Журналисты Вика и Михаил Сердюковы,
г. Москва 2013 год.
Композитор, создатель и руководитель знаменитого ВИА «Голубые гитары», доктор искусствоведения Игорь ГРАНОВ – о старой доброй советской эстраде, ее песнях, звездах, приоритетах…
Из досье:
ГРАНОВ Игорь Яковлевич родился 9 февраля 1938 года в Москве. Окончил музыкальное училище по специальности дирижёр-хоровик (1956) и Высшие режиссёрские курсы при ГИТИСе (1973) Заслуженный артист РФ, действительный член Российской академии естественных наук (2001), доктор искусствоведения (1997), почетный профессор Международной Академии наук Сан-Марино. На протяжении многих лет – Председатель Общественного совета при ГУ МВД России по Московской области.
Награжден орденами «Дружба народов» и «Знак почета».
Представляя отечественную эстраду, И.Я. Гранов неоднократно выступал в странах Европы, Азии, Африки и Америки. Он лауреат Международного фестиваля молодежи и студентов в Хельсинки 1962 года. В 1964 году во время гастролей в Кампучии и Лаосе за исполнительское мастерство он был награжден Золотой и Серебряной медалями конкурсной программы. Удостоен звания лауреата на фестивале «Братиславская лира» в 1973 году, а в 1978 году – на Международном музыкальном форуме в Дрездене. С 1980 года песни на музыку Игоря Гранова регулярно получали высшие награды в телевизионном конкурсе «Песня года».
Удачно сочетая три замечательных таланта – композитора, организатора и научного деятеля, И.Я. Гранов возглавляет «Дом эстрады, сценографии и менеджмента «Музыка», а также является членом научного совета Института политических технологий.
У него обширные научные интересы в области философии. За развитие ноосферных знаний и технологий РАЕН И.Я Гранову присуждено почетное звание «Рыцарь науки и искусств» и наградной знак, на котором выгравирован девиз «Разум. Доблесть. Честь».
В качестве режиссера И.Я. Гранов участвовал в проведении многих фестивалей, праздников, больших концертных программ на стадионах, во дворцах спорта, Кремлёвском Дворце съездов.
Игорь Яковлевич большой и верный друг детей и молодежи, с уверенностью его можно назвать заслуженным ветераном Детского движения Москвы. Ведь он более 20 лет шефствует над Домом культуры для инвалидов «Надежда» (ныне ГБУК «ГСКЦ «Надежда», единственное в Москве учреждение культуры, которое оказывает содействие интеграции инвалидов в общество средствами культуры и искусства). Композитор пишет музыку для детских программ Народного коллектива России – концертно-театральной шоу-студии «Игра», помогает ансамблю сценическим оборудованием и творческими консультациями.
Ребята называют его Многограновым – за неистощимость смелых идей и умение воплощать их в жизнь. Игорь Яковлевич Гранов для них – кумир.
Сон на рояле
40-е годы XX века. Военное детство – трудное, полуголодное. Те, кто постарше и способны держать оружие, на фронте. А те, кому от горшка два вершка – есть все время хотят, плачут. Впрочем, убедившись в бесполезности слез, подростки начинают думать, как заработать на хлеб насущный. Способов было много, и относительно честные среди них тоже были.
Один из них – зарабатывать музыкой. Поэтому когда от Москвы отогнали фашистов, и старший брат-фронтовик Юра с осколком в глазу вернулся домой, но на инвалидную пенсию жить отказался, а стал выступать на разных площадках, зарабатывая на жизнь игрой на аккордеоне, Игорю, младшему сыну, мама сказала: «Давай-ка и ты займись музыкой – дело хлебное. А брат научит».
Юра еще до войны играл на аккордеоне. Но занятия длились недолго. Однажды старшой вспылил – Игорь почему-то не проявлял усердия, и все закончилось тем, что маленький ученик получил хорошую оплеуху... После этого мама отвела ребенка в музыкальную школу. Игорю Гранову тогда было восемь лет. Сейчас ему 75. Те времена он вспоминает весело:
– …А потом Юра женился, у него родилась дочка Людочка. Чуть подросла и стала пиликать на скрипке – это при нашей-то тесноте! (Сейчас она преподает в Московской консерватории).
Всей семьей мы тогда жили на окраине Москвы – в Тушине, в маленьком деревянном доме, где было три крохотных комнатушки, а «удобства» – на улице. Тем не менее, в дом каким-то невероятным образом удалось затащить настоящий рояль. Мальчишкой я часто спал прямо на нем – больше не находилось места.
