Чем сезонные работы хороши - не успевают утомить. С осени ты еще рыбу брал, а тут уже спеши белковать. Капканить. В промежутке по лосю сходить. А там и весна с птицею (кому не жаль) и огородами. Рыбалкою для лета и фермы. Скорое лето с сенокосами, осень с ягодой - грибами, снова рыбой – дичью (теперь чистой). И так по кругу.
Сезоны таежные плавно переходят один в другой как поколения. Это естественно. Это не грустно, а закономерно. Неестественна… как бы это назвать, чтобы … э, партии не обидеть (в период безвременья и агонии оне обидчивы). А, вот - неестественна промышленность, потому что требует регламента, подчинения, а то и неволи. Хозяина, как сейчас, или вождя, как в разумные времена.
Это только естественная жизнь кнута не требует. Да и пряник ей без надобности – сама испечет.
Вот потому и беснуется политика, пытаясь всех оторвать от земли и загнать в города. А если не получается – то на поле боя (вспоминаем темные царствования). Потому что зависимый (как бы цивилизованный) человек – человек управляемый. Homo regitur (или Homo managed?). Не знаю, есть ли такое понятие. Но слова и явление такие есть. Не думаю, что управляемость равна отсутствию разума. Скорее равна она осознанию, что ты бессилен перед обстоятельствами. Как там, у классика – свобода это осознанная необходимость (с).
И вот, культивируя отсутствие желания сопротивления и желания своих представлений, можно одомашнить человека. О чем знают те, кому нечего больше хотеть, и которые развлекаются политикой. По своим золотым подвалам сидючи.
Хотя есть и другая точка зрения. Человек управляемый, с годами может стать управляющим (ха). Если станет делать, как ему велят, или догадается что от него ждут (ха-ха).
Как сказал (много позже) некий приезжий любитель. Отчего-то противопоставив город деревне:
- А вы тут так и будете кормиться подножным. Как дикари. Пока реку не загадят, а тайгу не вырубят…
- А зачем реку и лес портить? – спросил того встречно дед (уже дед) Морозов
– Хочешь, покажу тебе, паря, чего-то про город… вот, гляди - курятник. С теснотой, темнотой, бестолковостью, и иерархией, в лесу иерархия другая.
Не знаю, посетили ли именно такие мысли Валеру. Но из его сентенций по поводу согласования возможностей управления с возможностью самих: тайги и реки, необходимости управленцев и подчиненных складывалось таковое впечатление*.
Да и тема эта всплывала чуть не ежегодно. И них, и у нас. То в виде слабого шантажа тех, кто не хотел ничего менять, со стороны тех, кто был расположен что-либо изменить.
Зачем? Лукавости для. Предполагая, что показная покладистость перед партией означает свободу, а сопротивление ей не означает борьбу. В то время партия наказывала, а тот, кто сопротивлялся, ее не мог наказать. Такие были времена. И вряд ли сильно изменились теперь. Популяция человеков на том и стоит. На курятнике. Как ловко ввернул дед Морозов. Нет, были те, кто соскочил на запад – все канули. Эмиграция - это для будущих поколений, а кто знает, что будет на месте их колбасного рая в будущем. Никто. Да и попасть в тот рай стрёмно как-то. Всё равно что к чужой кормушке. Чужое оно едоку не в прок.
Спросите меня – отчего безнадега посетила Валеру? Это обычная зимняя усталость, и следствие. Следствие того, что он вόвремя успел выйти до удобоходимых дорог, еще до распара, что было награждено эйфорией. Потом эндорфины иссякли. Ощущение счастья не может быть долгим. Иначе сорвет крышку с бидона.
Этим, видимо и объясняется пограничное состояние психики нынешних тех, кто «всего добился сам», упав на какие нить денежные потоки или какую нить власть… не даром ее рифмуют со сластью, страстью и напастью.
После краткой эйфории той началась реакция. То есть обыденная жизнь. Неспешно-размеренная, разбавленная рядовыми событиями.
Внутри естественных сезонов, когда конец одного это начало другого. А поскольку в природе все постепенно, медленно и последовательно, меж сезонами случается краткое межсезонье.
Просветы эти в сезонах занимают: подготовка и предвкушение. А кому отдых, поскольку усталость (даже от желаемого) известна всем.
- Как по-за горами? – Прокоп все-таки вспомнил где был Валера, да и ранее был малоразговорчив.
- Совсем другие лесá. Дремучие.
- А с соболем?
- Так же.
- Значится, сошел на юг, еще без снега. Спроси-ка при случае у соседей.
Наутро охотники не спеша подняли остатки продуктов в высокий (верхний) амбар. Привели в порядок базу, и взяв еды на одну ночевку (на всякий случай) отправились в деревню.
По мере приближения к ней теплело. Затем стали липнуть лыжи. В местах вытертого камуса. Ходоки спустились на лед реки. Ниже шивер и скал, и почти равнинной далее. Прокопий предварил этот спуск тем, что скоро будут полыньи, а у деревни могут не постлать мостки и их не удастся перейти. «Да перевезут – не усомнился он – надо поторопиться». И далее они пошли без остановок.
Кстати, за 5 км от деревни, были брошены жерди над неширокой полыньей. По ним удобно перешли на берег, стали на накатанную конную дорогу, поднялись на сопку, и часа через полтора уже спускались в деревню. Которая встретила их дымами.
«Великое дело, обчество» – подумал Валера, нарочно назвав деревню отлично от затасканного в лекциях агитаторов «общества» (как общности чужих друг дугу людей, вынужденно терпящих соседство друг друга и подчиняющихся неким законам, которые ему придумают).
Придумает законы те, исходя не из истории, традиций и логики, а из сиюминутных умозаключений изобретателя. Всегда так было.
Валера надеялся, что это обчество иное. А заблуждался, поскольку общество, оно внутри нас, и если ты хорош, то и оно становится лучше. Зеркало оно.
(*-повторюсь – поток сознания Валеры приводится как есть, и автор тут не при чем)