Роман «Ложится мгла на старые ступени», признанный лучшим произведением 2000-х годов (премия «Русский Букер десятилетия», 2011), основан на семейной истории автора.
Александр Павлович Чудаков, один из крупнейших русских филологов XX века, вырос в интеллигентной семье, волей судьбы заброшенной на край света — в Щучинск, город ссыльных на границе России и Казахстана. В суровые послевоенные годы семья главного героя сумела не только выжить: подобно новым Робинзонам, эти люди восстанавливают потерянную цивилизацию. Несмотря ни на что, они сумели не озлобиться и сохранить верность своим истокам.
В издании серии «Русская литература. Большие книги» представлен не только великий роман, но и письма и дневники Александра Павловича. Публикуем некоторые отрывки, в которых Чудаков рассказывает о русских писателях, скрипке Страдивари и юбилее Чехова.
Одни писатели мир только видят (В. Катаев, Ю. Олеша). И в понимании его и отношении к нему они, пассивно зрительно его воспринимая, почти всегда конформисты (те же Катаев и Олеша). Другие писатели прежде всего постигают его суть (Достоевский), и вещное для них второстепенно. Третьи думают, что постичь суть можно только через вещи (Гоголь), четвёртые — что от них, как от ядра на ноге, не избавиться (Чехов). И от каждого нельзя требовать мировосприятия другого!
(О писателях, видящих мир). К ним, несомненно, относится и Бунин. Ведь вся его философия — смерть, вечность, скарабеи — очень расхожа, это скорее ощущение этих проблем, чем их философское развитие (как у Толстого, Достоевского, даже у Чехова).
<...>
5/XI–78. «Моя жизнь состоит из одного монотонного труда, который разнообразится самим же трудом» (Бальзак). И я б хотел. Но только чтоб это был труд, который я сам считал бы настоящим трудом.
26/XII–78. Если по Spitzer’y искать ключевые словечки у писателей, то у Твардовского это будет — «иной», «иные» (ср. «За далью — даль» в главе про Волгу и других главах).
* * *
5/1–79. Л. (прим. М. О. Чудакова) сказала, что перечитывание Чехова всегда у неё приводило к двум мыслям: что писать ничего не нужно, ибо такой совершенной прозы всё равно не напишешь, и то, что вообще ничего делать не нужно, потому что всё равно всё бессмысленно.
* * *
В психической разноте отклонений от того отношения к вещам, что современность считает нормой (иногда очень значительном), — залог многих великих побед человеческого разума. И вообще залог разных успехов в более скромных сферах. Два примера. 1) Деяние купца, построившего высотную башню в тайге (это изобразил Вяч. Шишков в «Угрюм-реке») казалось сумасшедшим. Через много лет это оказалось единственным сооружением на тысячи вёрст, пригодным для радиостанции. 2) У последней скрипки Страдивари, которую он сделал в 1730 г., в возрасте 92 лет, была странная судьба: она переходила из поколения в поколение с диким завещательным условием: чтобы на ней никто не играл. С этим же условием она была куплена и Юсуповым в середине 19 в. и хранилась у него в особом футляре. Дикости завещания удивлялись не раз.
В 1919 г. скрипка была национализирована. Это была единственная «не постаревшая» скрипка Страдивари — ведь на ней никто не играл. Можно было услышать звук только что сделанного Страдивари. На этой скрипке играют вот уже несколько поколений выдающихся советских музыкантов (я надеюсь, не всё время).
<...>
29 января. И вот опять чеховский юбилей, 125-летний. Увижу ли следующий?
Отчётливо помню, как в 1960 г. 22-летний, бродил я по зимней Москве и с каждой газетной витрины смотрело лицо Чехова! И это волновало до слёз. Тогда я впервые начал чуть-чуть понимать, что такое Чехов, думал о нём, писал о нём первое большое — дипломное — сочинение. И вот прошло 25 лет, и я тоже думаю о нём и пишу, уже много написав всего до этого, — ещё одну книгу.
Насколько в физическом времени он был тогда ближе. Только что умерла Книппер, и я был на похоронах; в Чеховском музее Соболевский рассказывал о встречах с молодым Чеховым, немало было в живых тех, кто знал его в 900-е годы.
25 лет отдано. И вижу, что это мало, мало. И что 50, если повезёт, тоже будет мало. Но это справедливо: разве один человек, даже отдав жизнь, может исчерпать гения?..
