В четвертый раз за день Лера проверила электронную почту. Письма от Кости не было. В принципе этого и следовало ожидать, за последнее время круг ее друзей сузился. Что же, наверное, это нормально, у всех своя жизнь, свои интересы. Это ее, Лерина жизнь ограничилась светло-бежевыми, до противного пресными стенами палаты. Такими же пресными, как больничная еда и ее, Лерина жизнь.
Лера познакомилась с Костей в деревне у тети Нади. Она гостила там три недели вместе с мамой и пятилетней сестренкой Яночкой, поехать в санаторий не получилось. Цены в этом году были бешенные, хотя когда они другими-то бывали. Просто денег в семье было в обрез, ни на что лишнее не хватало. А отдых был необходим и Лере и ее маме, именно ей больше всех досталось в прошлом году.
Хотя деревня это конечно не санаторий, но как не без основания говорила тетя Надя, свежий воздух и питание у нее не хуже чем в санатории. Недалеко лесок, речка, а все овощи, фрукты у нее со своей грядки, без всяких нитратов и прочей дряни. В общем, сплошной курорт. На этом курорте за Лерой следят и мама и тетя Надя, тем более, что последняя работала медсестрой.
Папа Лерин с ними не поехал, и дом был тесноват, да и работать ему приходилось за двоих. Деньги им были в перспективе ой как нужны!
Пятнадцатилетняя Лера на безденежье не жаловалась. Год назад она прекрасно понимала подружек, которые упрекали своих родителей, не купивших им новые джинсы или сумку, одна даже по этому поводу закатила своим истерику. Теперь Лера со стыдом вспоминала, как три года назад дулась на родителей, по причине не состоявшегося отдыха в Испании. А что, все люди как люди, хотя бы в Турции отдыхали, а почему она едет в Лазаревское!
А теперь она не жаловалась, с ее стороны это была бы наглость. Ведь причиной этого безденежья стала Лера. Не специально, конечно, нет. Но факт остается фактом. Если бы не она, сейчас бы они уже переехали в трешку, родители говорили о расширении. А может купили бы новую машину, и точно поехали бы в Турцию или даже в Испанию. Но все эти планы остались далеко-далеко, в той, почти другой жизни.
Все изменилось больше года назад. Лера стала плохо себя чувствовать. Какая-то слабость, вялость, рассеянность. Съехала по учебе. Нет, она пыталась собраться на уроке, но мысли как-то расползались в стороны, и доска точно плыла перед глазами.
Даже хорошо поставленный, суровый, с ноткой металла голос их классной Валентины Александровны (та еще зараза, хоть и классная, а двойку по своему предмету ставила запросто, и плевать ей на то, что общая успеваемость класса падает), не мог вывести Леру из легкой прострации:
- Иванцова, Лера, соберись. Спать будешь дома, а здесь надо работать!
Но собраться у Леры не получалось, спасть хотелось, фразы и буквы расплывались, а тройки уже почти не расстраивали. В конце концов, встревоженные родители повели Леру к врачу.
Родители, ну что вы хотите. Подростковый возраст, девочка быстро растет, идет перестройка организма, меняется гормональный фон. Да бледноват ребенок, соблюдайте режим дня, спать надо ложиться вовремя, пусть гуляет побольше. Да, и витаминчики надо попить, это точно не помешает. Тогда все успокоившись с облегчением выдохнули.
А через месяц Лера потеряла сознание. И закрутилась, завертелась бесконечная карусель. И диагноз, страшный, рушащий, все ломающий. Планы, образ жизни, надежды, перспективы. И больницы, государственные, частные, бесконечные кабинеты, консультации, врачи, консилиумы.
И курс лечения, шесть циклов по неделе, все в соответствии с протоколом. Какое противное слово – протокол. Только лучше ей не становилось. Лера испытывала такую же слабость, как раньше, так же быстро уставало. А еще ее стало тошнить, и у нее клоками выпадали волосы.
Подружки прибегали к ней постоянно, с фруктами, книгами, новостями. На асфальте перед ее окном написали «Выздоравливай, Лера!» Когда началась эпидемия гриппа, и к Лере никого не пускали, кто-то из мальчишек залез на дерево и привязал связку воздушных шариков так, что они почти бились в ее окно. Лерина мама охала и ахала, все-таки у них второй этаж.
