Продолжим наш разговор о судьбе Западной Руси и, прежде всего, Белоруссии, под властью Литвы и Речи Посполитой. Теперь поговорим о трагической судьбе Православия.
В 1385 году в результате Кревской унии Великое княжество Литовское выбрало католичество и Польшу, а своих русских граждан превратило в людей второго сорта. А в 1569 году, в результате Люблинской унии, Великое княжество Литовское фактически прекратило свое существование, став неравноправной частью Речи Посполитой. Однако эта самоликвидация Литвы была только началом трагедии русского православного народа Западной Руси. Дальше последовали почти полное уничтожение Православия и дерусификация западнорусской элиты.
К моменту Люблинской унии католичество в Литве почти умерло – подавляющее большинство магнатов, шляхты, горожан перешло в протестантизм. С протестантами, свободными от стремления подчинить всех власти папы, православные уживались гораздо легче. Но после создания единой Речи Посполитой поляки решили духовно отвоевать Литву – в Вильне, а потом в других русских городах включая Киев, появились иезуиты.
Орден иезуитов были передовым отрядом папства в борьбе с протестантизмом. Дисциплинированная, фанатичная, высокоинтеллектуальная спецслужба, представители которой отлично умели манипулировать людьми и их совестью, в частности дозволяя грешить, лишь бы грешник служил делу веры. В арсенале иезуитов были напористая пропаганда, театрализованные постановки, убийства из-за угла и уличный бандитизм – в районах, которые контролировали группировки учеников иезуитских школ-коллегиумов, протестантам и православным лучше было не появляться. Но главным оружием были сами школы. Светское, утонченное, хотя и поверхностное образование в иезуитских школах было настолько выше того, что могла себе позволить литовская и русская шляхта, что в руки иезуитов начали массово отдавать молодежь.
Протестантизм в Литве так же стремительно рухнул, как и раньше появился, лишь немногие знатные фамилии магнатов – из которых самыми знаменитыми были Радзивиллы и Сапеги, остались протестантами. Но и среди них многие обращались в католицизм.
Покончив с этой задачей иезуиты принялись за православных, начав проповедовать старую римско-католическую идею унии, сохранения восточных обрядов с признанием власти римского папы и главных латинских догматов. Особенно усердствовал в униатской пропаганде иезуит Скарга. Сопротивляться им было очень сложно, поскольку православие в Великом княжестве Литовском и Речи Посполитой стремительно приходило в упадок.
В середине XV века литовские князья организовали разрыв с Русской Православной Церковью и добились появления отдельного митрополита Киевского, именно под влиянием Флорентийской унии, заключенной между Римом и умирающей Византией.
Московская идея, что Два Рима пали, Третий, Москва, стоит, а Четвертому не быть, литовских князей конечно не устраивала, они предпочитали держать в своих руках ручное православие, пользуясь правом патронатства – великий князь и магнаты имели право назначать священников, настоятелей монастырей, даже епископов, по своему произволу. И, разумеется, католики назначали отнюдь не ревнителей православия, а чаще всего тех, кто больше заплатит.
Православное духовенство и иерархия в Речи Посполитой стремительно деградировали. А главное, кого они начали ненавидеть, были православные миряне – русские православные горожане, пользуясь магдебургским правом, обеспечивавшим городское самоуправление, начали создавать православные братства.
Братчики вместе молились, вместе праздновали, вместе обновляли церкви, а главное – подсмотрели у протестантов школы и типографии и активно начали пользоваться ими для защиты православного вероучения. Особенно энергичными были Виленское и Львовское братства.
Рядом с братствами встали и православные магнаты, в частности Константин Константинович Острожский, сын воевавшего с Россией гетмана сам неоднократно ходивший в походы на Россию. Могущественный владетель он устроил у себя в Остроге православную высшую школу, практически университет. К нему переехал из Москвы первопечатник Иван Федоров и издал при помощи князя Острожскую Библию – первое полное издание Библии на церковнославянском языке.
И братчики и князья не могли не войти в конфликт с развратившейся церковной иерархией и начали, в частности, искать на нее управы у проезжавшего в Россию и из России константинопольского патриарха Иеремии II, учредившего в Москве патриаршество. Патриарх сместил подчиненного ему киевского митрополита и зашел так далеко, что разрешил братствам привлекать к суду епископов.
И тогда западнорусские епископы бросились в объятья римо-католиков, в чем их всячески поддерживал король Сигизмунд III из шведского рода Ваза.
