7
Весь день шел снег. К вечеру он прекратился, зажглись фонари, и воздух стал особенно прозрачным и неподвижным.
Тенишев быстро расчистил свой участок - двор, к которому примыкал чеховский домик, - и отнес лопату в бытовку. На обратном пути он остановился. Его внимание привлек огромный тополь, крона которого нависала над половиной двора. На самом верху одна ветка почему-то сохранила на себе зеленые листья. Глядя на эти листья, покрытые снегом, Тенишев вдруг просто и ясно подумал о том, что он уже жил однажды. Чувство своего прежнего существования вдруг прорезалось среди бесконечного потока ощущений так же, как эта живая ветка выделилась на фоне голой кроны.
Да, жизнь идет, - думал Тенишев, - и никуда не исчезаешь, но почему, как верстовые столбы на дальней дороге, вспыхивают напоминания о ней? Лишь показалось на мгновение, что жил уже однажды - и это чувство наполнило свежестью больше, чем самое глубокое рассуждение о смысле жизни.
По-новому зазвучал вечерний шум города: нетерпеливо, на одной ноте гудел электрическим нутром троллейбус на остановке, упруго влепился снежок в стену дома, чьи-то быстрые шаги и неразличимые слова усилились гулким эхом в подворотне.
Тенишев стоял, поворачивая голову по сторонам, запрокидывая вверх, словно торопился охватить все виденное и слышанное одновременно. Мимо прошли две девочки, оглянувшись на Тенишева, что-то сказали друг другу и весело рассмеялись.
Дома он переоделся и сразу же вышел на улицу. Повернул в подворотню, прошел по двору, в котором недавно стоял. Уже не поднимая головы, знал, что где-то вверху - живое гнездо из листьев и снега.
У чеховского домика стояли люди. Они держали странные предметы, похожие на зачехленные картины. Тенишеву показалось, что среди них он увидел ту девушку, которую когда-то проводил до дома. Что-то было знакомое в наклоне головы - но он не помнил ее лица, хотя часто пытался его вспомнить. Он остановился в стороне, не решаясь подойти.
И подумал, как знакома ему эта последняя минута нерешительности, как она проходит ощутимо и осязаемо физически, в ожидании действия или его отмены. "Чему быть, того не миновать" - название этой минуты, чем бы она ни завершилась.
Девушка, взглянув на часы, пошла по двору.
Сейчас сорвется снег с ветки, - почему-то подумал Тенишев. Он догнал ее как раз под тополем.
- Простите...
В ее глазах был испуг человека, который ожидает опасности.
- Что вы? Что вам надо?
Это была она.
- Не бойтесь, я опять хочу помочь. Нести ваш сверток. Помните, недели две назад я проводил вас до дома?
Девушка вглядывалась в его лицо.
- О господи. Нервы. Действительно, вспоминаю.
Тенишеву показалось, что девушка смотрит на него с каким-то подозрительным внутренним размышлением.
Они пошли рядом. И Тенишев, не останавливаясь, стал подробно объяснять, как появился в этом дворе - почему-то он стремился показать, что он ни в коем случае не искал встречи с ней.
- И если вы хотите, я уйду.
Она чуть заметно улыбнулась.
- И вы не знаете, как меня зовут?
- Конечно, нет.
- Анна. Простите, когда я услышала ваш голос, я думала о своем. Мне показалось... Но это не важно.
- Меня зовут Иван. А это картина?
- Да, здесь во дворе контора, занимается живописью. В некотором роде.
- Анна. Хочется добавить в скобках: так звали девушку.
- Как в протоколе.
- Нет, так представляли героинь в романах прошлого века.
- Чем же вы занимаетесь?
- Как ни странно, учусь. На литературных курсах.
- Верю, - Анна улыбнулась.
- Еще бы сказали, как Станиславский: не верю. Зачем мне говорить о себе неправду?
- Вы смешной и какой-то наивный. И я не привыкла к вашей интонации. Вы меня простите, я в последнее время так много общалась с людьми, которые привыкли обманывать...
- Не общайтесь.
- По-моему, это уже невозможно.
Тенишев вспомнил ее отца-иностранца и осекся - опять он лезет со своими советами. Словно оправдываясь, он сказал:
- Я вот часто ловлю себя на том, что сам себя обманываю. Так что мы с вами похожи.
- Ну что вы! Это несоизмеримо. Как свобода и... несвобода.
Они подошли к знакомому подъезду.
- Знаете что, а ведь я могу пригласить вас зайти? Мы очень давно знакомы, и если вы не торопитесь...
Дверь была тугой, и чтобы не ударить картину, Тенишев держал ее перед собой. Дверь толкнула в спину.
Когда Анна зажгла свет, Тенишев сказал:
- Я вижу этот свет второй раз. В первый раз я видел его с улицы.
Анна улыбнулась:
- Вы странный человек. Замечаете то, что другому и в голову не пришло бы.
- А я такой и представлял старую московскую квартиру: везде вещи, вещицы и много ткани - покрывала, скатерти, портьеры.
- И много-много пыли?