Лера пошла в школу в шапочке. Нет, в нее не тыкали пальцами, не дразнили, на нее просто смотрели, и это было невыносимо. Мама купила ей парик, только легче от этого не стало. Смотреть стали еще больше, а один придурок даже хихикнул, правда сразу за это получил. Лера тогда в школе сдержалась, а дома рыдала во всю.
А потом волосы стали отрастать. Мягкие, тоненькие золотистые колечки делали ее похожей на цыпленка. Лера стеснялась этих колечек и радовалась им, несмотря на уверения врачей, она боялась остаться лысой. Почти так же как раньше она бегала с подружками в кино, болезнь отступила и осталась где-то далеко, в другой жизни.
Только отголоски этой болезни навсегда изменили жизнь Леры. Ох, как хорошо она запомнила слова доктора:
- После одиннадцати никакого солнца, Лера. Запомни, иногда, дозировано, очень дозировано, загорать можно. Но строго до одиннадцати утра. И строго после шестнадцати ноль-ноль. А лучше после семнадцати.
Лера хорошо запомнила. Сегодня, когда ее троюродная сестра лежала с подружками на песке, она поплелась домой. Ничего, она почти не расстроилась, она уже привыкла. В доме тети Нади было шумно, и слышались причитания и жалобы.
- Вот паразит, вот паршивец! Оххх, бедная моя Машка, родила их на свою голову. Два парня, а проблем выше головы. Надь, слышь, Енька-то в парковщики заделался, позвоночник сломал, сейчас в больнице. Так этот в цепляльщики подался.
Словоохотливую старушку перебил высокий рыжеватый парнишка, приблизительно ровесник Леры, которому тетя Надя обрабатывала рану на руке:
- Бабуль, Женек не парковщик, а паркурщик, паркур, можно сказать, вид спорта. А я не цепляльщик, а зацепер, - морщась от боли объяснял он.
- Зацепер, поглядите на него! Ты ирод, ироды вы оба, и ты и Енька тоже! Сладу с вами никакого, хоть бы мать пожалели. Без руки так можно остаться, - бабушка расплакалась.
- Полина Михайловна, да не останется он без руки, только шрам будет, - успокаивала односельчанку Надежда, - А ты, Костя, с бабушкой не спорь, когда-нибудь можешь и доиграться. Завтра жду тебя на перевязку.
Так и началась короткая дружба Леры и Кости. Сначала он, приходя на перевязку, просто перебрасывался в ней парой незначительных слов. Потом увидев, что Лера корпит над учебником алгебры, неожиданно предложил свою помощь.
Узнавшая об этом Полина Михайловна горделиво сказала:
- Котька хоть и дурак дураком, а голова у него светлая, по математике с первого класса одни пятерки. Вот и хорошо, пусть помогает Лерочке, хоть какая-то от него польза.
Кроме алгебры у Леры и Кости были и другие интересы, две следующие недели они болтали обо всем на свете, ходили на речку и строго в десять сорок пять Костя стряхивал пляжное полотенце, и они шли домой. В конце августа ребята разъехались по своим городам. И договорились встретиться следующим летом.
На школьной линейке Лера думала, рассказать подружкам о Косте, или нет. Решила, что если будут они переписываться до середины сентября, то расскажет. Письма приходили почти каждый день. Иногда длинные, иногда совсем коротенькие записки. И Лера решила, что обязательно расскажет.
А в середине сентября болезнь вернулась. Вернулась неожиданно, подкралась, притаилась и ударила. Ударила Леру и ее родителей, ударила подло, исподтишка, под дых.
Опять шок и слезы, опять больничные коридоры и кабинеты, вереница людей в белых халатах, консультации и консилиумы. И поездка в Москву, и притворно веселый голос мамы:
- В зоопарк сходим, в Третьяковскую галерею…
В ответ на эти слова Лере хотелось кричать:
- Мама, какая Третьяковка, мы же не за этим едем. И зачем мне зоопарк, я же не маленькая Яна!
Конечно, не галерея и не зоопарк были целью поездки. Операция – жуткое слово. Нет, не простой аппендицит, как у ее подружки Светки в пятом классе, которая потом гордо демонстрировала свой шрам в раздевалке.
