвезти передачу маме, еле дотащила — было ощущение, что пальцы отвалятся, перерезанные тонкими из-за веса сумки ручками. В квартире не особенно обрадовались моему появлению, но после моего рассказа о том, что мама в больнице, тетя смягчилась, и уже спокойно спросила, что там с общагой.
Я сказала, что хожу везде, где могу, что обещали заселить после сессии. На том и разошлись спать. Часть печенья я сразу отложила на передачку, больше брать было нечего, с утра поехала в институт, отсидела две пары и рванула к маме. Операцию сделали еще в пятницу, все прошло хорошо, но надо понаблюдать. Мама шла по коридору ко мне навстречу, коридор был широкий, с неизменным гранитно-мраморным полом, только стояли мягкие кушетки и стояли двухметровые пальмы в кадках. О том, что ей больно идти, можно было догадаться только по сжатым челюстям. Терпела и расхаживалась. Мы ненадолго присели на кушетку, я рассказала, как дела дома, что папа волнуется, от всех привет, отдала печеньки и пару апельсинов, она улыбнулась и сказала, что у нее все хорошо, если и дальше так пойдет, что ее выпишут уже через неделю, с наблюдением по месту жительства. Я взяла телефон отделения, данные по лечащему врачу, и поехала домой.
У дяди стояла нехорошая тишина, которую нарушал писк двоюродной сестренки в спальне и тихие всхлипывания тети. Она сидела в моей комнате на диване и плакала.
- Тётя, что случилось? - она подняла на меня почти бесцветные глаза на белом лице.
- Стаса арестовали. (младший из двоюродных братьев)
- За что, как? - у меня просто слов не было. Стас казался из двух братьев более тихим, получается, в тихом омуте черти водились.
Дальше со слов тёти — связался он с дурной компанией, сначала «на стреме» стоял за сuгареты и пeнное, потом «на слабо» взяли. Итог — попался на первой же попытке квартирной крaжu. Как водится в таких компаниях, заводилы — местная «золотая молодежь», поэтому на связях и деньгах родни быстро выскочили из истории, а остались мой двоюродный брат и еще один такой же паренек из неблагополучной семьи. Очевидно, у Стаса не было шансов выскочить из этой истории без последствий. Тетя, на эмоциях конечно, пыталась выяснить у дяди, что «для мальчика» сделать можно. Дядя рявкнул нечто нецензурное, в переводе на цивильный означавшее, что сам дурак, и за проступки надо нести ответственность. Тетя тихо, чтобы не волновать малыша, ревела, раскачиваясь взад и вперед на диване, дядя вылетел на балкон и курил одну за одной сигареты. Щелкнул замок, и нашу компанию дополнил Кирилл — он не было дома почти два дня, от него пахло приторными духами и он был очень доволен. Попав в звенящую от напряжения атмосферу квартиры, он с недоумением воззрился на мать, дядя так и стоял на балконе с сигаретой в зубах. Тетя с неожиданным озлоблением накинулась на старшего сына:
- А ты, ты куда смотрел, кот ты мартовский! Вы же в одной компании гуляли! - и снова расплакалась. Дядя, накурившись, вернулся в комнату, мрачно зыркнул на старшего сына почти черными глазами.
- Пап, да что такое-то? - Кирилл явно был не в курсе.
Тетя ушла в комнату к расплакавшейся малышке, а дядя коротко и матерно обрисовал положение. Я сидела на диване и чувствовала себя лишней, только деваться некуда было.
-Дела…. - брат почесал в затылке и ушел к себе в комнату. Дядя оделся, даже выбрился с одеколоном, и тоже куда-то ушел. Вот такая история. Как-то все резко посыпалось, и мама в больнице и брат так глупо подставился, эх.
А общежитие мне так и не дали. Объяснили тем, что отчислили «городских», мест свободных нет, так что до летней сессии мне предстоит жить у дяди с тетей, придется потерпеть. Так прошло пару месяцев, Кирилл наконец с пинка дяди устроился на работу, стало полегче — начал покупать продукты. Тетя все время ходила мрачная, дядя куда-то бегал и с кем-то долго беседовал по телефону насчет Стаса.