– Так вам, наверное, и сны музыкальные снились…
– Что-то не припомню. Если честно, то в детстве я был готов заниматься всем, чем угодно, только не музыкой! В футбол играл, в войну, по садам с друзьями совершали набеги – за яблоками. Еще книжки любил читать – приключения. Заниматься музыкой детей, как правило, заставляют взрослые – в этом беда.
– Это как руки мыть или зубы чистить – никогда не хочется, но ведь надо!..
– Конечно: у родителей всегда грандиозные планы на будущее своих чад, вот и приходится страдать юным отнюдь не Моцартам и Паганини... Те-то без музыки жить не могли с пеленок, потому что гении от рождения, но как быть остальным? Представьте себе картину: на рояле пюпитр, и вместе с нотами – мама в этом деле не больно-то понимала – книжка Дюма. То, что я извлекал тогда из инструмента, музыкой назвать было трудно. Звуки какие-то сотрясали весь дом, но при этом я же книжку читал, воображая себя мушкетером!..
– Мушкетеры все время дерутся, а вам доводилось?
– Конечно. Район, где мы жили, тихим никто не считал – хулиганов хватало, многие из тюрьмы выходили на волю только чтобы выпить и закусить. Потом что-то снова творили и обратно – в кутузку. Был у нас в районе тогда пахан по имени Федор: смотрел за округой. А меня держал при себе – личным музыкантом. Наша улица называлась Центральная, а вообще-то там был военный городок, где жили всякие ребята, в том числе и дети работников генерального штаба.
– Пахан уважал музыку?
– Федор – здоровый был парень, борец. По праздникам он собирал до ста человек со всей округи: из Покровского-Стрешнева, Щукино, Тушино, Сокола – и устраивал парады. Всё было очень серьезно. Ребята строились, замирали по команде «смирно». Старшие подходили к командующему, докладывали: кто сидит, кто вышел, кто собирается сесть и за какие дела… Он принимал доклады, а затем произносил один и тот же спич: «Поздравляю всех с праздником (допустим, Великого Октября)... Все пути ведут к коммунизму, так пойдемте же по одному из них!» Тут вступал в дело я – исполнялся бравурный марш, под который ребятня стройной колонной направлялись в столовку – жрать водку с пивом...
– С интересными людьми довелось вам общаться…
– Не то слово – обо всех не расскажешь…
Вкус к импровизации
– Что еще запало вам в душу – на музыкальном пути?
– Музыкой я подрабатывал с 13 лет. Сначала играл на танцах, летом – в пионерских лагерях. Однажды, меня, пацана, зачислили в штат старшим музыкантом очень крупного пионерского лагеря в Мещерино, в котором отдыхали дети сотрудников комитета госбезопасности. Так я там не только играл, но даже командовал... лейтенантами. – Как так – вы же совсем не военный? – Зато был старшим по должности, они же не умели играть так, как я. Мне даже персональный «воронок» давали – съездить на выходной день домой. Мама была в восторге. – А что в те годы восторгало вас, юного музыканта?.. – Разумеется, джаз – как очень многих в то время. При этом я окончил дирижерско-хоровое отделение музыкального училища, а когда учился в институте Гнесиных, то параллельно преподавал в детской музыкальной школе имени Дунаевского – вел хор старших классов и теорию музыки. Учил детей – доброму, вечному...
– Но не джазу?
– Джазу тогда не учили нигде. Долгое время эта музыка считалась не нашей – чуждой слуху советского человека.
– Где же вы постигали её?
– Много было мест, где удавалось что-то услышать и увидеть... К тому же мой брат в конце 40-х уже вовсю играл эстрадную музыку. Я с ним ходил на вечера. Позже стали появляться пленки с записями – «на костях», «на ребрах», «на черепах».
– Простите, что это за анатомия?
– Да молодость наша, моя, в частности… Джаз ведь считался тогда андеграундом – что-то сродни подполью. Вроде бы никто его официально не запрещал, но пластинки с такой музыкой в нашей стране не выпускались. А послушать-то хотелось... Позже смышленые люди придумали записывать джаз на больших рентгеновских снимках.
– Что вы слушали?
– Всё, начиная с Вертинского, Утесова, Варламова... Джазовую музыку можно было услышать и на нашей эстраде. Тот же оркестр пианиста и композитора Александра Цфасмана существовал вполне легально, его острый синкоп «Звуки джаза» пользовался огромным успехом.
Несмотря на это, отношение к джазу было неоднозначным: отечественных джаз-исполнителей критиковали, особенно в 40-е годы, нещадно – за космополитизм, подражание западной культуре. Только с хрущевской оттепелью к джазу стали относиться более благосклонно. В 50-е и 60-е годы в Москве возобновили свою деятельность оркестры Эдди Рознера и Олега Лундстрема.
– Советские классики несоветского жанра!..