Сигизмунд с младенчества воспитывался иезуитами, был окружен ими со всех сторон, был проникнут самым страстным католическим фанатизмом. Была в униатстве и своя политическая логика – оторвать западнорусских православных от единоверной Москвы, которая совсем недавно, в ходе Ливонской войны, едва не отвоевала значительную часть западнорусских земель. Нужно было покончить с Русью внутри Речи Посполитой, а для этого следовало лишить её православной идентичности.
В 1596 году поддерживаемые Сигизмундом епископы изменники во главе с Киевским митрополитом Михаилом Рагозой собрались в Бресте и объявили об унии с Римом.
В том же Бресте собрались и православные, возглавляемые Константином Острожским, - на их сторону перешли два епископа, дотоле участвовавшие в униатской затее – Гедеон Львовский и Михаил Перемышльский – они предали анафеме вероотступников. Однако унию, разумеется, поддержал король Сигизмунд – своими распоряжениями он начал передавать православные храмы униатам, которыми были объявлены законными юридическими наследниками и правопреемниками Православной Церкви.
Папа Римский велел отчеканить памятную медаль с надписью «Ruthenes receptis» (Русины приняты). Православные были объявлены находящимися вне закона мятежниками. Поднялась длившаяся несколько десятилетий война жесточайших антиправославных гонений.
В атмосферу этих гонений позволяет окунуться речь православного депутата с Волыни
«Уже в больших городах, церкви запечатаны, церковные имения расхищены, в монастырях нет монахов, там скот запирают. Дети мрут без крещения, покойников выносят без погребения, как падаль; мужья с женами живут без благословения; народ умирает без причащения. Так делается в Могилеве, Орше, Минске. Во Львове неуниат не может к цеху приписаться; к больному со Святыми Тайнами открыто идти нельзя. В Вильне тело православного покойника нужно вывозить в те только ворота, в которые из города вывозят разные нечистоты».
История униатства, начавшаяся в Бресте, не закончилась и по сей день, несмотря на две попытки – императора Николая I и Сталина положить ей конец. Именно в унии идея анти-России на территории Западной Руси достигла своего апогея. Именно на униатской идее ненависти к православию и связанной с ним русской идентичности и базируется русофобия украинского национализма.
Православные мобилизовали на свою защиту весь богатый инструментарий гражданского общества Речи Посполитой – печатали полемические брошюры, высылали депутации на сеймы, судились. Братства печатали антиуниатские трактаты, из которых самыми знаменитыми были «Фринос», или Плач Мелетия Смотрицкого, архиепископа Полоцкого, и «Апокрисис», или Отповедь автора, скрывавшегося под псевдонимом Христофор Филалет, одного из близких к князю Острожскому людей. На всех сеймах православные депутаты ставили вопрос о правах православной Руси.
«Бо если того хотят, абы Руси не было в Руси, то есть речь неподобная» - восклицал Иоанн Щасный Гербут, один из крупных политиков Речи Посполитой той эпохи, автор «Слова про русский народ». Гербут был одним из организаторов Сандомирского рокоша, законного восстания шляхты против Сигизмунда и окружавших его иезуитов. Но рокошане были разбиты в бою, а чтобы отвлечь шляхту король и начал поход 1609 года на Смоленск и Москву.
И вот что поразительно – все попытки заступиться за русских и православие используя свободу слова и институты шляхетской демократии полностью провалились. Оказалось, что свободы не для русских писаны. Большинство польской шляхты в союзе с католической церковью и королем-иезуитом решительно отказывались признавать за православными какие-то права и объявляли их московскими и турецкими шпионами. Хотите равноправия – пожалуйте в униаты.
Скажем для уничтожения виленского Свято-Троицкого православного братства был использован прямой рейдерский захват. В братстве, как в типичной городской цеховой организации, состояли вместе православные и униаты. И вот в какой-то момент оказалось, что униаты образовали свое братство и все имущество переписано королем на них.
Православные пытались не допустить насилия, чтобы не стать жертвами уголовного преследования – их начинали специально провоцировать. Иезуитские бурсаки вламывались в православные храмы во время богослужений, и начинали кривляться, хулиганить, колоть женщин шпильками и говорить им похабные слова, чтобы спровоцировать драку, в которой окажутся виноватыми конечно православные.
Самой эпической провокацией было поведение униатского архиепископа Полоцкого Иосафата Кунцевича. Этот фанатик специально добивался чтобы его убили – он закрывал православные церкви, выбрасывал из могил православных покойников на съедение собакам. В конечном счете, попытка избиения его свитой православного священника спровоцировала бунт в Витебске и он был зарублен топором и сброшен в Западную Двину.
