С Серегой мы снимали двушку на двоих. Это был тихий программист, который каждый вечер напивался в своей комнате. Пил он только пиво или пакетное вино, не переходя на водку и другие «тяжелые наркотики». Этого было вполне достаточно, чтобы завоевать мои симпатии. Обычно я стараюсь не пить с теми, с кем живу – от этого одни неприятности, то денег норовят занять, то подраться. Но тут случай другой – Серега был вещью в себе, окружающее его интересовало мало, потому из него вышел идеальный собутыльник.
— Чего тебя сюда понесло? – спросил я, — я–то понятно, по жизни перекати–поле, рад бы на месте усидеть, а не выходит.
— Сбежал, — коротко отвечал Серега, прикончив очередной фужер кислятины.
Где–то на третьей пьянке, правда, раскололся. И далее с его слов.
Прожил я всю сознательную жизнь в небольшом городе, в хрущевке. В этом доме доживает уже второе поколение жильцов. У подъездов были разбиты палисадники – забава для старушек, высаживающих там цветы и детей, играющих там в догонялки. Правда, деревья, которые там выросли, за 30 лет уничтожили всю благородную почву, и постепенно земля под ними превращалась в покрытое трещинами плато, на котором даже в ножички не сыграешь.
Вторую жизнь этим клумбам дали сумасшедшие тетки с первых этажей, которым деревья свет белый застили. По их наводке жэковские алкоголики и таджики спилили часть деревьев и в палисадниках снова зазеленела травка. Вот тут и появилась девочка с совочком. Сначала она помогала своей бабушке. А потом, когда бабушка слегла, ковырялась в палисаднике в одиночестве. Она была немножко не в себе, ну ты видел таких – ходила как беспризорная, сопливая, в бежевых совковых колготках, шерстяной малиновой кофте и вязаной шапочке, но вполне адекватная, не даун, какой–то. Население дома уже состарилось, родилась она в период демографической ямы, у редких молодых пар только–только появились младенцы. Ближайшие ее ровесники водились лишь в соседнем квартале. Так что даже дразнить ее пока некому было. Дружила она только с бабушками, что выходили посидеть на скамейке после обеда. Что она делала в палисаднике, мне было неясно – ничего на месте ее раскопок не росло, если не считать сорной травы.
Я тогда еще не так сильно пил – ну раз в неделю, по пятницам засиживался в баре с друзьями. Несколько кружек пива не в счет. И в один из таких вечеров возвращался я домой. Немножко нетрезвый. Над подъездом светил мощный неоновый фонарь, заливая все фантастическим сверхлунным светом, я вспоминал как в детстве просиживал на скамейках под гитару, ну там, романтика, все такое... И вижу, эта ненормальная в саду копошится. И что–то мне так ее жалко стало – живет с бабушкой, одевается как попало, будущего никакого, ну решил ее хоть приятное слово сказать, пошутить. Имени ее, конечно, не помнил, решил без имен.
— Привет, клад ищешь? Так его лучше где посветлее искать.
Девочка повернула в мою сторону голову, и будто после раздумья, я уж решил, что пошутил неудачно, сказала:
— У нас цветы раскрылись.
Ага, думаю, цветы, тут кроме одуванчика нечего сроду не росло.
— Хочешь я тебе покажу их?
Ну, проявлю великодушие, решил я. Перелез через проволочную оградку, подхожу ближе – а там просто вскопанная грядка. Э, думаю, да тут серьезнее, чем я думал. А она говорит, а ты приглядись.
Я наклонился и в следующий момент получил лопаткой в висок, так что искры из глаз посыпались. Стою, трясу головой, прихожу в себя, зверея. А та, не будь дурой, отскочила в сторонку, так что между нами теперь был этот цветник. Только уже с цветами. С самими настоящими. Я не очень в ботанике разбираюсь, это были какие–то низкие цветы, как тюльпаны, только намного интереснее – они светились изнутри, как газовая горелка в темноте. Но ведь минуту назад их не было, я поклясться готов. Ну что дальше… Пока я втыкал на этот гербарий, девочка уже сбежала, но я как–то даже и не в обиде был, хоть и приложила она меня хорошо. Утром, конечно, никаких цветов не было – понятно, померещилось. Девочка пару дней отсиживалась, но когда она появилась, я ей даже подмигнул. Мол, ничо, бывает, зла не помню.
