Студент американского колледжа Иван Соколовский рассказывает про свою жизнь в Калифорнии — и не скрывает, что дом-то у него в другом месте. И все равно ищет, где бы побыть как дома. И вдруг кажется, что нашел чуть ли не новый дом. А вот и нет.
Дома, в Москве, я не был уже больше года. Когда туда попаду — неизвестно. Сколько-то оптимизма во мне все еще осталось, его даже оказалось достаточно, чтобы купить на лето билеты из Лос-Анджелеса до Алматы, где я планирую получить визу и после этого поехать в Москву… Но за последний год я очень хорошо понял, что строить планы — это нормально, но вот верить в то, что они исполнятся, — это безумие. Тем не менее маршрут Лос-Анджелес—(Доха—Алматы—Ташкент)—Москва построен…
Желание попасть домой у меня до сих пор никуда не пропало, просто я перестал на нем зацикливаться, потому что стало легче отвечать на вопрос: «Ну и зачем ты тогда уезжал, если собираешься вернуться?» Все говорят, что нужно двигаться дальше, но мне кажется, что дело не в этом. Я и так двигаюсь. А ищу при этом дом.
И вот в кампусе нашел, причем почти что случайно, Центр вычислений и преобразований, ЦВП. И понимаю, что ты не знаешь никогда, что может стать тебе домом. А что — напомнить о нем. Зато никогда и нигде не найдешь того, что может заставить забыть о нем.
ЦВП — это место, куда студенты приходят за помощью к другим студентам, считающимся в этом контексте менторами. Математика, статистика, эконометрика, программирование, физика — если ты хорошо закончил курс в одной из этих дисциплин и способен объяснять, хотя бы на самом примитивном уровне, концепты из него таким же студентам, как и ты (а иногда и старше тебя на курс), ты можешь стать ментором. Для себя я нашел три причины заниматься этим: во-первых, это самая высокооплачиваемая работа в кампусе (17 долларов в час). Во-вторых, она, как говорит один мой профессор, «посылает хорошие сигналы работодателям». В-третьих, мне же просто нравится преподавать… Когда меня приняли, я посчитал, сколько можно зарабатывать, если брать каждую смену (19:00–21:00 с воскресенья по понедельник), и понял, что работать меньше этого не хочу.
Как правило, ЦВП не нанимает первокурсников, поэтому поначалу мне казалось, что произошла какая-то ошибка и мне там совсем не место, а остальные менторы вот-вот это узнают. Потом я начал проводить свои первые занятия. В моем представлении, у студентов, пускай они и нуждались в помощи, должны были быть вопросы о том, откуда, скажем, появилась формула для нахождения объема тела вращения, заданного функцией. И из-за того, что объяснить это возможно, но непросто, я волновался. Если б было просто, был бы спокойнее. Да и если не мог бы объяснить, тоже. Но, к моему удивлению, вопросы были не о теории, стоящей за формулами, и не об их происхождении, а о том, как их применять. Говоря простым языком, ищущие помощи впадали в ступор, когда в задании просили подставить числа в формулы.
Когда я в этом разобрался, стало заметно легче.
Обычно, чем больше вопросов я задавал ученику, тем более отчетливой для меня становилась дыра в его знаниях. Меня это только раззадоривало. Я начинал объяснять одну тему за другой, исписывая доски и придумывая новые упражнения, чтобы сделать тему не просто понятной, а интуитивно понятной. Я знал, что небольшая доля помешательства (моего и ученика тоже) в этом деле была необходима, потому что так математику преподавала моя учительница в 313-м кабинете родной гимназии на Октябрьском Поле. Дома. Другие менторы это помешательство не особо понимали, поэтому некоторые из них смотрели на меня косо. Но не Майк и Мэйси.
Майк и Мэйси были старшими менторами. Они следили за общим порядком и распределяли приходящих студентов к менторам. Спустя пару недель работы, как только в ответ на: «Чем можем помочь?» — они слышали от входящих: «Второй Калкулус», Майк и Мэйси синхронно показывали на меня пальцами. Я не жаловался.
