Эдуард Васильевич Ракитин, профессор института этнографии, молча стоял перед зеркалом в вестибюле и сосредоточенно, хмуро рассматривал свое отражение. Отражение его давно не радовало, но сегодня как-то по-особенному. Эдуард Васильевич привык видеть в зеркале энергичное подвижное лицо с цепким внимательным взглядом ясных глаз, но в последнее время видел лишь оплывший безвольный овал и сонно-прикрытые тусклые глаза.
"Старею? - придирчиво разглядывая себя, вопрошал он, - Заболеваю? Устал? Располнел?"
Конечно, усталость - вполне себе правдоподобное объяснение! Дешифровка древних письменностей - тот еще напряженный труд, а последняя работа, которая уже готовилась к публикации, просто всех вымотала! Но такое бывало и раньше... Хотя, нет, раньше было не так. Раньше к усталости от проделанной работы никогда не примешивалось чувство ее бессмысленности и никому не нужности. А теперь оно стало постоянным спутником, и сводило на нет всю радость от успеха.
Эдуард Васильевич отошел от зеркала и направился к выходу. Хорошо, что сегодня можно уйти пораньше - ему необходимо отдохнуть. В последние несколько месяцев время буквально утекает у него сквозь пальцы, и его ни на что не хватает. Сначала профессор списывал это на свою неорганизованность, потом на забывчивость, а потом просто смирился с тем, что ход времени как-то странно ускорился. Он даже пересел с личной машины на автобус, думая, что так избежит потери драгоценных часов в пробках. Вот и сейчас, пока он шел на остановку, ему показалось, что на улице уже слишком темно, хотя было совсем не поздно.
Эдуард Васильевич уселся на свободное сиденье, взглянул на часы и... надолго застыл, вперив в них взгляд. Потом постучал по крышке циферблата, поднес часы к уху. "Невозможно!" - мысленно воскликнул он.
Из института он вышел ровно в три, до автобусной остановки шел минут десять. Можно, конечно, накинуть еще полчаса на все про все, но даже так: не-воз-мож-но, чтобы уже был восьмой час!
Эдуард Васильевич наклонился к сидящему рядом пассажиру:
- Простите, сколько на ваших часах? Мои что-то...
Сосед, маленький тщедушный старикашка, заерзал на своем сиденье и противно захихикал:
- Пра-а-а-вильно! - с каким-то злорадным смешком протянул он, - Все у тебя правильно!
Эдуард Васильевич отвернулся к окну. "Как я стремительно старею!" - с острой тоской подумал он. Старикашка на соседнем сиденье снова нервно заерзал и захихикал:
- Так-так! Так и есть! - бормотал он себе под нос.
Эдуард Васильевич покосился на него. Сумашедший? Просто нервно-больной? Какие у него неприятные пальцы! Как сучья: скрюченные, нервозные, дрожащие... Может, бывший пианист? Или композитор?
- Заметно, да? - вдруг развернувшись к нему, сдавленным шепотом спросил старикашка в самое ухо. - До сих пор еще заметно?
- Что вам угодно? - отшатнулся Эдуард Васильевич, - Что заметно?
- Да то, что я - композитор! - все тем же срывающимся шепотом почти прокричал старикашка.
Эдуард Васильевич сконфузился и часто заморгал. Неужели он говорил сам с собою вслух? Господи, как неудобно получилось! Совсем он стал старый дурак!
- Простите, - пробормотал он, отстраняясь и привставая, чтобы выйти, - Я не хотел вас обидеть. Я... старею я, вот что!
Профессор неловко протиснулся к выходу и вышел, не глядя на остановку. В ушах у него шумело, на глаза навернулись слезы досады.
- Стойте! - услышал он позади себя.
Обернувшись, Эдуард Васильевич увидел, что противный старикашка выскочил вслед за ним.
- Стойте! - старческим скрипучим голосом кричал он, и неловко размахивал своими скрюченными руками.
Эдуард Васильевич тяжело вздохнул и остановился. Что ж, он сам виноват: обидел человека, который и так не в себе, теперь придется объясняться с ним битый час. Лишь бы тот не устроил скандал на всю улицу!.. Профессор беспомощно развел руками и попытался улыбнуться:
- Простите меня, пожалуйста! Я, право же...
Старикашка неожиданно прытко наскочил на него и ухватил за рукав:
- Так ты, правда, заметил, что я - композитор? По рукам, да? Ведь это сразу видно, да? Ну, да же? Вы ведь это заметили, ну?
Эдуард Васильевич так растерялся, что даже не попытался стряхнуть старикашку, а тот все говорил и говорил, чем дальше, тем взволнованней и бессвязней, обращаясь к профессору то на ты, то на вы, трясясь всем телом и сжимая рукав профессорского пальто. Внезапно он остановился и погрозил профессору пальцем:
- А я ведь тоже сразу тебя признал!
Это было уже слишком! Эдуард Васильевич выдернул свою руку из цепких пальцев старикашки:
- Да подите вы... сумашедший!
Старикашка выпустил рукав Эдуарда Васильевича, но отставать и не думал. Он засеменил позади, пытаясь нагнать спешно удаляющего профессора.
- Я милицию позову! - полуобернувшись, пригрозил Эдуард Васильевич.
- Да подождите же вы!.. - задыхаясь от быстрой ходьбы, просипел старикашка, - Я знаю, кто крадет у вас время!
При этих словах Эдуард Васильевич остановился так резко, что старикашка, не успев сбавить шаг, налетел на него.
- Что такое? - переспросил Эдуард Васильевич, - Как вы сказали?
Старикашка снова ухватил его за рукав, но уже не за тем, чтобы удержать, а чтобы удержаться самому.
- Постойте минутку, - он сделал предостерегающий жест, стараясь отдышаться, - Я сейчас все объясню. Я, действительно, когда-то был композитором, и я знаю, кто и почему крадет у вас время!
Продолжение - здесь
Я не прошу у вас лайки, репосты, комментарии, подписки! Чудо случится с Вами уже сегодня и без всего этого!
