Формирование коллективных представлений различных народов друг о друге представляет длительный и сложный процесс. Кроме того, этот процесс сопровождается формированием многочисленных стереотипов, которые продолжают жить уже в другую эпоху. Можно сказать, что именно с первых описаний России, среди которых английские занимают существенное место, начинается долгий и до сих пор незавершённый спор о том, относится ли Россия в полной мере к Европе? Или она представляет собой абсолютно самостоятельную, особую цивилизацию?
Идея обогнуть Московию и Татарию (Тартарию) с севера и выйти к Китаю и Индии проникла в умы предприимчивых англичан. В 1553 г. они предприняли подобную экспедицию, которую возглавил опытный моряк сэр Хью Уиллоуби. Экспедиция состояла из трех кораблей, один из которых, «Эдуард – Благое Предприятие», под командой Ричарда Ченслера был во время шторма оторван от других. Он сумел укрыться в гавани норвежского Вардехуса, где безуспешно ожидал товарищей. Не дождавшись, двинулся далее по маршруту, и 24 августа 1553 г. вошел в устье Северной Двины, где встретил русских. Ченслер не растерялся и, выдав себя за посланника, был принят местными властями, а затем отправился в Москву на аудиенцию к царю Ивану IV. С этого момента можно говорить о том, что русские и англичане начали узнавать друг друга.
Ченслер, как и многие иностранцы, был поражён неприхотливостью русского народа, способностью легко переносить самые тяжёлые испытания.
"Но я думаю, что нет под солнцем людей столь привычных к суровой жизни, как русские: никакой холод их не смущает, хотя им приходится проводить в поле по два месяца в такое время, когда стоят морозы и снега выпадает более чем на ярд. Простой солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо иного, чтобы защитить свою голову. Наибольшая их защита от непогоды - это войлок, который они выставляют против ветра и непогоды, а если пойдет снег, то воин отгребает его, разводит огонь и ложится около него".
Большое впечатление произвело на англичанина абсолютное подчинение русских дворян своему правителю. Очень странным в глазах Ченслера выглядело то, что дворяне не являлись фактически хозяевами своих земельных наделов. Государство всегда могло их конфисковать и передать тем, кто мог принести больше пользы на государственной службе. Отношение путешественника к такой системе двойственное. С одной стороны, для него оно явно непривычно. С другой, он видит в этом определённую пользу для государственных интересов. Ченслер восклицает:
"О, если бы наши смелые бунтовщики были бы в таком же подчинении и знали бы свой долг к своим государям»!
Как ни странно, но Ченслер честно признаёт большую гуманность русских законов к правонарушителям, по сравнению с английскими. В частности, в России человека не могли повесить за первую совершённую кражу.
Как и большинство иностранцев, англичане не стеснялись в своих описаниях России самых широких обобщений. В основном, не самых приятных для русских. Тот же Ченслер, в частности, заявлял, что русские крайне склонны к обману, и удержать их этого можно только с помощью побоев. Другой английский путешественник по России Климент Адамс в своих воспоминаниях пишет, что нигде он не встречал столько карманников, как в русских городах.
Ченслер приводит реплику одного своего русского знакомого в качестве доказательства того, что русские абсолютно не ценят свободу.
"Я слышал, как один русский говорил, что гораздо веселее жить в тюрьме, чем на воле, если бы только не подвергаться сильным побоям. Там они получают пишу и питье без всякой работы, да еще пользуются благотворительностью добрых людей, а на свободе они не зарабатывают ничего".
Критике подвергались не только моральные качества, но и бытовые привычки русских. Англичанам крайне не нравилось пристрастие русских к солёной рыбе, причём явно плохо просоленной. Вот как об этом отзывался Ченслер:
"Да и нет такой вонючей и тухлой рыбы, которую бы они не ели и не похваливали, говоря, что она гораздо здоровее, чем всякая другая рыба и свежее мясо".
Сложно сказать, насколько русская селёдка тех времён отличалась от такой же голландской и английской, и можно ли считать мнения англичан в данном вопросе объективными и беспристрастными.
Крайне критические отзывы относятся и к православной религии. В этом, в принципе, нет ничего удивительного. После распространения в Англии реформационного учения многие обычаи более консервативных католиков и православных казались протестантам устаревшими и суеверными. Сюда можно отнести, в частности почитание икон.
Особенно критически Ченслер был настроен по отношению к монахам, что опять же вполне в духе протестантской этики. Вот как он отзывался о чёрном духовенстве:
"Что касается разврата и пьянства, то нет в мире подобного, да и по вымогательствам это самые отвратительные люди под солнцем".
Опять же, вряд ли Ченслер имел реальную возможность делать столь далеко идущие выводы.
Крайне активно поднимается в воспоминаниях многих английских путешественников тема русского пьянства, которое якобы имеет некий невообразимый характер. Дженкинсон сообщает, что слышал о том, что многие мужчины и женщины пропивали в государевых кабаках всё своё имущество, а также своих детей. Опять видим ссылку на неопределённых информаторов. Видимо сам Дженкинсон подобной картины лично всё же не наблюдал.
Джильс Флетчер в своих воспоминаниях говорит, что продажа крепкого алкоголя стала одним из существенных источников дохода государственной казны. Даже жёнам запрещалось под страхом телесного наказания уводить из кабаков своих мужей, пропивающих последние гроши. Ведь от этого мог наступить ущерб царской казне. Флетчер, впрочем, в отличие от большинства английских авторов, видит главную причину русского пьянства не в природных особенностях, а в тяжести конкретной ситуации, связанной с правлением Грозного. Люди, которые могут в любой момент лишиться всего, включая жизнь, не будут старательно работать, а предпочтут забыться в алкогольном дурмане.
Естественными причинами Флетчер старается объяснить и другие негативные качества русских.
"Но большей частью они вялы и недеятельны, что, как можно полагать, происходит частью от климата и сонливости, возбуждаемой зимним холодом, частью же от пищи, которая состоит преимущественно из кореньев, лука, чеснока, капусты и подобных растений, производящих дурные соки; они едят их и без всего и с другими кушаньями".
Довольно любопытным сочинением можно считать послания своим друзьям англичанина Джорджа Турбервилля. Они интересны хотя бы тем, что написаны в стихотворной форме. Содержание же более стандартно и во многом основывается на тех же тенденциозных обобщениях. Даже внешность русских англичанину неприятна. Головы у них, якобы, плоские, а лица ничего не выражающие. Всё это сочетается с некрасивой одеждой, которая
"не весела и неприятна для глаз".
Конечно, и здесь мы сталкиваемся с привычкой. Вряд ли тот же Турбервилль смог бы рационально объяснить, что такого уж очень весёлого можно найти в английской одежде.
Желая максимально уязвить русских и представить их в дурном свете, Турбервилль сравнивает их с народом, который в то время в Англии имел максимально отрицательную репутацию, - с ирландцами.
«Свирепые ирландцы так же цивилизованы, как эти русские; Трудно сказать, кто лучше из них, и те, и другие кровожадны, грубы и слепы».
Понятно, что у тех же ирландцев можно было бы услышать весьма нелестные отзывы о цивилизованности англичан.