- Тишины. Вещи любят тишину. Я однажды зашел в дом-музей Станиславского ночью - мой однокурсник там сторожем работает - и прошел по коридору. А в это время пришли проверять, как он сторожит. Мне пришлось войти в какую-то комнату и встать за шкафом. Я чуть с ума не сошел: мне показалось, что все вещи взволновались, внутренне напряглись от моего присутствия, от вторжения в их царство тишины.
- Какой вы впечатлительный. Но в квартире все по-другому. Я люблю иногда ночами, не включая свет, стоять у окна и смотреть на улицу. Раньше любила.
- А сейчас?
Анна пожала плечами.
Зазвонил телефон. Анна стояла и ждала, пока прекратятся звонки. Тенишев почувствовал, как она волнуется.
- Знаете что. Если вы не устали стоять там, во дворе, может быть, пойдем куда-нибудь? Я вам покажу одно шумное заведение.
Анна посмотрела на телефон.
- А что. Так будет лучше. Не хочу слушать эти звонки.
Подавая Анне пальто, Тенишев почувствовал запах ее волос. Он мог бы сказать, что таким и представлял его себе, но, конечно, промолчал.
Они перешли улицу Горького по подземному переходу, переулками вышли к Патриаршим прудам, и Тенишев подумал: если бы он гулял один, то шел бы этой дорогой. Анна спросила:
- О чем вы молчите?
- Выпал снег. Мне всегда в такое время кажется, что и там, наверху, его стало больше.
- Вы всегда думаете о таких вещах - ну, необычных? Снег как снег, люди не замечают его, а вы уноситесь в своих мыслях куда-то вверх, в темноту, где и не видно ничего.
- Иногда мне кажется, что я вообще ни о чем не думаю. Не спрашиваю себя, не отвечаю. И чувствую себя виноватым перед молчаливыми словами, словно они попали к нерадивому хозяину.
- Ну что вы, я думаю, им повезло, вашим словам, с хозяином. Только отпускайте их все же на волю.
Тенишев улыбнулся:
- Заступаетесь за обиженных? Но они тоже хороши - бывают непослушными, капризными, как дети.
- Еще скажите: они первые начали.
- Может быть. Слова-провокаторы. Покажутся самые смелые, назовут себя, а остальные спрячутся, онемев в нерешительности. - Тенишев остановился, как опомнился. - Какие глупости я говорю. Свои глупости. Первый признак ненормальности - говорить только о своем.
- А мне интересно. Значит, не глупости. Снег опять пошел.
Анна провела рукой по его волосам и смотрела, как на ладони тают снежинки. Тенишев замер от этого жеста - так легко и свободно Анна сделала это движение рукой. До этого были только слова, и вдруг Тенишев увидел близко ее лицо. Он смотрел на ее ресницы сверху, и они казались закрытыми, с дрожащими капельками растаявшего снега. Он хотел дотронуться до них, но не мог.
Анна взяла его под руку, Тенишев делал шаги покороче, подстраиваясь под ее походку. Странное ощущение - что его напряжение вдруг забрала себе эта девушка - словно разрешило ему молчать, и это молчание успокаивало, превращаясь в ожидание чего-то непонятного, зовущего впереди.
Они сели на скамейку и стали смотреть на разноцветную толпу, клубящуюся на ярко освещенном катке. Играла музыка.
- Похоже на праздник. Праздник нормальной жизни, - Анна вытянула ладонь под падающие снежинки.
- И я подумал об этом. - Тенишев взял ее руку. - Какая маленькая и холодная. Замерзла?
- А... ты?
- Тоже. - Тенишев улыбнулся. - А я думал, как мы перейдем на ты, как я буду тебя называть по имени. Мне кажется, я буду еще долго произносить его про себя, молча. А ты знаешь, как раз на этой скамейке сидел Воланд, и я никогда, гуляя здесь, почему-то на нее не садился. Может быть, и сейчас он нас слушает? А я глупости говорю. И ты замерзла. Надо пойти в это место, которое я не очень люблю, но там тепло, шумно, и от этого шума потом можно будет выйти опять на холодную улицу...
Он говорил торопливо, словно растворяя свои первые слова про ее имя, которые показались какими-то будущими, не из этого вечера. Но уже и прошлое, и будущее клубилось перед ним, как толпа людей на катке, и Тенишев опять почувствовал, что жил уже однажды, как это почувствовал он в начале сегодняшнего вечера, глядя на зеленые листья, покрытые снегом.
- Тебя можно слушать через руку - она вздрагивает при каждом слове, - тихо сказала Анна.
- Как немого, да?
- Как ребенка, - и Анна провела ладонью по его руке.
Тенишев медленно поднял ее руку и поцеловал. Под губами она вздрогнула.
Гардеробщик в ЦДЛе встретил их ворчанием: "В такое время все расходятся, а вы..." - и вдруг, встретившись взглядом с Тенишевым, подмигнул ему.
В Пестром буфете, сдерживая себя в излишней суете, Тенишев усадил Анну за свободный столик в углу и пошел к стойке бара. Принес кофе с коньяком:
- Волнуюсь, как школьник. Даже не спросил, что ты хочешь выпить.
- Как раз это. Кофе и немножко коньяку. Давай только пересядем, хорошо? - И Анна пересела на его стул, спиной к залу.