Каждую неделю нас собирали на встречи менторов, во время которых мы обсуждали, что происходит с ЦВП и что можно поменять. К моему удивлению, все претензии, которые я краем уха слушал на протяжении недели, куда-то исчезали — большинство присутствующих предпочитало молча отсиживаться, жуя купленные начальством пончики. Мне это казалось неправильным — раз уж просят жаловаться, надо жаловаться.
Например, мне казалось неправильным, что нельзя было помогать с предметом, который ментор сам брал на тот момент. Я, скажем, находился в классе по линейной алгебре у очень замкнутого в себе профессора, у которого к тому же были довольно необычные взгляды на то, как нужно учить каждый модуль. Выливалось это в то, что даже ментор, который был в годе от получения докторской степени по математике, не мог помочь студентам с их домашней работой. Но я приспособился к этому сумбурному стилю преподавания и довольно неплохо понимал, что происходило в классе. Начальство считало, что ЦВП должен придерживаться определенных стандартов и что разрешать мне преподавать курс, который я еще даже не закончил, было бы неправильно. Но я продолжал настаивать, потому что иначе студенты уходили ни с чем. Где-то на четвертый раз Бавен, мой начальник, сказал, что он поговорил с остальными профессорами по математике, и они решили, что ладно, ничего плохого в такой помощи не будет.
Когда остальные менторы поняли, что с достаточным количеством упорства действительно можно чего-то добиться, жалобы и предложения начали поступать чаще. Кому-то не нравилось, что для пропуска смены нужна уважительная причина. Кто-то требовал выплат за время, которое тратится на подготовку к занятиям. Кто-то отчаянно просил арендовать надувную водную горку для одного из наших собраний… Да что уж там, до сих пор просит.
Помимо двухчасовых вечерних сессий, во время которых мы помогали в порядке живой очереди, студенты могли бронировать менторов на часовые занятия через наш сайт. Я начал получать постоянных клиентов, и вскоре некоторые из них перестали ходить на лекции, потому что считали, что можно сэкономить время, решив всю домашнюю работу на занятиях со мной. Это было наивно, но я не сопротивлялся, убеждая себя, что они не в детском саду.
Одна студентка любила приходить на занятия, раскладывать для приличия тетрадки и начинать бесконечный поток мыслей о том, кто и что из ее друзей делает в своей жизни не так. За курс у нее выходила четверка с минусом, что удивляло и меня, и профессора, поскольку она была от природы умной и по-настоящему нуждалась в помощи крайне редко. Дело было скорее в отсутствии мотивации, поэтому я никогда в открытую не просил ее перестать погружать меня в жизни ее друзей, только невзначай задавал вопросы по математике, когда она останавливалась, чтобы попить воды. Полноценным репетиторством называть это было никак нельзя, но после наших занятий она все же улучшила свою оценку до пятерки с минусом.
Ближе к концу семестра я получил имейл от нашего начальника, который, вкратце, содержал следующее: «Иван, не переживай, но мне нужно с тобой поговорить. Это касается твоего будущего в ЦВП». Совет по поводу переживаний, естественно, сработал. Если я не должен переживать, то, значит, есть из-за чего? Может, он узнал, что я болтаю со студентами вместо того, чтобы учить их математике? Если так, то как я ему докажу, что так надо и что это работает? Отделаюсь выговором или меня просто-напросто уволят?
Придя в его офис, я ответил на стандартные вопросы о том, как у меня дела и как идет учеба. После этого пошли чуть менее безобидные: нравится ли мне работать в ЦВП, хочу ли я продолжать… Заметив, что я волнуюсь, Бавен усмехнулся и решил все-таки рассказать, зачем позвал меня.
— Ты знаешь, наверное, что мы людей просто так не нанимаем. Более того, мы считаем, что позиция ментора — одна из самых престижных в кампусе, — эти рассуждения о превосходстве менторов я слышал уже несколько раз в качестве мотивации во время наших собраний, поэтому начало казалось не таким плохим. — И все менторы должны соблюдать определенные правила… И… и мы их очень ценим… менторов, я имею в виду.
У Бавена не всегда получались гладкие и доходчивые речи, но я терпел, кивая головой, хоть и не со всем был согласен.