В итоге дело кончилось условным сроком на два года, и ужасно преобразившийся брат вернулся домой. От него нестерпимо несло потом и какой-то дезинфекцией, грязными волосами. Только вот волос на голове практически не было — так, миллиметров пять. Он лишился одного переднего зуба и выглядел прибитым сверху, каким-то резко ссутулившимся. Кирилл, который как раз был выходной, подхватил его под руку и сразу повел в сторону ванной, а дальше был очень неприятный для меня лично момент — Кирилл сходу сунул ему мою бритву и мою зубную щетку, которую я покупала на свои сэкономленные на дороге деньги!
- Так, щетку эту бери, розовую — она лучше всех чистит, я перед свиданиями всегда ей чищу, и вон бритву бери тоже, тебе надо себя в порядок приводить, смотри, какая хорошая, Жиллет!
Дверь в ванную закрылась, а я в полном обалдении пошла к себе. А я-то думала, почему моя щетка иногда вечерами мокрая — списывала на то, что брат душ принимает неаккуратно. И бритва туда же… мда. Теперь ни щетки, ни бритвы не будет в ванной. Когда я подошла к Кириллу с претензией по поводу использования моих предметов ЛИЧНОЙ гигиены — я получила в ответ «ачетакова, я всегда так делаю». Сделала выводы, и оставшиеся два месяца убирала из ванной все, что было в моем личном пользовании — зубную щетку, пасту, бритву и полотенца. Так, от греха подальше. Я не жадная, но зубную щетку дать? За новой я пошла в тот же день, не дожидаясь, пока брат выйдет из ванной. На бритву отложу со следующей недели.
Приближалась сессия, Кирилл работал, дядя периодически выпивал, тетя с младенцем подолгу гуляла на улице. Стас затаился дома, его было не видно и не слышно. Никаких вечерних гулянок больше не было.
Однажды около пяти утра, когда я дописывала курсовую, неприязненно косясь на чашку холодного кофе, в коридоре прошла тетя на кухню, зашипел чайник, я решила добавить кипяточка в кофе, взяла стакан и двинулась в сторону кухни. Тетя молча сидела за столом, болтая в кружке чай с молоком, я тихо поздоровалась, налила себе кипяток к кофе и ушла обратно. Закончив писать курсовую, я отодвинула стопку листов подальше от кофе и повернулась к окну. Оно выходило на восток, утренние сумерки уже около часа давали достаточно света, чтобы не использовать настольную лампу. Небо было чистое, серо-голубого оттенка, расчерченное длинными полосами перистых облаков. Мне почему-то стало зябко, я стащила с дивана одеяло, завернулась в него и пила горячий горький кофе, встречая рассвет. Через пару часов ехать сдавать курсовую, так что есть время привести себя в порядок и убрать не пригодившееся постельное с дивана. Задумчивое такое время, в ожидании рассвета, с постепенным изменением света и красок неба я размышляла о том, каким выдался этот год. По учебе — я постепенно стала понимать, что пошла не туда, куда было нужно. Литературные блоки — русская литература, зарубежная литература, еще куда не шло, хоть половину семестра наш странноватый педагог по «зарубе» занимался смакованием «Моби Дика», так что язвительные и циничные студенты в изысканной игре слов (благо образование обязывало) обсуждали некоторую зацикленность на спорных моментах книги. Философия, история мировой культуры — это было интересно, но вот специализированные предметы типа «современного русского языка», или СРЯ, как мы все его называли, выглядели для меня сложно и напоминали интегралы, которые мне упорно не давались.
Мама поправилась, но какой-то червячок сомнения меня грыз, что-то было не так, она была очень бледной, и мне казалось, что она прячет глаза, когда я приезжаю, как будто в чем-то виновата или что-то скрывает.
Отставим, теперь надо просто сдать сессию, и поехать на каникулы. Неприятности в семье дяди, меня не касаются, они меня очевидно терпят, я им мешаю, хоть продуктовая поддержка им не лишняя. Переживу. А теперь пора ехать в институт, сдавать произведение бессонной ночи преподавателю. Хорошо бы поспать в автобусе.