Операция прошла успешно, но домой их не отпустили. Надо понаблюдаться, да и лечение продолжить, что бы наверняка, что бы не вернулась беда, что бы победить, что бы жить дальше. Лера согласилась, впрочем, вариантов было немного. Два цикла проведут в Москве, посмотрят на динамику. А потом уже продолжат лечение дома.
Дома, каким далеким стал этот дом, школа, подруги. Светка пишет, что они с Наташей катались на коньках, школьный каток уже залит. А на зимних каникулах всем классом поедут на турбазу. Все вместе, представляешь! Конечно, представляет, все вместе, что может быть лучше. Света стала писать все реже, да и письма ее становились какими-то короткими и чужими.
И только Костя писал почти каждый день. Короткие смешные записки или длинные, иногда забавные, иногда грустные, но всегда полные надежд и почти безумных планов:
«Ты там держись, не раскисай. Помнишь, мы должны встретиться. Я тебе обещаю, что мы встретимся в июне! Ты никому не говори, но я вчера километров пять проехал на крыше вагона, руки просто закоченели. Набирайся силы, если будешь умницей, я и тебя прокачу. Все будет хорошо. У тебя впереди вся жизнь».
«Костька, ты совсем ненормальный!»
«Не совсем, а только капельку!»
А потом писем не стало. День, второй, третий. Лера плакала, волосы вылазили, аппетита не было, ее тошнило. Четвертый, пятый, шестой день, неделя. Лера плакала и ждала. Мама гладила ее по голове и тоже, когда Лера не видела, плакала.
Письмо пришло на восьмой день. Какое-то сумбурное, Костя зачем-то ездил в деревню к бабушке и забыл у нее смартфон. Пусть Лера не обижается и не сердится. Он сам очень-очень расстроен. Письмо было не такое как всегда, неловкое, извиняющееся.
И следующее тоже было неуловимо другим, что-то изменилось в словах, в стиле. Лере это казалось странным, но она решила не обращать внимания и переписка продолжилась.
Удивительно, но Костя не сразу вспомнил, как его бабушка сожгла летом пирожки с яблоками и как они вместе с ней срезали подгоревшие места. И неожиданно Костя увлекся компьютерной графикой, стал присылать ей свои рисунки.
А как-то раз он попросил ее фотографию. Она сначала засмущалась и отнекивалась, а потом набралась храбрости и прислала. Причем без косынки! Тоненькая шейка и голая голова, она сама себе напоминала жалкого маленького птенчика. Если Костя испугается и не будет ей больше писать, то тем лучше! И не надо!
Ответ на письмо с фотографией пришел в тот же день. Всего одна строчка:
«Потрясающе! Ты такая космическая!»
На следующий день Лера устроила в палате импровизированную фотосессию: накрасила лицо и соорудила на голове тюрбан. Медсестра сначала сделала строгое лицо и начала ее ругать, а потом неожиданно рассмеялась.
Лера и Костя переписывались до конца мая. Письма опять стали легкими, понятными, близкими. Костя хорошо понимал, как это, лежать в палате, когда все твои друзья живут своей молодой, активной, веселой жизнью.
«Мы встретимся в июне, уже апрель, осталось совсем немного.»
«И ты покатаешь меня на крыше электрички? Не обязательно пять километров, а совсем немного?»
«Может, лучше будем опять есть бабушкины пирожки с яблоками? И желательно с подгоревшей корочкой!»
Лере было ясно, что она, скорее всего, останется на второй год. Хотя, может быть, сможет нагнать класс за лето. Костя ей поможет с алгеброй. А Светка почти не заходит. Как и Наташа. Впрочем, какая разница. Может быть, в следующем году они будут учиться в разных классах. Голова опять стала покрываться смешными золотистыми колечками. Теперь она больше не «космическая».
Они встретились в июне. Когда Лера приехала к тете Наде, Костя уже был у бабушки.
- Костя, я уже полчаса как приехала, приходи к тете Наде! – весело кричала Лера в трубку.
Тетя Надя переглянулась с мужем и ушла в другую комнату. Лере показалось, что она слышит всхлипывания.
Костя вихрем влетел на крыльцо веранды. Почти такой же, как тем летом, вихрастый и рыжеволосый. Только стал выше и за зиму пропал загар. А еще… Еще на руке не было шрама…
В тот день Лера узнала, что зимой Костя сорвался с крыши вагона, и это падение стало для него роковым. Она поняла, что никогда не покатается на крыше электрички и что у нее впереди вся жизнь.