Она опустила голову, будто не хотела встретиться взглядом с кем-то. Тенишев огляделся. Обычная картина: поднимается и растворяется над столиками сигаретный дым, что-то втолковывают друг другу пьяные собеседники, глядя перед собой в стол. На мгновение мелькнул чей-то взгляд в их сторону - вот того типа, который внешне не отличался от всех, но сидел так, что одновременно видел весь зал.
Анна перелила полрюмки коньяку в кофе. Тенишев чокнулся с ее чашечкой.
- Однажды знакомый пригласил меня выпить кофе с коньяком. Я приехал к нему. На столе стояли две маленькие чашечки кофе и две бутылки коньяка.
Анна постаралась улыбнуться.
- Ты увидела кого-то знакомого? - спросил Тенишев.
- Нет-нет, я просто всегда так люблю сидеть, чтоб не встречаться ни с кем взглядом.
Но было видно, что она взволнована. Тенишеву показалось, что он знает ее давно - так чувствовал он ее вдруг возникшее напряжение, застывшее в узеньких плечах, будто им было холодно.
Тенишев заметил, как тот тип поднялся, прошел мимо стойки. Он смотрел на Анну. Она почему-то оглянулась и встретила этот взгляд. И, встрепенувшись, быстро отвернулась. "Наверное, знакомый", - подумал с неприятным чувством Тенишев.
- Здесь иногда хорошо посидеть. Буфет называется Пестрым, потому что стены исписаны автографами и рисунками известных писателей. По долгу службы, так сказать, я иногда здесь бываю. Да и во всех кафе по вечерам очереди.
Тенишев старался пошутить, но чувствовал, что у него не получается развеселить Анну. Она молчала, поглядывая на стены, и нервное ожидание передавалось Тенишеву.
Вернулся тот тип. По дороге он с шумом зацепил стул, опрокинул его. Все в зале оглянулись на шум, человек поднял стул, качнувшись, но Тенишеву показалось, что он сделал это несколько наигранно. Почему-то Тенишев решил, что этот тип хочет, чтобы Анна обернулась. Но она сидела неподвижно, словно отгородившись от всего, что происходило за ее спиной. И тут тип уселся, просто сверля Анну взглядом. Тенишев допил коньяк, поднялся, прошел через зал и наклонился к сидящему.
- Вам не следует уделять так много внимания моей даме.
Тип ухмыльнулся, поправил галстук и ничего не ответил.
Абсолютно трезв. Или умеет пить, не пьянея, - подумал Тенишев.
- Вы могли ошибиться. По крайней мере, в выборе манеры своего поведения, - подчеркнуто вежливо добавил Тенишев.
Его поразило, что человек молча смотрел на него, даже не выясняя, с какой это стати Тенишев делает ему замечание. Он вернулся за столик.
- Что ты ему говорил? - настороженно спросила Анна.
- Попросил не гипнотизировать нас. Странный тип. Мне кажется, он тебя с кем-то спутал.
- Пойдем отсюда.
- Но ты же еще не согрелась. И уходить из-за какого-то придурка... Вон их сколько - я не удивился бы, если б они все на тебя пялились. - Тенишев улыбнулся.
- Не обижайся, я тебе, может быть, потом все объясню, но сейчас лучше уйти.
В гардеробе, когда Анна оделась, Тенишев положил свою куртку на барьер и сказал:
- Одну минуту подожди, хорошо?
Он оставил Анну у зеркала, вернулся в буфет, попросил налить два коньяка и быстро выпил одну рюмку за другой. Тенишев хотел немного опьянеть, чтобы быть раскованнее с Анной, развеселить ее, вывести из непонятного оцепенения. Он не заметил, как тот тип, покосившись с усмешкой, прошел за его спиной.
Он стоял на краю ступенек, спускавшихся к гардеробу, и смотрел на Анну. Слегка толкнув его, Тенишев прошипел:
- Послушайте, уважаемый шкаф, я предупреждал...
Человек с неизменной ухмылкой положил Тенишеву на плечо руку и надавил, чтобы отстранить в сторону. Тенишев перехватил руку. Она была сильной и жесткой. Руки боролись в воздухе, глаза смотрели в глаза. Тенишев стоял ступенькой ниже и отступил еще назад, сдернув противника вниз. Сзади вскрикнула Анна.
- Он пьян, как сапожник! - крикнул тот гардеробщику. - Вызывайте милицию!
- Какую милицию, он ничего не сделал! - воскликнула Анна.
Ее голос остановил Тенишева: он готов был ладонью не ударить, а сильно мазнуть по ненавистному лицу и уже на мгновение представил свое движение. Оттолкнув руку противника, он отступил назад.
- Ну-ка, выйдем на улицу! - кивнул на дверь Тенишев.
Тот действительно подбежал к двери, но не вышел, а быстро повернул торчащий в ней ключ и сунул его в карман.
- Я тебе покажу улицу, щенок. Не отдавать одежду! - скомандовал он гардеробщику и злобно взглянул на Анну: - Вы у меня запомните этот вечер, голубки!
Быстрым шагом, оглядываясь, он почему-то пошел обратно в Пестрый буфет.
Гардеробщик выглянул в фойе, удостоверившись, что близко никого нет, зашептал быстро:
- Парень, не связывайся с ним. Какая-то шишка. Он сейчас из ресторана приведет милиционера. Я скажу, что не удержал тебя. Тут, через женский туалет, есть выход во двор.
