"Хромую судьбу" Стругацких я перечитывала много раз. Это особое произведение, даже для самих авторов, даже на фоне других поздних остросоциальных романов. Начнем с того, что оно составлено из двух отдельно написанных (и отдельно опубликованных) романов -- "Хромая судьба" и "Гадкие лебеди".
Написать "задавленного веком-волкодавом" творца, писателя, который имеет очень многие черты Аркадия Стругацкого (когда говорят о братьях по отдельности, обычно почему-то главной персоной становится Борис. Мне ближе Аркадий, по многим моментам) удалась вполне. "Внешняя" часть романа ("Хромая судьба") элегически-трагичная, в ней совершенно нет "экшена", но очень много личного, исповедального, вытащенного на свет божий откуда-то из самых глубин писательского бытия и сознания.
Именно сейчас, перечитав книгу в очередной раз, я почувствовала, как важен такой роман, отчасти исповедальный, для любого автора. Осеннее переосмысление своей жизни... Ведь разобраться с оценкой собственного творчества , ой, как сложно. Даже человек, моментально чувствующий ценность чужого произведения, порой, совершенно не может оценить своё. И плохие отзывы, критика -- всё воспринимается не как чья-то субъективная точка зрения, а как нечто объективное. И вся рефлексия главного героя романа (вернее, одного из главных героев, ведь структура произведения "роман в романе", поэтому мы постоянно находимся в двух реальностях) по поводу машины по измерению писательского таланта, в которую московским писателям предлагается сдать свои "странички", вполне понятна.
В основном (хотя к концу книги трудно понять, какая из историй основная) повествовании мы знакомимся с немолодым писателем Феликсом Александровичем Сорокиным, японистом по образованию, любителем вкусно поесть и хорошо выпить. Феликс Сорокин уже четверть века пишет военные книги (прекрасно понимая, что военный автор он так себе), однако помимо патриотических произведений он известен как автор фантастических "Современных сказок", которые были в штыки приняты критикой, но для самого Сорокина представляются самым лучшим, если не единственно хорошим результатом собственного творчества.
Еще Феликс Александрович имеет тайное сокровище -- Синюю папку. В этой папке его самое драгоценное детище, очень странный роман о писателе Викторе Баневе, живущем в непонятном городе непонятной страны с неясным (вроде как, тоталитарным) режимом. В городе непрерывно идёт проливной дождь и зловещие "мокрецы" потихоньку ведут активную деятельность по влиянию на подрастающее поколение. На первой странице Синей папки наклеена репродукция мрачной картины -- город под темными тучами в кольце гигантского змея (можно вспомнить, что одно из следующих произведений Стругацких, уже, кстати, написанное к моменту создания "Хромой судьбы" будет иметь такое же название, как картина Рериха). Изначально именно "Град обреченный! должен был стать "романом в романе". Картина, конечно, символична. Ведь роман Сорокина именно об обреченном, в буквальном смысле, городе.
Феликс Александрович крайне подозрительно относится к очень странным лингвистическим исследованиям с "мензурой Зоили", то бишь, измерителем писательского таланта ( который страшно будоражит всю писательскую братию). Однако, не выдержав давления, всё же относит в таинственный дом на Банной почти случайные страницы своей рецензии. Таинственный невесёлый исследователь ( с узнаваемыми чертами лица) по имени Михаил Афанасьевич принимает их, и выясняется, что не меру таланта показывает чудо кибернетики. А лишь возможно количество прочтений произведения. И говорит Михаил Афанасьевич Сорокину такие слова: "людям свойственно ожидать награды за труды свои и за муки, и в общем-то это справедливо, но есть исключения: не бывает и не может быть награды за муку творческую. Мука эта сама заключает в себе награду. Поэтому, Феликс Александрович, не ждите вы для себя ни света, ни покоя. Никогда не будет вам ни покоя, ни света."
И понимает Феликс Александрович, что как бы он не скрывал целый мир в своей Синей папке, как бы не страшился последствий ее публикации (главный ужас автора -- стандартное число прочитавших и забвение), всё равно он допишет роман про туманный дождливый город с несчастными людьми и очень умными детьми, всё равно допишет, потому что роман его уже написан в вечности, и странный "невесёлый знакомец" знает его последние строки.
