оглавление канала
После ухода Корнила прошло несколько дней. Казалось, наша жизнь как-то успокоилась и текла, как размеренная и тихая река. Мы занимались обычными делами. Я хлопотала по дому, а Божедар взялся подлатать крышу на бане. Мы старались не думать, что находимся под пристальным наблюдением, но это было очень непросто. Я все время ощущала спиной и затылком, будто кто-то буравит меня своим хищным взглядом. Ощущение было не из приятных, но я пока крепилась. Было желание разнести безо всякого ураганного ветра всю их наблюдательную технику обычными выстрелами из карабина, но каждый раз, когда моя рука тянулась к висевшему на стене оружию, я вспоминала слова Корнила, что это вряд ли что-то изменит. И опять, с тяжелым вздохом успокаивалась на какое-то время. Про себя все время твердила, что нужно набраться терпения и подождать. Ведь таинственные «они» в лице «орнитолога» тоже имели не бесконечный запас этого самого терпения. Поглядят, поглядят, да и плюнув, по причине, что ничего интересного не углядят. Периодически я поглядывала на Божедара, как ему этот цирк. Но внешне мужчина хранил невозмутимое спокойствие, а заговаривать с ним на эту тему мне, почему-то не хотелось.
Где-то на подсознательном уровне я все время ждала появления нежданных гостей, пытаясь вычислить, с какой стороны нужно ждать неприятностей. Со стороны документов? Это вряд ли. Еще не истекли все сроки по поводу запросов, чтобы уточнить личность. И дед Авдей молчал, как проклятый. Хотя, может, он просто пока не нашел подходящего варианта. В общем, настроение мое в эти дни трудно было назвать радостным. Единственной отдушиной являлось наше общение с Божедаром. Вечерами мы сидели с ним, не включая свет, у растопленной печи, смотрели на горящий огонь держась, словно маленькие дети, за руки, и он мне рассказывал о своей жизни, то, что удавалось вспомнить. Он не старался приукрасить свои поступки или дать им какую-либо оценку, он не искал никаких оправданий или объяснений. Просто, тихим голосом, сухо говорил о том, как он жил, что делал, на что соглашался, и чего искал. Просто, как диктор из старого советского радио. «Наши хлеборобы сегодня дали столько-то центнеров зерна. А наши доярки надоили столько-то центнеров молока». И все. При этом, он старался не смотреть на меня, предпочитая глядеть на огонь. Черты его лица делались в эти минуты строгими и суровыми, напоминая мне того Божедара, из другой моей жизни. Мужчина-воин, мужчина-Волхв. Я смотрела на его четкий профиль, на его темно-русые густые волосы, которые уже отросли, и волнистыми прядями падали на его шею. Иногда, он нетерпеливым привычным жестом откидывал их назад со лба, и при этом слегка хмурился. Я помнила этот его жест из той, другой жизни. И сама себе не верила. Разве так бывает? И тогда теплое, какое-то щемящее чувство затапливало мою душу и, совершенно безо всякой причины, мне хотелось плакать.
Этот день мало чем отличался от всех последних. Разве что, солнышко сегодня было особенно щедрым. Наверное, решив на прощание одарить нас совершенно летним теплом. И поэтому поводу, я затеяла большую стирку. Божедар что-то пилил во дворе, Хукка радостно суетился вокруг его ног, тявкая каждый раз, когда очередной кусок отпиленной доски с глухим стуком падал на мягкие опилки. Вообще, мой пес в последнее время все больше предпочитал компанию Божедара. Сначала это меня даже как-то обижало. А потом я подумала, что собаки всегда выбирают вожака. Ну что ж, мальчики к мальчикам. А девочкам – рыбу жарить. Ну, или, как в данный момент, стирать белье. И, как ни странно, но меня это вполне устраивало. Возникала некая иллюзия спокойной и мирной семейной жизни. Только, для полноты картины, не хватало детского смеха. Я с грустью отмела все эти мечты. Наверное, это не для меня. При такой жизни… Додумать я не успела.
Вдруг мой пес настороженно замер, и с громким лаем сорвался с места и кинулся к калитке. Я резко, словно на выстрел, обернулась. У ворот стоял Николай, который «орнитолог», и радостно мне улыбался, словно явился сюрпризом в дом к родной бабушке, которая его ждет и любит.
- Добрый день, хозяюшка!!! – Попытался он перекричать собаку, которая захлебывалась от лая, кидаясь на доски ворот, словно желая их выбить и вцепиться гостю в горло.
Я подошла к калитке, и прикрикнула на пса.
- Хукка, спокойно!! Иди на место!
Собака, послушная команде рваться на забор перестала, но на место не пошла, а встала передо мной, как бы прикрывая от возможного нападения. В горле у Хукки все еще клокотал утробный рык, будто он хотел сказать всем своим видом: «Ты как хочешь, хозяйка, хоть ругайся, хоть не ругайся, а я от тебя ни на шаг, пока эта подозрительная личность здесь». Я ласково потрепала пса по загривку и уже тихо проговорила:
- Молодец… Защитник… А теперь ступай к Найдену. И не волнуйся, меня никто не тронет… - При посторонних мы решили, что я буду называть Божедара по-прежнему Найденом. Так было лучше, чтобы не вызывать ненужных вопросов.