И, разумеется, оказался для Рима и польского короля святым мучеником унии – на православных обрушились беспрецедентные репрессии – 10 человек приговорены к смертной казни, город Витебск лишен автономии, с ратуши сняты колокола, православная церковь разрушена. А еще православных стыдили как преступников, так что даже знаменитый апологет православия Мелетий Смотрицкий, православный архиепископ Полоцкий, которого иезуиты обвиняли в том, что он вдохновил это убийство, затравленный перекинулся в униаты.
Насилием, клеветой, пропагандой, рейдерскими захватами, а больше всего иезуитским образованием, православие в Западной Руси было загнано в угол.
Главным фактором оказалась массовая измена шляхетства русского происхождения – сыновья православных магнатов пройдя иезуитскую школу становились униатами или прямо католиками. Они презирали мнимую «ересь» своих предков и их недостаточно культурные нравы, не украшенные знанием латинских стихов и фигур полонеза. Польская «цивилизация» одолела русскую веру и народность, оказавшиеся в отрыве от государства. Даже дети защитника Православия Константина Острожского стали католиками еще при жизни отца.
Мелетий Смотрицкий в своем «Плаче» перечислял изменников церкви и народу:
«Где теперь дом князей Острожских, который превосходил всех ярким блеском своей древней веры? Где и другие… славные роды русских князей… сапфиры и алмазы: князья Слуцкие, Заславские, Збаражские, Вишневецкие, Сангушки, Чарторыйские, Пронские, Рожинские, Соломерецкие, Головчицкие, Коширские, Массальские, Горские, Соколинские, Лукомские, Пузыны и другие без числа? Где вместе с ними и другие роды, — древние, именитые, сильные роды славного по всему миру силою и могуществом народа русского: Ходкевичи, Глебовичи, Кишки, Сапеги, Дорогостайские, Воины, Воловичи, Зеновичи, Пацы, Халецкие, Тышкевичи, Корсаки, Хребтовичи, Тризны, Горностаи, Бокеи, Мышковские, Гурки, Семашки, Гулевичи, Ярмолинские, Челненские, Калиновские, Кирдеи, Заборовские, Мелешки, Боговитыны, Павловичи, Сосновские, Скумины, Поцей и другие?».
Без опоры на единое сильное русское государство, каковым была Москва, религиозность и национальная идентичность западнорусской аристократии превратились в ничто. Магнаты попросту предали свой русский православный народ массово превратившись в презирающих его поляков.
Гневным обличением звучали слова самого знаменитого борца с Унией – афонского монаха преподобного Иоанна Вишенского, уроженца Судовой Вишни подо Львовым:
«Не тое ли ты детинское мудрование страждеши, русине бывший, благочестивый християнин прежде и целомудрец Малои Русии, мовлю, с ляхи живущий, и ныне одетинел еси и разделився, отступивши от Христа разделився ныне на папежника, евангелика, нововыкрещенца и суботника».
«Русине бывший»… Можно ли было выразиться об этих людях точнее… Едва ли история знает еще один пример настолько поголовного нравственного самоуничтожения национальной элиты.
Причем Речь Посполитая, в лице магнатов – «русинов бывших», едва не утянула Россию за собой в анархию и хаос.
Предприятие Лжедмитрия было по началу частной затеей двух западнорусских магнатов – Ежи Мнишка и Адама Вишневецкого, второй из которых был православным, но никак не мог поделить с Россией земли на Левобережной Украине. Поджегши южнорусское казачество они довели самозванца до коронации в Москве. При этом одной из важных целей этой интриги было подсидеть короля Сигизмунда. Оппозиционеры мечтали, что посадив Димитрия в Москве они затем смогут скинуть Сигизмунда и позвать самозванца в Варшаву, где он станет удобным для них королем. Когда Сигизмунду это стало известно, то его интересы совпали с интересами претендовавших на русский трон Шуйских, имевших хорошие связи с московскими посадскими людьми. Поэтому так и случилось, что Лжедмитрий был быстро свергнут и даже распылен из пушки.
Но экспортеры смуты не сдались - они выдвинули Лжедмитрия II, крещеного еврея, Тушинского вора. Как цинично заметил осаждавший Троице-Сергиеву Лавру Ян Сапега, православный кстати: «Мы, поляки, во второй раз привели сюда государя, который должен будет называться Димитрием, даже если русские от этого сойдут с ума».
И русская система от этого экспорта анархии действительно сошла с ума, что и называется Смутным временем – распадом утратившего авторитетный центр управления централизованного государства.