А темный город под ливнями раздираем страхом, ненавистью и подозрительностью. Презираемые всеми мокрецы живут в лепрозории, огороженном колючей проволокой. Только вот, они оттуда могут выходить, детишки из города могут к ним входить, но всем иным вход запрещён. Дети города, все как один, на детей похожи лишь внешне. Они уже давно внутренне бесповоротно отделились от своих родителей, да и от почти всех других взрослых тоже. Уровень их интеллекта зашкаливает, их беспокоят нравственно-философские проблемы, а самое главное -- проблема будущего. Будущего мира. Именно об этом они и говорят Виктору Баневу, которого сами пригласили на "творческий вечер". На самом деле, чтобы через талантливого писателя понять тенденции общества. И появляется у Банева подозрение после этого позорного вечера (описание его бесподобно), что, собственно, всё уже решено. Этим младенцам общество, такое, какое оно есть ( с господином Президентом, обожающим фоткаться на фоне танков, всеобщей ограниченностью, массой разнообразных ксенофобий, ненавистью к коммунистам и пр.) совершенно не нужно в будущем. Нет, они не хотят разрушать. Они хотят строить. И просят лишь одного -- не мешать.
А строить будущее помогают таинственные мокрецы, перед которыми дети преклоняются (Баневу очень не нравится поначалу, как и всем родителям города, влияние мокрецов на детей. Тем более, среди детей его дочь Ирма). Новый мир не должен уничтожить старый, он должен его вытеснить, как здоровые клетки организма вытесняют пораженные инфекцией. Мокрецы. как выясняется уже к концу романа -- новая ветвь человечества, созданная самой природой. Мутация через болезнь. Те же людены, только не сбегающие с Земли, а жертвующие собой полностью ради будущего нового мира. Сами мокрецы почти не имеют обычных человеческих желаний, однако погибают, если им не дают читать. Они архитекторы этого мира, они взращивают главное -- новых людей. И они исчезают, когда миссия выполнена. Только одна проблема есть для Нового мира -- "старые", неспособные уже измениться люди.
В романе два антагониста, которые излагают свою точку зрения наблюдающему происходящее в городе Баневу. Первый -- это Павор Сумман, отталкивающая, фашиствующая личность, которая под прикрытием должности главного санитарного инспектора лепрозория занимается совсем иными вещами. Павор объясняет Баневу, что мокрецы -- это зло, они развращают общество, а заодно спрашивает:
"Из-за чего извращаются самые светлые идеи? Из-за тупости серой массы. Из-за чего войны, хаос, безобразия? Из-за тупости серой массы, которая выдвигает правительства, ее достойные. Из-за чего Золотой Век так же безнадежно далек от нас, как и во время оно? Из-за косности и невежества серой массы. В принципе Гитлер был прав, подсознательно прав, он чувствовал, что на земле слишком много лишнего. Но он был порождением серой массы и все испортил. Глупо было затевать уничтожение по расовому признаку. И кроме того, у него не было настоящих средств уничтожения."
Другая философия у врача лепрозория Голема ( один из "архитекторов" нового мира), он, наоборот, преклоняется перед мокрецами, так же, как и дети города. Он объясняет Баневу, что мокрецы желают для человечества счастья. "За счет травы, за счет облаков, за счет текучей воды… за счет звезд." Но потом поясняет:
"От прошлого они совершенно справедливо не ждут ничего хорошего, а настоящее для них – это только материал для построения будущего, сырье… Да они, собственно, и живут-то уже в будущем… на островках будущего, которые возникли вокруг них в настоящем… – Голем, как-то странно улыбаясь, поднял глаза к потолку. – Они умны, – проговорил он с нежностью. – Они чертовски умны – в отличие от большинства людей. Они все как на подбор талантливы, Виктор. У них странные желания и полностью отсутствуют желания обыкновенные."