К Тенишеву вернулось спокойствие. Одной рукой он схватил куртку, другой взял Анну за руку.
- С меня причитается, - улыбнулся он гардеробщику.
- Встретимся. Быстрей давай.
В туалете перед зеркалом прихорашивалась дама. Тенишев приложил к губам палец и прошмыгнул за Анной в дверь, ведущую во двор.
Миновали двор, уставленный пустыми ящиками, перешли улицу, еще один двор и вышли к остановке.
- Что это было? От кого мы убегаем? - спросил Тенишев в троллейбусе.
От приключения ему стало весело. Анна молчала, глядя в заднее стекло.
- Жалко, все-таки надо было ему врезать.
- Он при исполнении, - тихо сказала Анна.
- Ты его знаешь? Он что, милиционер?
- Нет, гэбэшник. Знаешь, когда ты подошел к нему в зале, я чуть было не подумала, что и ты оттуда. А ты - мой защитник. - Анна грустно улыбнулась. - Я тебе все объясню, потом.
Но Тенишеву и не нужны были объяснения. В нем гудели радостью лишь два слова - "мой защитник".
Когда подошли к подъезду, Тенишев ждал, что скажет Анна. Она молчала. Он вошел за ней в подъезд, поднялся по лестнице. Вошел в квартиру. Гулко стучало сердце. Тенишев подхватил пальто Анны, положил в темноте на какой-то комод, снял свою куртку. На кухне мерцал свет от уличного фонаря.
- Не испугаешься, как в музее? - улыбнулась Анна. - Ты, наверное, хочешь выпить?
Осветился открытый холодильник.
- С тобой не испугаюсь. - Тенишев забрал из ее рук бутылку, поставил позади себя на стол. Осторожно взял Анну за плечи. - Я боюсь только своего неосторожного движения, боюсь, что при этом все изменится, исчезнет.
Анна прикрыла ресницы. Тенишев наклонился и тихо поцеловал ее в закрытые глаза. Она улыбнулась и подняла лицо, словно подставляла его незаметным теням снежинок, падающих за окном. Эта улыбка не погасла и под осторожным, спрашивающим поцелуем. Ее ответ Тенишев почувствовал в ладони, которой Анна тихонько провела по его волосам. Он поднял руку, прижал сильнее ее ладонь к своей голове, второй рукой обнял ее детские, узенькие плечи...
- Ты... - выдохнула Анна и не договорила, словно боясь произнести следующее слово.
- Не говори, не говори, - шептал он и целовал ее волосы, лицо, почувствовал мокрый вкус слезинки и посмотрел на блестящую дорожку на щеке, осторожно провел по ней пальцем. - Ты плачешь?
- Это у меня блестят глаза в темноте.
Она взяла его руки, поцеловала ладони и прижала их к своим щекам:
- Я согрелась и не чувствую, что стою - ведь говорят же, что не чувствуют ног от радости, но это когда спешат, а я никуда не спешу, только давай сядем, хорошо? И выпьем, я тоже хочу выпить, посмотри, как идет снег за окном...
Анна повернулась за бокалами, Тенишев сел, дрожащими руками открыл бутылку, и переход к таким внешним движениям показался ему ненужным, он оглядывался на окно, и снег под взглядом на мгновение замирал, останавливался.
Анна села напротив, и Тенишев, будто испугавшись, что она будет далеко, притянул ее к себе, посадил на колени и прислонился головой к маленькой мягкой груди.
- Услышал, - он улыбнулся.
- Что?
- Сердце бьется.
Они выпили и поцеловались, и на губах Анны вкус вина был теплее.
- Только ты сегодня не спрашивай меня ни о чем, хорошо? Все осталось там, - Анна кивнула на окно, - мы встретились, никого больше нет, только мы и снег за окном. - Анна словно убаюкивалась. - Еще мне немного налей, так?
Она посмотрела через раскрытую дверь в темноту комнаты, и Тенишев поднял ее на руки.
- Ты уронишь, там темно, ты ничего там не увидишь, - она выскользнула и повела его за собой.
С шорохом падала одежда, он ловил губами ее губы, шептавшие что-то, словно боялся слов, а хотел полностью раствориться в темноте, в ее маленьком горячем теле, и ловил, и ловил ее частое дыхание, наполняясь им до отказа, до взрыва...
Он упал лицом в подушку, как ветка в снег, уже сам не слыша своих бессвязных слов, с затихающими повторениями. Они дышали одинаково, отдыхая в бесконечности быстро нахлынувшего покоя, он осторожно провел рукой по ее лицу и целовал рядом с ладонью, обращая к себе ее дыхание. Они долго лежали, прижавшись друг к другу, и он почувствовал, как снова наполняется силой, которую она принимала в себя, вздрагивая всем телом.
Потом они лежали рядом, обессиленные, и по тому, как она тихонько шмыгала носом, он понял, что она плачет.
- Что ты? - прошептал Тенишев.
- Мне... хорошо. - Она положила руку ему на грудь. - Как сильно бьется сердце. И медленно - почему?
Тенишев пошутил:
- Я - робот, я - спокоен.
Анна улыбнулась:
- А у меня быстро, будто торопится.