— Ладно, это не так важно, — как будто опомнился он. — Как ты, наверное, знаешь, Майк и Мэйси в этом семестре выпускаются. Нам нужны новые старшие менторы, и… — он опять запнулся, но, увидев, что я уже улыбаюсь, быстро закончил: — В общем, да, мы хотим, чтоб одним из них был ты.
Хоть я и рассматривал такой вариант развития событий, слышать само предложение было странно. В моем представлении, я все еще был только-только начавшим учебу студентом (хотя на тот момент подходил к концу второй семестр), которому никто никогда не стал бы, да и не должен был доверять серьезную должность. Чтобы не показывать своего смущения, я сказал, что мне нужно подумать пару дней, и зачем-то сразу же добавил: «Но я в итоге все равно соглашусь». Бавен кивнул и начал объяснять, что для меня поменяется:
— Старшие менторы — это, по сути, тоже руководители ЦВП, только более вовлеченные. Если ты говоришь ментору подпрыгнуть, он подпрыгнет. — Будучи простым ментором, я не знал про дедовщину в нашей организации и, конечно, не одобрял ее, но Бавену показалось, что меня это заманит. — Ты будешь следить за порядком во время часов приема, распределять менторов… Ну это ты и так знаешь. Если кто-то опаздывает или не приходит, ты это отметишь… В целом это все. А, и зарплату мы тебе поднимем! — А почему нельзя было с этого начать?! — Будешь получать 18 долларов в час…
«На 80 долларов в месяц больше, чем сейчас», — пронеслось у меня в голове.
— Но о подробностях мы поговорим в начале следующего семестра. Пока что просто поздравляю! — торжествующе закончил он.
Вторым старшим ментором стал студент с Украины, с которым мы общаемся на английском зыке.
Через четыре месяца, когда я вернулся в кампус после летних каникул, проведенных в основном на ферме в Кентукки, ЦВП был первым местом, куда я прежде всего хотел попасть. Ни одно другое помещение в колледже не ассоциировалось у меня так сильно со всеми положительными деталями учебы. Во-первых, тут люди по-настоящему работали. Во всех других отведенных под это местах студенты в основном собирались, чтобы провести время друг с другом, используя проекты и домашнюю работу как отговорку и, наверное, способ убеждения самих себя в том, что на самом деле они учатся.
Во-вторых, здесь был широкий простор для организации своих мыслей — все стены покрыты слоем специального вещества, на котором можно писать маркерами. Во-вторых, по всему помещению были расставлены доски — маленькие, средние, большие — какие понадобятся, на которых я много раз переписывал «дано» из задач, доказательства которых никак не приходили в голову (поверьте, это помогает). В-третьих, тут не бывало людей в нерабочее время, а если кто-то и приходил, всегда можно было укрыться в одной из переговорных комнат. Так как на втором курсе я начал жить вне кампуса, работать из собственной комнаты больше не получалось, и вместо нее я стал использовать ЦВП. Все это давало мне чувство комфорта и безопасности.
Почти как дома.
Самой сложной частью работы для меня стало запоминание лиц и имен всех менторов. Привыкнув, что большинство людей в колледже исчезают из моей жизни так же быстро, как появляются в ней, я перестал запоминать, как их зовут. Я мог вспомнить, где и как мы встретились, про что говорили, какие классы они брали, но имена — никак. В ЦВП это не работало, потому что одной из моих обязанностей стало отмечать посещаемость. Каждый вечер работать приходило от десяти до двадцати менторов, половина из которых, не подозревая, что я понятия не имею, как их зовут, приветливо махали рукой и оставляли меня гадать, напротив чьего имени мне ставить крестик. Но это еще полбеды. Когда приходили студенты, я спрашивал их, с чем нужна помощь. Они хоть и не всегда внятно, но отвечали. Дальше я смотрел в таблице, кто преподавал нужный предмет, и просил их помочь. Первые две недели приходилось пользоваться различными уловками. Можно, например, сделать вид, что ты очень сосредоточенно смотришь на что-то в мониторе, и, не отрывая от него глаз, громко сказать: «Джастин!.. Можешь, пожалуйста, помочь человеку с эконометрикой? Спасибо!», надеясь, что Джастин тебя услышит. Или можно притвориться слепым и начать, водя головой из стороны в сторону, искать нужного человека, выкрикивая имя. Но тут есть риск показаться идиотом, если он сидит за одним столом с тобой. Я это слишком хорошо знаю — было.