– Артисты, которых можно было послушать, были всегда... В те годы в фойе кинотеатров перед началом сеансов непременно играл оркестр, зрители любили потанцевать под джаз или что-то такое. На студенческих вечерах, которых тоже проходило немало, всегда непременно играли оркестры.
– Вы мечтали стать таким музыкантом?
– Просто стал. В Москве была музыкальная биржа. Люди, которые имели отношения с администрацией Домов культуры – ну, там Дома композиторов, архитекторов, журналистов – приглашались в эти залы. Это были точки, где мы выступали. Там играли танцевальную музыку, но чтобы играть, нужно было ее знать, естественно. Администраторы Домов культуры приходили на биржу и говорили: «Иванов, ты сегодня свободен? Свободен. Так – идешь со мной. Мне нужен еще тот-то и тот-то...» Репертуар был общеизвестным, всю популярную музыку – нашу и западную – следовало знать назубок. Такова специфика работы. Я ходил с братом, часто играл на аккордеоне и фортепиано – в зависимости от того, что было востребовано. Имел еще свои «точки» в районе – такие, например, как Курчатовский клуб при атомном институте…
– Но ведь это закрытый клуб – там отдыхали физики, которые как раз в те годы создавали водородную бомбу…
– Я об этом не знал. Люди как люди – веселые, любители потанцевать современные танцы. Чем они занимаются в рабочее время, меня не интересовало. Правда, слышал про какие-то эксперименты на мышах и крысах, но в суть не вникал, слава Богу...
– Приходилось, наверное, и в ресторанных оркестрах играть? Говорят, многие будущие эстрадные знаменитости с этого начинали?
– Тут я – исключение, не довелось. А брат играл иногда, и очень неплохо.
– В фильме «Веселые ребятах» джаз-оркестр Леонида Утесова даже на похоронах подрабатывал…
– И этого у меня не было. На похороны собирались духовые оркестры – там своя команда.
– Так чем же для вас был джаз? Как известно, в дальнейшем вы отошли от этого музыкального направления…
– Джазу я благодарен, прежде всего, за то, что он привил мне вкус к импровизации, научил этому искусству. С ним я обрел определенную степень свободы мышления, научился реализовывать свои творческие фантазии, создавать разнообразную фактуру, понимать и устанавливать связь импровизации с образной сферой произведения. Это и по молодости мне пригодилось, ведь на той же бирже сегодня работа есть, а завтра и послезавтра ты никому не нужен. Выручить тут могло лишь одно: способность, как только потребуется, сходу сыграть с любым музыкантом, органично вписаться в любой коллектив. При этом играть так, будто всё с этими, подчас малознакомыми музыкантами, было тщательно отрепетировано... Навыки импровизировать с любым оркестром обеспечивали максимальную востребованность. Это же умение, по большому счету, впоследствии помогло мне стать аранжировщиком и композитором.
– Джазовая импровизация – это наработанный навык или врожденная способность?
– Однозначного ответа тут нет. Но я точно знаю, что без умения импровизировать джазовым музыкантом не станешь. Тут и определенное мышление нужно, и огромный, настойчивый труд.
– Тружеников, как правило, замечают и уж тогда…
– Не всегда, к сожалению, замечают, но мне повезло – в 1957 году я получил приглашение поработать в Москонцерте – в джаз-секстете Михаила Волоха. С этого момента, считаю, началась моя эстрадная карьера. Три года выступал в составе джазового ансамбля, а затем приступил к реализации собственных замыслов.
– «Нонаккорды, трезвучия с секстой в роли тонических аккордов, альтерации квинт и нон… Вставал первый трубач Михаил Волох и лепил нечто «джазовое» – от фонаря в высоком регистре» – вспоминает те времена ваш коллега, известный джаз-музыкант Николай Чугунов…
– Михаил Волох был импровизатором экстра-класса. Пожалуй, лучший в то время трубач и вообще яркая личность – авторитет среди музыкантов... Ему было уже лет 45, а я-то мальчишка по сравнению с ним. Он жил музыкой, самозабвенно ей отдавался и нас, соответственно, не щадил. Впрочем, никто и не требовал пощады. Я играл на пианино, случалось, по четыре часа подряд! Физические затраты при таком труде приравниваются к восьмичасовой смене каменотеса... Плюс нервное потрясение…
– Как снималось потом напряжение – вы же переживали стресс?!
– Кто-то гасил пожар в душе водкой, а кто-то просто умел владеть собой и занимался, допустим, спортом...
– Вы что предпочитали?
– Ну, раз сейчас перед вами сижу, понятно, что на спиртное не нажимал. На спорт, правда, тоже. Жизнь предложила мне такой букет самых разных занятий, что и минуты свободной не было никогда, да и до сих пор также…