Тенишев наклонился и поцеловал ее грудь:
- Успокойся, сердце.
- Вот сейчас и остановится. Что ты будешь делать?
- Ни-че-го.
Он сказал это так неожиданно серьезно, понятно для себя, словно перечеркнул тремя линиями чистый лист бумаги, как жизнь, в которой нет смысла. Так мог сказать, не задумываясь, самоубийца, отказываясь от будущей жизни.
- Какое страшное слово, - помолчав, добавил Тенишев. - Почему-то в последнее время я произношу его по слогам. Наткнешься на это слово в шутку, и вдруг слышишь, какая за ним пустота.
Анна поняла его, она затаила дыхание и потом медленно проговорила:
- Что же я делаю. Ты... забудь меня завтра, хорошо?
И, словно поняв, что словами уже ничего нельзя исправить, замолчала, тихонько всхлипывая.
Тенишев целовал ее мокрое лицо и шептал:
- Не бойся, не бойся ничего, я забуду, я обязательно забуду.
Анна тихо покачивала головой, словно отрицала что-то:
- Ты же не из этой жизни, не из этой... Откуда ты появился... Я же сразу поняла, что же я делаю...
- Все хорошо, хорошо, я сейчас принесу выпить, и ты уснешь, отдохнешь, ну что ты.
Тенишев тихонько высвободился и поднялся. Он различил рядом с кроватью проигрыватель, нажал на кнопку, опустил иглу на пластинку и приглушил звук. Тихо появлялась музыка.
На кухне Тенишев прислушался. Мелодия показалась знакомой. Чистый голос словно спрашивал себя и одновременно отвечал. Одна и та же фраза звучала неуловимо по-разному, проносясь в одну сторону и возвращаясь к началу. Тенишев машинально отпил из бутылки и вернулся в комнату. "Ich habe genug", - пел голос. Тенишев вспомнил красный шар лампы на полу, лежащую рядом собаку - Данину квартиру. Слова Дани, сказанные тогда: "Об этом нельзя написать".
Он сел рядом с Анной, протягивая ей бутылку.
Она неумело отпила из горлышка и провела по подбородку ладонью. Тенишев выключил проигрыватель.
Утром, стараясь не разбудить Анну, он тихо оделся, на кухне вырвал из блокнота листок бумаги, достал ручку, написал: "Анна," - и задумался. Он так и ушел, оставив на столе листок бумаги с одним именем и запятой, которая ему показалась похожей на странный порог перед пустотой, перед возможными, неизвестными словами.
8
Дома, как только Тенишев разделся, позвонили в дверь. Пришел дворник звать на работу. Тенишев сказался больным и попросил дворника за бутылку убрать и его участок.
Он спал, просыпался, читал подряд все книги, которые были у него, раскрывая их наугад, и чувствовал каждую минуту, что он - непривычен для себя, раздвоился в своем ощущении, как раскрытая книга, и новой его части, неизвестной раньше, стало больше.
К вечеру он вышел на улицу. Прошел мимо людей, стоящих у чеховского домика. Посмотрел на тополь, на ветку, которая уже держала совсем незаметную шапку снега, дошел до дома Анны. Предчувствие, что ее нет дома, заставило его совершенно спокойно позвонить - никто не отозвался. Он бродил по знакомым переулкам, возвращался к ее дому, но почему-то знал, что сегодня ее не встретит.
Прошло несколько дней. Анна исчезла. И чем больше становилась пустота обычной жизни, которая обступила Тенишева со всех сторон, тем больше в нем самом крепла простота и ясность жизни внутренней, связанной с Анной. Он не стыдился того, что называл свои чувства любовью. Это слово впервые стало не чужим, не условно обозначающим приблизительное понятие, к которому он привык, читая книги и досадуя, что автор не постарался описать чувства героя более точно, а воспользовался обычным, принятым среди людей определением, похожим на привычку называть глаза собаки печальными - верно, но не совсем, недостаточно для правды...
"Я люблю", - думал Тенишев, и при этом не возникало у него сомнения или интонации вопроса. Простое и ясное значение этого слова было согласием Тенишева с самим собой, почти забытым, как первые детские воспоминания.
Он жил обычной жизнью: по утрам расчищал снег, завтракал, ходил на лекции, гулял по улицам, читал, - но это была уже не собственная его жизнь, а нетрудная обязанность, исполнение которой позволяло существовать какому-то новому человеку, открывшемуся в Тенишеве. Так в беседе иногда замечал он, что за своими словами скрывает, сам того не желая, собственное понимание темы разговора, и это понимание может быть сохранено только в таком, скрытом за словами, виде. И дело не в неискренности и не в том, что нельзя найти слов - просто понимание не могло существовать по-другому.
Он вспоминал одно из первых своих детских удивлений: посеянные отцом зерна скрылись под землей, и он со страхом сочувствия каждый день выбегал в поле, думая, что там все кончилось, забылось, и долгим было время до радости изменения, когда показались первые ростки - и жалко было исчезнувших навсегда зерен, и казалось странным, почему не сразу, не в первый день они проросли, а долго так ждали.
И тревога оттого, что он не видит Анну, спокойно соседствовала с уверенностью, что так и надо. Для чего надо, он не знал и не думал даже об этом - ощущения ее исчезновения из его жизни не было.