Через несколько дней возвращались мы с одним моим корешом. Были на редкость пьяные – почему–то после пива накатили еще и водки. И тут подходим к моему подъезду и мне пришла в голову эта мысль.
— Слушай, говорю, врежь мне, ну так, в скулу, нормально.
Он – ни в какую. Я тут же его провоцирую – бъю в челюсть и получаю ответный удар. Стоп, говорю, спасибо – смотрю цветочки загорелись. И его спрашиваю – видишь.
Он говорит: «–Ну вижу, обычная клумба». Конечно, я сдуру забыл перед этим показать ему, что там ничего не росло. Стал объяснять, он, конечно, головой кивает, но явно не верит. Я обиделся и домой пошел.
Только утром цветочки никуда не исчезли, вот оно что. И выглядели они совсем по–другому. Какие–то грязные, бесцветные, с закрытыми бутонами. Я даже глазам своим не поверил, подошел, сорвал один, принес домой, мама, говорю осторожно, смотри. А она на меня как на дурака – на что смотреть, нет ничего. Вот тут уж я перепугался не на шутку. Все, словил, думаю, сатори, щас оформят в шамбалу с электрошоковой терапией. Пару дней ходил как ушибленный. Смотрю, а цветы такие, ну или похожие, кое–где дичком растут. И красиво так растут. Сразу во мне ботаник проснулся – Интернет прошерстил, в библиотеку наведался. Похожих цветов не нашел.
Ну, в общем, как увидел ту девчонку – к ней, говорю, вижу эти лютики–тюльпаны постоянно, что делать, выручай. Она рассмеялась и совочком замахнулась. А вечером в дверь постучала, бабушка, говорит, зовет.
Квартирка у них еще та берлога. Ремонта не было лет десять – обои старые, потертые. Такие в прошлом веке продавали, мебель с бору по сосенке – из гарнитура Собакевича, не иначе, жутко желтого цвета, «под карельскую березу». И кругом тряпки какие–то, старушечьи, чуть ли не ворохами лежат. Запах мочи стойкий и уже застарелый, впитавшийся в одежду.
Старая ведьма, а что я еще скажу про бабку, которая невидимые цветы выращивает, лежит на широкой кровати, над ней какие–то языческие обереги из соломы свитые висят. Меня увидела, привстала.
— Скажи, — говорит, — кого цвета этот цветок на подоконнике.
Ну понятно, какой еще цветок может у нее дома водиться, один из тех, я их уже различать начал.
— Розовый, — говорю, — Кстати, хоть название скажите этого чуда природы, а то неудобно – это опять во мне естествоиспытатель взыграл.
Бабка как зашипит:
— Ишь, название ему. Рано тебе такие вещи знать.
А потом, мягче:
— Розовый, это хорошо. Вот что, внучок, собирай вещички и поезжай подальше из города.
— Это еще почему? – не догнал я.
И тут старая ведьма рассмеялась:
— Он еще спрашивает. Цыпленок несмышленый, если ты не уедешь, быть тебе на сковородочке.
Вот тут я взбесился, оцени выдержку, сколько терпел.
— Ты кого цыпленком называешь, карга старая. Я сейчас возьму и весь ваш палисадник перекопаю и солью засею, чтоб всякая нечисть не росла.
Бабка посмотрела на меня серьезно.
— Хочешь знать, как называется этот цветок? Предсмертник это. И видят обычно его раз в жизни, когда зрение вдруг сильно улучшается, напоследок. Да–да. А вот что тебе повезло больше, так это моя дурочка виновата, может нравишься ты ей, решила порадовать неведомым. Уезжай добром, и пока я жива не возвращайся.
— А не то что?
И тут я буквально поперхнулся своими словами и зашелся в долгом кашле. Девочка подошла и похлопала меня по спине. Едва отдышался. А ведьма отвернулась к стенке.
Как ты думаешь, стал я препираться дальше? Собрал вещи, сел в автобус и снял здесь комнату. Но перед этим, ночью выкопал один из цветков. Не из старухиных, из тех, что нашел на каком–то пустыре. На память.
Тут уже я, автор, поперхнулся водкой.
— Так ты что, привез эту фигню с собой?
— Ну да, стоит на подоконнике, в горшке. Хочешь увидеть?
Нет, нельзя изменять своим принципам. Больше мы с ним не пили. А через неделю я попросил его съехать.