Спустя пару недель все стало веселее. Бóльшую с ударением! часть времени я мог выбирать, каким студентам буду помогать я, а каким — другие менторы. В этом было безусловное преимущество моей роли, потому что зачастую приходили такие люди, с которыми не то что заниматься, а говорить не очень хотелось. Самой большой проблемой были те, кто считал, что задача ЦВП — это просто делать за них домашнюю работу. Отличить их можно было еще на входе — обычно они молча шли напрямую к своему любимому ментору, даже не интересуясь, свободен ли он. Но, если повезет, могли (без приветствий, конечно) сказать мне название предмета и на протяжении всего занятия сидеть с лицом, демонстрирующим недоумение и раздражение тем фактом, что их заставляют думать.
У большинства тем не менее хватало догадливости отвечать на вопросы менторов, когда те пытались понять, отложилось ли у их учеников что-то в голове. Но была среди них одна студентка, которая на каждый мой вопрос (я, конечно, геройствовал, беря на себя эту ношу) молча отводила в сторону глаза, ей при этом словно сводило скулы, и очень проницательно интересовалась: «Мне это зачем? И тебе? Решение распиши, и я уйду. Честно…» Я ни на секунду не сомневался в ее искренности, но ситуацию это никак не меняло, так что я продолжал нудеть про производные и как найти их в направлении заданного вектора…
В остальном все шло отлично. Большинство студентов все же понимали, зачем они приходили в ЦВП и чего мы от них ожидали. Это, конечно, не означало, что они как-то особенно трудились или были невероятно смышлеными, но этого никто и не ожидал. В конце концов, у меня бы тогда не было работы… С остальными менторами складывались хорошие отношения. Мне даже казалось, что я им нравился. Надо было просто отпускать их иногда на пять минут пораньше, и им этого было достаточно, чтобы стать счастливыми. По крайней мере, на эти пять минут.
С некоторыми из них мы сдружились. Вопреки моим попыткам концентрироваться на домашней работе в свободное время, они втягивали меня в свои разговоры, которые, как и все остальные, состояли в основном из сплетен о том, что происходит в кампусе. Тем не менее у них получалось совмещать это с чем-то действительно полезным. Кто-то давал советы по поводу нахождения стажировок, кто-то — по поводу выбора профессоров. Что куда важнее, от них не веяло поверхностностью, которая отталкивала меня от общения с другими студентами: может, потому, что большинство менторов были, как и я, иностранными студентами, или потому, что их на то натренировали точные науки. Как бы то ни было, в какой-то момент я поймал себя на мысли, что рад пойти на смену не потому, что я получу за нее свои 36 долларов или смогу порешать интегралы, а потому, что там будут Джастин, Клер и Сара.
Таким образом, семестр прошел довольно быстро. Во время зимних каникул я все время думал, что же будет, когда я вернусь, и искренне волновался о том, какими будут новые менторы. Будут ли опять постоянные посетители?..
Особенно меня волновал последний вопрос. За пару дней до начала нового семестра я получил очень трогательное письмо от двух первокурсников, которые благодарили меня за то, что я работал с ними четыре месяца. Их профессор не особо пытался учить, считая, что все темы в его вводном курсе — это прописные истины, которые любой схватит на лету. Мне приходилось убеждаться в обратном каждую неделю. Дело было ни разу не в самих студентах — они и работали усердно, и материал понимали неплохо. Просто кто-то должен был его правильно объяснить. В конце они написали: «Без тебя мы бы ничего не сдали. Ты опять скажешь, что это не так. Но это так».
Я задумался. Да нет, как-нибудь они бы сами разобрались, наверное. Да почти наверняка. Но вряд ли.
Недавно на заработки в ЦВП я купил мотоцикл. Я его осторожно осваиваю (в прошлом номере рассказывал, как получил права) и время от времени уезжаю в горы. Там высоко и тихо, как и положено в горах.
Иногда я думаю, что мой дом — там. Но потом я спохватываюсь. Ведь я же так не думаю.
Колонка опубликована в журнале "Русский пионер" №114. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".