Однажды после лекций его вызвали в учебную часть. Секретарша радостно кивнула на лежащую у телефона трубку:
- Из издательства звонят, надо срочно подписать договор на книгу!
Голос в трубке, удостоверившись, что к телефону подошел Тенишев, произнес отчетливо, будто диктуя:
- Вам привет от Даниила. Через полчаса я жду вас у входа в гостиницу "Минск".
Тенишев ничего не успел спросить - раздались короткие гудки. Он положил трубку.
- Что, разыграли нас? А я поверила, такой приятный голос, - расстроилась секретарша. - Хоть узнали, кто звонил?
- Нет. Извините.
- Да не за что. Если вам кто-нибудь признается в розыгрыше, скажите ему, что это обыкновенный обман. Хотя такие люди вряд ли понимают.
На ступеньках гостиницы к нему подошел незнакомый человек:
- Идите за мной.
Они прошли мимо швейцара, поднялись на лифте. Человек молчал, Тенишев тоже.
Его спутник открыл дверь одного из номеров, пригласил жестом войти Тенишева, вошел сам и повернул ключ. Из кресла поднялся еще один человек, и Тенишев узнал того самого типа, с которым чуть было не подрался в ЦДЛе.
- Добрый день. Не волнуйтесь, вам ничего не угрожает. Садитесь.
- Я не волнуюсь.
- Ну и хорошо. Смирнов Николай Иванович, сотрудник комитета государственной безопасности, - человек секунду подержал перед Тенишевым раскрытое удостоверение.
- Я так и подумал, - почему-то улыбнулся Тенишев.
- Почему же так подумали, ждали этой встречи?
- Да нет, просто так.
- Мы хотим с вами побеседовать. Ведь лучше в откровенной беседе снять какие-то неясности, согласны?
- Конечно.
- Вы молодой писатель, талантливый и перспективный. Поверьте, это не лесть, я говорю это на основании всех мнений, которые высказывали о вас люди, понимающие в литературе толк. Кстати, я слежу за современной прозой и с большим удовольствием почитал бы ваши произведения еще до того, как они будут печататься. Интересно будет вспоминать через несколько лет, что не ошибся в известном уже писателе, так сказать, в самом начале его пути. Должен сказать, что и наши рекомендации иногда не бывают лишними, если журнал решает, печатать или нет.
Тенишев молчал.
- Нет-нет, вы не подумайте, что я предлагаю вам нашу помощь. Я просто как читатель, которому посоветовали почитать что-то новое и интересное...
- Но мои рукописи вы могли бы взять и в институте, - перебил Тенишев.
- Ну зачем привлекать к вам внимание? Поверьте, в этом нет никакой профессиональной необходимости, только мой читательский интерес.
- Если вы меня пригласили на встречу только из-за этого, конечно, я могу дать что-то почитать... из старого. Новое что-то не пишется в последнее время. Но по телефону вы сказали о моем друге - значит, наша встреча как-то связана с ним?
- Не буду скрывать, перед отъездом вашего друга с ним беседовали наши сотрудники, пытались образумить. Как вы понимаете сейчас, безуспешно. Поскольку это было не в Москве, я не присутствовал при беседах, но знаю, что наши сотрудники искренне старались помочь вашему другу. Кажется, он до конца не понимал, что навсегда теряет родину, друзей, язык, на котором, кстати, пишет стихи. Так вот, о вас Даниил отзывался так тепло и восхищенно, что я даже не понимаю оплошности, которую допустили мои коллеги. Почему они не обратились к вам за помощью: ведь вы могли бы повлиять на своего друга.
- Я в это время жил в деревне.
- И не встречались с ним?
- Нет. Мы долго не встречались, не писали писем, и когда я приехал к нему повидаться, то узнал от матери, что он уже уехал.
- И вы раньше с ним никогда не беседовали на эту тему - о возможном отъезде?
- Понимаете, мы говорили с ним на другие темы.
- Какие?
- Ну, как бы это сказать - о творчестве, наверное. О невыразимом в словах. Не знаю, я не могу это передать. О жизни и смерти, - Тенишев улыбнулся.
Его собеседник хмыкнул.
- Мы дружили, хорошо понимали друг друга, - ну что еще можно сказать? - слегка раздраженно добавил Тенишев.
- Хорошо, оставим вашего друга. Но характеристика, которую он невольно вам выдал, привлекает к вам внимание. Взгляните на ситуацию со стороны: вы пользовались его особенным расположением, уважением и конечно же, подверглись какому-то влиянию с его стороны. После института год вы живете в деревне и не остаетесь там работать, а уезжаете, и куда - в Москву. На литературных курсах вы - одна из самых заметных фигур. Но самое интересное: вместо учебы, вместо творчества вы опять заводите такие связи, которые уже не могут не вызвать у нас опасения за вашу дальнейшую судьбу. Я говорю о девушке, в обществе которой я видел вас в ЦДЛ.
- Я не понимаю, при чем здесь моя личная жизнь?