В этот юбилей с витрин Чехов не смотрит, портреты не на первых страницах, а — маленькие — на разворотах. А сами газеты — через 25 лет! — гораздо больше, чем газеты 1960 года, похожи на газеты моего детства — 48–49 гг. Всё тот же знакомый дядя Сэм в полосатых брюках. Вот он шествует вниз по лестнице, составленной из слов «спад», хотя все знают, что прошедший год — год самого высокого у них подъёма экономики.
Сегодня вечером иду в новое здание МХАТ на торжественный вечер по поводу юбилея.
30 января. На вчерашнем вечере в МХАТе в президиуме в первом ряду С. Михалков, Анатолий Иванов (!), во втором — Верченко, Бердников. Ан. Иванов — свежий кавалер! — пришёл приветствовать Чехова. Бердников читал с пафосом из «В овраге»: «Оба толстые, сытые, и казалось, что они уже до такой степени пропитались неправдой, что даже кожа у них на лице была какая-то особенная, мошенническая». С. Михалков 〈...〉. Потом — замминистра культуры, потом — Царёв, порадовавший своим поставленным голосом, потом бедолага-сталевар из Таганрога, которого заставили читать кем-то написанную речь, с чем он плохо справлялся.
В концерте показали: 1 д. «Иванова» 〈...〉, сцену из «В. сада» 〈...〉, сцену из «Трёх сестёр» 〈...〉.
Всё необычайно плохо. Все играют роли не по возрасту. 〈...〉 Все пьесы выглядят одинаково, всё скучно, плоско, бледно. То же самое было и с вокальными номерами. Единственное светлое пятно — С. Юрский, читавший чеховскую «Клевету» — очень смешно. 25 лет назад меня никто не знал, тут — ползала знакомых, подходят, здороваются, но даже это почему-то было противно, как и всё остальное.
29-го с Л. пообедали в ресторане ЦДЛ, потом подсел Семанов. Поговорили о масонах и проч.
Сегодня весь день пытаюсь переделать статью для институтского труда «Русская литература и литература народов России» — им опять не подошла. Сколько крови она мне стоила. Каждый раз, принимаясь за неё, делаюсь болен. Не могу же я написать о «реализме Чехова» и о том, что «Победоносцев над Россией простёр совиные крыла», — а им нужно именно это. Должен заниматься этим вместо доработки книги.
31 января. Работа последние месяцы плохо идёт ещё потому, что умер Шкловский. Нет дня, чтобы он не вспомнился. Виноградов часто снится — недоговорил с ним, а со Шкловским говорил много, не снится совсем, но наяву постоянно перед глазами — мучительно живой. Ах, Виктор Борисыч, как он верил, что доживет до 100 лет, как этого хотел.
Днем. Жучка лежит, прикрыв морду своими чёрными лапами — как человек.
В бумажных старых завалах нашел запись: «7/1–72 г. „Поэтику Чехова“ я писал, спутав себя ремнями, I часть — водя только кистью руки, II-ю — от локтя. Новую книгу надо писать от плеча, распоясавшись, свободно». Вложил листок в зелёную папку с документацией по книге «Чехов. Утверждение худ. мира» — для перечитывания.
8 февраля. Вчера ездил в Ленинскую б-ку 〈...〉. Разговор с зав. подсобной библиотекой НЧЗ № 3, Над. Георгиевной.
— У вас раньше была витрина с новыми журналами... 〈Хотел посмотреть 1-е номера с материалами о Чехове〉.
— Да, теперь нет.
— А в чём дело? Почему? Для удобства читателей?
— А посмотрите вон ту витрину, и вам всё станет ясно.
Я посмотрел другой стеклянный стенд, через проход. Там выступления Зимянина и др.
— Вы знаете, я не понимаю, какая тут связь. Сделали ту витрину, если кому-то это очень нужно, но зачем упразднять эту?
— Но витрина-то одна.
— В физическом смысле?
— Именно в физическом (печально улыбается). Мы уже год боремся, чтоб дали ещё одну. Не получается. Я знаю, вы старый читатель, я вас помню давно. Вот и напишите выше, в дирекцию...
Если вам понравился материал, оцените его в комментариях или поставьте лайк. Еще больше интересного о книгах, литературе, культуре вы сможете узнать, подписавшись на наш канал.