Хукка неохотно развернулся и медленно поплелся в сторону Божедара, беспрестанно оглядываясь на ходу, как будто говоря, что, мол, я начеку, если что.
Николай, который по первости отпрянул от калитки, когда пес начал на него кидаться, сейчас опять подошел поближе, и, облокотившись на верхнюю доску обоими локтями, все еще с доброжелательной улыбкой проговорил:
- Какой у вас охранник… С таким, наверное, и на медведя не страшно…
Я ответила ему не менее ласковой улыбкой и пропела:
- Так он и есть – медвежья лайка, специально на медведей ходить. Вы к нам по делу или так, в гости, как говорится на огонек? Простите, во двор не приглашаю, собака нервничает, а запирать в сарае – не могу, обидится. У него характер такой, обидчивый. – И я растянула губы на всю возможную ширину так, что уже было трудно определить, улыбаюсь я или скалюсь.
При этом, я не отводила от него взгляда, стараясь уловить малейшее изменение в поведении или в настроении. «Орнитолог» криво усмехнулся, а в глазах появился холодный огонек, правда, со своим раздражением он справился довольно быстро, я бы сказала, молниеносно. Надо было признаться, актер он был потрясающий. Не каждый бы вот так смог продолжать улыбаться на мою едва прикрытую грубость. А он смог. При этом принял растерянный вид третьеклассника, стоявшего у доски и не понимающего, за что учитель поставил ему тройку, когда он полностью ответил заданный урок. Робкая, я бы даже сказала, извиняющаяся улыбка появилась на его лице. Указательным пальцем он сделал неловкое движение, пытаясь поправить очки на переносице. Но уж больно это выглядело неуклюже, что свидетельствовало лишь о том, что очки он начал носить совсем недавно. Голосом Красной Шапочки, он произнес:
- А я, понимаете ли, Вера Константиновна, тут по лесу силки устраивал. Вам, наверное, не нужно объяснять, в чем заключается работа орнитолога. Вы ведь, кажется, по специальности, так сказать, из смежной профессии. – Он не стал дальше распространяться на эту тему. Наверное, боялся показать, насколько он осведомлен о моей персоне. Ведь это могло бы меня насторожить. Продолжил он почти сразу, как ни в чем ни бывало. - И знаете, как на грех, вода закончилась. А денечек сегодня жаркий. Но я вспомнил, что ваш дом тут совсем рядом, вот и осмелился вас побеспокоить. Не позволите мне во фляжку воды налить? – И он посмотрел на меня совершенно обезоруживающим, ясным и чистым взглядом наивного ученого, который совершенно не приспособлен к этой жизни.
Я встретила его взгляд еще более ласковой улыбкой, хотя у меня уже челюсти ныли от подобной гримасы, и протянув руку, проговорила:
- Давайте свою фляжку…
Если он хотел напроситься в гости, то я ему явно дала понять, что мой дом – моя крепость, и что дальше калитки ему вряд ли удастся попасть. А также я не стала ему напоминать, что наш лес – это просто один сплошной родник, и умереть от жажды в нем по определению нельзя, даже если ты такой уж «книжный червь» и «ботаник» в придачу. Божедар все это время, пока я мило беседовала с Николаем, старался не выпускать меня из вида, и делал это, кстати, вполне технично. Я буквально спиной чувствовала его заботливое и слегка тревожное внимание.
Неторопливо наполнив флягу у колодца, я отправилась обратно к калитке, и тут обратила внимание, что наш незваный гость очень пристально смотрит на моего друга. Проследив его взгляд, я обмерла, чуть не выронив проклятущую флягу из рук. По жаркому времени Божедар скинул рубаху и работал по пояс голый. Мускулистое тело блестело на солнце от пота, и в любое другое время, я бы тоже с удовольствием им полюбовалось. Но проблема была в том, что он стоял спиной к калитке, и его «знаменитая» татуировка с двумя змеями по кругу, кусающими хвосты друг друга, даже с такого значительного расстояния, какое было от калитки до бани, была заметна, как на рекламном баннере. Но что-либо изменить я уже была не в силах.
С трудом совладав со своим лицом, я подошла к калитке и протянула флягу Николаю, все еще глазевшего на работающего Божедара. Надежды на то, что он не заметил его татуировки, не было никакой. У меня тоскливо заныло под ложечкой. Я протянула жаждущему флягу, все еще сохраняя улыбку на своем лице, и коротко извинилась.
- Простите, мне нужно идти. Дни сейчас короткие, а я стирку затеяла. Всего доброго…
Глаза у «орнитолога» хищно блеснули, что не смогли скрыть даже его очки, и он пропел со сладенькой улыбкой, от которой у меня сразу же свело челюсти:
- Всего вам наилучшего, дражайшая Вера Константиновна. Уж извините, что побеспокоил…
Наверное, чувствуя мое изменение в настроении, и наплевав на мои команды, к калитке вновь рванул Хукка, яростно лая и наскакивая на забор. Николай отшатнулся, улыбка из сладенькой у него преобразилась в хищную, и он еще раз проговорил:
- Всего доброго… До свидания, и спасибо за воду. – Он потряс над головой своей фляжкой, и развернувшись, весело насвистывая, направился бодрым шагом в сторону леса.