Мы вдруг неожиданно приходим к тому, что оба варианта исключают из "нового мира" значительную часть человечества, как отработанный ненужный материал. Но, симпатии Банева, равно как и всех умных, совестливых и и интеллигентных людей города на стороне мокрецов. Видимо, потому что их план нового мира не подразумевает физическое уничтожение старого. Но, становится ли он от этого лучше? Авторы дают понять, что выбора уже нет. Только так можно возродить мир, утонувший в пошлости, агрессии и потребительстве.
Проблема бесповоротно разорванных, разъединенных приходом "Нового мира" отцов и детей, настолько болезненна и остра. что Банев (ещё не до конца разобравшийся в происходящем) хочет написать нового "Гамельнского крысолова". И когда наступает час ноль, свершается апокалиптическое крушение всего и вся, а дети уходят из города. Это кульминационный момент романа. Описание несчастных родителей, которые толпой двигаются к лепрозорию настолько тяжелое, что я даже в юности, в самую вроде бы строптивую пору жизни, родителей этих (как любой нормальный человек) очень жалела.
"Люди стояли плотной стеной, никто не желал уступать своего места, их можно было толкать, пинать, бить, они даже не оборачивались, они только втягивали головы в плечи и все старались просунуться вперед, вперед, ближе к воротам, ближе к своим детям, они вставали на цыпочки, они тянули шеи, и ничего не было видно за колышащейся массой капюшонов и шляп.
– Господи, за что? В чем согрешили мы, господи?
– Сволочи! Давно надо было вырезать. Говорили же умные люди…
– А где бургомистр? Какого черта он делает? Где полиция? Где все эти толстобрюхие?
– Сим, меня сейчас задавят… Сим, задыхаюсь! Ох, Сим…
– В чем отказывали? Чего для них жалели? От себя кусок отрывали, ходили босяками, лишь бы их одеть-обуть…
– Напереть всем разом – и ворота к черту…
– Да я его в жизни пальцем не тронула. Я видела, как вы своего-то ремнем гоняете, а у нас дома и в помине такого не было…
– Видал пулеметы? Это что же, в народ стрелять? За своих-то детей?
– Муничка! Муничка! Муничка! Муничка мой! Муничка!"
Однако, неведомый равнодушный и чуть брезгливый Голос сообщает родительскому сообществу города, что дети ушли добровольно. Что мало что можно изменить. Что детей можно увидеть (как потом становится ясно, в детском виде последний раз), надо приезжать в определённые часы свиданий. И, если дети сами захотят, они, со своими безнадежно отставшими от мутационного рывка природы родителями, пообщаются. Не захотят -- ну, увы и ах.
Меня всегда немного удивляло некоторое несоответствие торжественного финального "аккорда" романа, с эпическим исчезновением города ( те самые финальные строки, прочитанные Феликсу Сорокину) и вот этого "отрывания" по живому родителей от детей. Не детей от родителей, а наоборот. И всё равно, это страшно. Что-то, воля ваша, в этом новом мире не так (ну, это лично моя точка зрения). Как всегда, произведение Стругацких больше задает вопросы, нежели отвечает на них.
И всё же, первый раз за много лет в город пришло солнце, и после бегства из города обезумевших от страха людей, он стал исчезать, как зыбкий мираж.
"Таяли и испарялись крыши, жесть и черепица дымились ржавым паром и исчезали на глазах. В стенах росли проталины, расползались, открывая обшарпанные обои, облупленные кровати, колченогую мебель и выцветшие фотографии. Мягко подламываясь, стаивали уличные фонари, растворялись в воздухе киоски и рекламные тумбы – все вокруг потрескивало, тихонько шипело, шелестело, делалось пористым, прозрачным, превращалось в сугробы грязи и пропадало. Вдали башня ратуши изменила очертания, сделалась зыбкой и слилась с синевой неба. Некоторое время в небе, отдельно от всего, висели старинные башенные часы, потом исчезли и они…"
Новый мир пришёл. Свершилось. Для Феликса Сорокина света и покоя не будет, но его герой Банев, первый раз в жизни чувствует покой и безопасность. Именно на пороге нового. И немногие избранные, оставшиеся в городе, встречают повзрослевших за одну ночь детей, которые идут под ярким солнцем, по обновленной земле.
Пишите ваши мысли, ставьте лайки, буду благодарна!