А дальше вмешался король Сигизмунд, внешней интервенцией в Россию отвлекавший недовольную им шляхту от внутренних проблем. Ответила на этот вызов Россия, что характерно, включением собственной, русской всенародно-православной самоорганизации, возглавленной патриархом Ермогеном, Авраамием Палицыным, Мининым и Пожарским и приведшей к воцарению Михаила Романова и новой династии. Но свои сливки с экспорта анархии Речь Посполитая получила – Россия потеряла важнейшие города, полученные ранее в ходе русской реконкисты – Смоленск и Чернигов.
Однако в ходе походов на Москву в Речи Посполитой все большую роль начало играть казачество, с которым отныне нельзя было не считаться. Казаков соорганизовал энергичный Петр Кононович Сагайдачный, редкий разбойник, оставивший по себе самую недобрую память в ходе похода королевича Владислава на Москву в 1618 году. Однако одного у Сагайдачного было не отнять – он был твердо и искренне православным.
У казаков была своя утопическая мечта – саблей отвоевать себе место в качестве нового привелегированного сословия Речи Посполитой. Но сословия православного, взамен окатоличившейся шляхты. Сперва казаки пытались добиться этого восстаниями, потом – верной службой польской короне, но когда служба ничего не дала – снова решили доказать свое право мечом, в частности утвердив статус Киева как православного центра.
Киев, в период униатской экспансии оставался твердыней православия. Горожане во главе с войтом (главой города по магдебургскому праву) Яцеком Балыкой категорически отказывались передать церкви униатам. Тем удалось захватить только Софийский собор, Выдубицкий монастырь и несколько церквей Верхнего города.
Особенно стойко оборонялась Киево-Печерская лавра во главе с архимандритами Никифором Туром и Елисеем Плетенецким. Они вооружили монахов и лаврских крестьян и призвали на помощь казаков. Униатам не помог даже коронный прием – откол части братии, недовольной тем, что архимандрит Елисей перенаправил часть доходов монастыря с сытного пропитания монахов на издательскую деятельность.
Попытка униатского митрополита Ипатия Потея в 1608 г. назначить в Лавру своим представителем архимандрита Антония Грековича провалилась, тому пришлось удовольствоваться Выдубицким монастырем. Горожане и казаки ворвались в Софийский собор и Грекович с трудом увернулся от мушкетной пули. Запорожский атаман Тискиневич выражал пожелание прикончить «того официяла Грековича як пса, где колвек здыбавши».
В 1618 году Грековичу уже не так повезло. К этому моменту уже существовало Киевское братство, в которое в 1616 г. вступило всё Запорожское войско вместе с гетманом Сагайдачным. Когда в феврале 1618 Антоний Грекович попытался захватить Михайловский Златоверхий монастырь (тот самый, который сейчас превращен в центр раскола и где побывал Байден), то собравшаяся толпа православных горожан и казаков схватила его и отправила в прорубь на днепровском льду напротив Выдубицкого монастыря. На несколько лет униатские попытки в Киеве почти затихли.
В 1620 году усилиями гетмана Сагайдачного и архимандрита Елисея Плетенецкого иерусалимский патриарх Феофан, проезжая Киев, восстановил в нем уничтоженную униатами православную иерархию, рукоположив в митрополиты Иова (Борецкого). При этом патриарх Феофан потребовал от Сагайдачного и казаков, чтобы они покаялись за те зверства и преступления, которыми были отмечены их походы на Русь.
Мало того, Сагайдачный отправил в Москву послов, которые стали прощупывать нельзя ли перейти под руку московского царя, чтобы ходить в походы на турок, так как польский король это запрещал. Но Москве конфликт с Турцией в этот момент был совершенно не с руки и она отказалась. Под защитой Сагайдачного митрополит Иов Борецкий выпустил трактат с заявлением, что «с Москвой у нас одна вера и богослужение, одно происхождение, язык и обычай». Киевская митрополия, хоть и находясь под канонической властью Константинополя, так же завязала связи с Москвой и начала работать в пользу воссоединения с Россией.
Новое униатское наступление на Лавру последовало в 1625 году, как следствие витебских событий ноября 1623 г., когда православными горожанами был убит Иосафат Кунцевич. Подавление Витебского восстания привело к массовым репрессиям, были приговорены к смерти 120 человек, из которых 19 удалось реально казнить.
Униаты в Киеве решили использовать момент для нового натиска на православных. К этому времени православного войта Балыку сменил униат Федор Ходыка-Кобызевич. Вместе с униатским священником Юзефовичем и неким мещанином Созоном в конце 1624 он отправился запечатывать православные церкви. С.М. Соловьев сообщает: «Митрополит сейчас же дал знать об этом в Запорожье гетману Коленику Андрееву и всему войску; гетман прислал в Киев двоих полковников, Якима Чигринца да Антона Лазаренка, велел им в окольных киевских городах собраться с тамошними козаками и идти в Киев для оберегания веры христианской; полковники явились в Киеве в 1625 году после Крещенья, распечатали церкви и схватили Ходыку».