- Это уже не личная жизнь. И надо же случиться такому совпадению: я навожу справки, чтобы узнать, кто этот молодой человек, который так благородно защищал от меня свою даму, и узнаю, что вы - тот самый человек, с которым мы и собирались побеседовать о вашем уехавшем друге! Я бы не вдавался в эти подробности - но ведь совпадение! Многовато для одного человека таких знакомств: сначала уезжает за границу один друг, сейчас - вторая... подруга. И между этими событиями - ваш переезд в Москву. Вот что нас заставило пригласить вас на встречу. Как видите, я предельно откровенен. Прошу и вас отвечать взаимностью.
- Какая подруга? Кто - уезжает? Она... уже уехала, вы хотите сказать?
Тенишев был ошеломлен, он сразу все понял, но не мог быстро прийти в себя.
- Или вы действительно сложный человек и искусно притворяетесь, или - сама простота. Извините, по долгу службы я выбираю первое. Вы что, действительно не знаете, что она подала документы на отъезд?
- Нет. Не знал.
Тенишев оглянулся на молчаливого коллегу Смирнова, на дверь, словно собирался сейчас открыть ее и выйти поскореее из этого номера. Тревога от исчезновения Анны заполнила его до отказа, и уже неинтересны стали эти люди, непонятно чего ждущие от него...
- Значит, так. Вы хорошенько все обдумаете до нашей следующей встречи, я ничего пока советовать не буду. Вы человек умный и сами все поймете. И не забудьте, пожалуйста, о своем обещании. Подберите что-нибудь из своего, мне почитать. Хорошо? До свидания.
Тенишев кивнул - он был рад такому внезапному окончанию разговора. Сзади уже открылась дверь.
По коридору Тенишев шел медленно, глядя, как под ноги плывет бесконечная ковровая дорожка.
Была оттепель. В мареве сырого воздуха проносились машины, разбрызгивая колесами жижу, месили мокрый снег прохожие, из булочной уборщица шваброй выкатывала целую лужу. Тенишев почему-то зашел в эту булочную, посмотрел на очередь у кассы и вдруг ощутил пугающую замкнутость помещения. Он повернулся к двери - но в нее входили и входили люди, и он с трудом, протискиваясь боком, выскочил обратно на улицу. На углу дома прогрохотал лед в водосточной трубе, и этот звук вывел Тенишева из оцепенения. Быстрым шагом он пошел по переулку - там, впереди, за поворотом, был дом Анны.
После звонка привычно застыла за дверью тишина. Вдруг Тенишев заметил у своих ног окурок, который он в прошлый раз ногой подбил под самую дверь. Значит, дверь открывалась, значит, Анна приходила сюда. Странная уверенность, что он увидит ее сегодня, успокоила Тенишева.
9
Дома он, не раздеваясь, стоял у окна и смотрел во двор. И почему-то вспомнил, как в детстве научился плавать. Он отошел от берега дальше, чем обычно, и вдруг провалился в яму - дно ушло из-под ног, и он погрузился с головой. Ужас ослепил его на секунду, он чувствовал, что не может всплыть, не может подпрыгнуть вверх: не было опоры под ногами. И вдруг почувствовал, что может двигаться не вверх, а в сторону, начал изо всех сил барахтаться, повернулся горизонтально и, хотя уже не хватало воздуха, боялся опустить ноги вниз. И встал на ноги, только когда вода была по пояс. Со страхом и удивлением оглянулся на воду, в которой еще поднимались пузырьки, и понял, что он - плыл, хоть под водой, но плыл. Страх смешался с восторгом, он долго сидел на берегу, вспоминая свои движения в воде, и думал, что сидит и учится плавать, - здесь, на берегу, медленно успокаиваясь.
Тенишев вспоминал разговор в гостинице не в словах, не в подробностях, а единым непонятным событием, которое уже откатывалось в прошлое, и впереди открывалось какое-то новое спокойное понимание. Вспомнилось, как сказала секретарша про обман - и прошедший день показался наполовину состоящим из этого слова. Тенишев предчувствовал, что втягивается в новую для него жизнь, которая предлагает неизвестную раньше игру - не в слова, а в общий обман, скрываемый за большинством из них. И маленьких грязный окурок, который он увидел рядом с дверью Анны, словно доказывал, что хотя и мало в жизни чего-то настоящего, но оно ярче и живее, чем все пугающие недомолвки и неясности.
На улице было промозгло и сыро. Уже смеркалось. Тенишев прошел мимо дома Анны, взглянув на темные окна ее квартиры. Подниматься он не стал, боясь опять услышать уже привычный звук звонка. Он загадал, что позвонит еще один раз и она ему откроет, и поэтому непроизвольно оттягивал эту минуту, чтобы в ней накопилось побольше надежды.
В ЦДЛе знакомый гардеробщик принял куртку, и Тенишев устыдился себя за то, что сразу хотел было дать старику денег за давнишнюю услугу.
- Спасибо, вы тогда мне здорово помогли, - сказал Тенишев.
- Доброе дело сделать - не пальто подавать. Самому приятно, - ответил гардеробщик.
Тенишев улыбнулся.
В фойе на диване сидел Панин. Он приветливо махнул рукой и поднялся навстречу.
- В учебной части мне сказали, что ты лекции пропускаешь. Что-то случилось?
- Да я не подряд пропускаю - так, иногда.
- Смотри, не надо их там злить. Да и не перегружены вы занятиями. Сколько лекций, по две в день?