Как и прежде Антоний Грекович, войт Ходыка напился воды из проруби на Днепре, а Юзефовичу незамысловато отрубили голову. Казацкий суд был жесток, но направлен именно на защиту православной веры.
И когда нынешние украинцы, пытающиеся захватить Лавру поют: «І покажем, що ми, браття, козацького роду», - они лгут, они действуют строго обратно тому, как действовали казаки Сагайдачного. Те, во имя Православия соединялись с некогда враждебной Москвой, а эти назло Москве разрушают и предают Православие. Те казаки, хорошо ли, плохо ли, реально стали воинским сословием Малой Руси, эти всего лишь собачки на поводке у НАТО.
Выдающийся западнорусский историк Михаил Осипович Коялович резюмировал в своих «Лекциях по истории Западной России» историю с заменой изменившей русскому православному делу аристократии на казаков:
«История Западной России получает с тех пор по преимуществу народное направление. При этом направлении она должна была исполниться разного рода насилий, как это всегда бывает, когда вступает в борьбу народ, оставленный своими естественными руководителями из образованного сословия».
Той силой, которая встала на защиту православия вместо ополячившейся русской аристократии стали казаки.
Именно борьба казаков за Православие привела к восстанию во главе Богдана Хмельницкого, закончившемуся воссоединением Малой Руси и России на Переяславской Раде. А вот война России с Речью Посполитой после Переяславской Рады только началась. И главное в этой войне для царя Алексея Михайловича было освобождение единоверной и единоплеменной Белой Руси. Царь лично возглавил поход 1654 года в ходе которого были освобождены Смоленск, Полоцк, Могилев.
Однако русская власть допустила в ходе борьбы за Белоруссию серьезную ошибку. Русские поставили не на простой православный народ, а на ополяченную литовскую аристократию, которая заявляла, что готова признать власть царя и даже добиваться его утверждения на Польском престоле, но, на самом деле, стремилась только сохранить свои владения не разоренными.
Как только польская власть консолидировалась вся эта ополяченая шляхта Белоруссии русского царя предала. По итогам Андрусовского перемирия 1667 года Россия сохранила Левобережную Украину, а вот от Белоруссии отказалась на долгое столетие.
Это столетие стало самым черным в истории русских белорусов. Все были принуждены к унии, практически ополячены, народ жил в скотских условиях и спивался. Ситуация начала меняться лишь после Воссоединения западнорусских земель в 1772, 1793 и 1795 году, которое ни в коем случае нельзя называть разделами Польши, так как Россия коренную Польшу не делила, это делали только Австрия с Пруссией.
Однако и после того, как Западная Россия вошла в состав Российской Империи, ополячивание и дерусификация не прекратились. Русские и поляки смотрели на одну и ту же территорию прямо противоположным образом. Русские считали население по головам. А по головам абсолютное большинство населения Белой Руси было русскими, говорило на русском языке. С 1835 года благодаря деятелю выдающегося церковного пастыря и русского просветителя митрополита Иосифа (Семашко) началась ликвидация в Белоруссии унии, завершившаяся к 1839 году. Большинство белорусов стали православными. Но вот беда – остались в подчинении у польских панов католиков.
А паны смотрели на ситуацию прямо противоположным образом. В польской культурной и политической традиции человеком считался только шляхтич. А 100% шляхты на территории Белоруссии была польской. Значит земля это абсолютно польская и ничего русского в ней нет. А русские – оккупанты, а мужики – быдло.
Настоящего изменения в положении Белой Руси, того, чтобы она действительно стала «нашей» пришлось ждать до Польского мятежа 1863 года и действий Михаила Николаевича Муравьева Виленского в Западном Крае, о которых я подробно рассказывал в своих прежних передачах.
Муравьев заставил поляков на собственной шее почувствовать что хозяева здесь не они, а русские люди. Он много потрудился и для возрождения у белорусских крестьян русского и православного национального самосознания, и для наделения их землей.
Я окончательно поверю в то, что Александр Григорьевич Лукашенко правильно осознал историческое место Белоруссии в русской и мировой истории тогда, когда в белорусских городах появятся памятники Муравьеву Виленскому, а не польскому вешателю-мятежнику Кастусю Калиновскому.
Вот тогда Белоруссия действительно снова станет наша, русская.