Тенишев кивнул. Ему была приятна эта неожиданная встреча, приятен тон Панина, который, казалось, сам стеснялся, что делает Тенишеву замечание, как школьнику.
- А здесь с кем-то встречаешься?
- Да нет. Просто так зашел.
- Ну это никуда не годится. От скуки сюда ходить не следует. - Панин посмотрел на часы. - Что-то мой знакомый запаздывает. А я боюсь, что в издательство не успею. Ты не проводишь меня?
Они оделись и вышли на улицу. Панин сказал:
- Кстати, об издательстве. Собери сборник своих рассказов, отнеси туда - тебя хорошо встретят. Пока время идет, рукопись будет проходить рецензии, ты что-то сможешь дополнить в ней, изменить. Но главное - пусть она там начнет свой ход.
Тенишеву показалось, что Панин говорит не о нем: словно из какой-то неизвестной жизни были эти слова. Он вспомнил, что сегодня у него уже просили его рассказы - для прочтения. И неожиданно для себя Тенишев сказал:
- Конечно, это не обязательно говорить, но я рад, что попал к вам в семинар, правда. Я вам... доверяю. И знаю, что это глупо звучит, но мне нужен ваш совет.
И Тенишев вкратце рассказал о встрече в гостинице.
Панин помолчал.
- Ну, ничего страшного не произошло. Туда выдергивают многих - почему бы не тебя? Сейчас такое время - два года все говорят "перестройка", но никто не знает, что это такое. И в этой организации тоже нюхают воздух. Чувствуют, что силы уже не те, а работать приходится по привычке. Но все равно, главное - не показать свою слабость. Ты же не понимаешь, чего от тебя хотят. Занимайся своим делом. Если они и дальше будут приглашать на подобные встречи, скажи, что это тебя отвлекает от работы, а если им необходимы твои показания, пусть вызывают по повестке. Это должно подействовать, они должны сразу понять, что осведомителя из тебя не получится. И все-таки надо быть поосторожней: не бери пока ни у кого читать никаких самиздатовских вещей - многое еще осталось формально под запретом. И есть хорошее правило, специально для таких случаев: "Не верь, не бойся, не проси". Тюремное правило, которое они сами и заставили против себя выработать.
- Я примерно так и думал, но не был в себе уверен. Сейчас - другое дело. Спасибо.
- Я думаю, все обойдется. Ты же понимаешь, в жизни может быть все - и большое горе, и большое счастье. Но сама жизнь - все равно больше и значимее любого из своих проявлений. Это трудно объяснить, наверное, это можно только понять самому. - Панин усмехнулся. - Вот, сказал, как будто процитировал чью-то мудрость.
- Кажется, я это понимаю.
При этих словах Тенишев будто услышал внутри себя вопрос: "А как же Анна?"
Они остановились у ворот издательства. Панин протянул руку.
- И не затягивай с рукописью, - сказал он на прощание.
На обратном пути Тенишев ненадолго зашел в ЦДЛ, выпил коньяка, почему-то чувствуя неловкость перед Паниным, как когда-то в детстве, покуривая со сверстниками в лесу, чувствовал стыд перед отцом, хотя отец об этом ничего и не знал.
Ветер налетал из-за домов, раскачивал волнами троллейбусные провода, и странно было видеть над городом освещенные снизу рваные облака, похожие на нетающий дым. Тенишев шел и вспоминал слова Панина о жизни, которая всегда больше своих проявлений.
"Да, это настолько верно, что не зря Панин уловил в этих словах схожесть с цитатой, - думал Тенишев. - Как всякой мудрости, недостает им какой-то живой, мерцающей неточности, которая вдруг проснулась даже в этих летящих облаках, не похожих на себя. Конечно, несчастье и горе, как бы велики они ни были, поглощаются жизнью. Но та неосознанная радость, неотделимая от жизни, как ветер и воздух, - разве ее можно поместить внутри себя, растворить? Ее границы тревожны. Откуда я и куда, кто я и что я? - вопросы, которые запрещаешь себе задавать. Так и счастье боишься назвать, осознать, словно оно было всегда неразличимым и наконец разлилось по всей безграничной жизни - и в прошлое, и в будущее..."
И Тенишеву вдруг стало стыдно: он заметил, что начал думать словами, словно читал умную, но скучную книгу. Так иногда бывало с ним во сне, когда он читал слова, придуманные им самим, но ни одного нельзя было вспомнить после пробуждения - они все оставались мертвы.
Ему вдруг захотелось не думать совсем, а двигаться в своих мыслях какими-то толчками, чувствами, как плыл когда-то под водой, угадывая направление к спасительному берегу.
Окна квартиры Анны были темны. Тенишев слепил снежок и бросил. Снежок упруго ударил в стекло и мокрой дорожкой пополз вниз. Качнулась занавеска, в окне появилась Анна.
Тенишеву показалось, что он уже видел когда-то ее лицо через мокрое стекло. Он вошел в подъезд и поднялся по лестнице. Дверь открылась. Они смотрели друг на друга и молчали, боясь слов. Анна прошептала почти беззвучно:
- Прости меня.
Тенишев неожиданно для себя сказал:
- Поехали со мной в деревню.
Вошел и сразу закрыл за собой дверь.