Есть тема, которая одновременно интересна и скучна - это сны. Люди любят поговорить о том, что им приснилось, лезут в сонники, чтобы найти там занимательное толкование (кто не верит сонникам - обращается к теориям Фрейда, Юнга и пр.), но волнует это только самого сновидца, - посторонних чужие сны, как правило, заставляют скучать в ожидании конца путанного и непонятного эмоционального рассказа.
На самом деле сны не так уж непостижимы и случайны; зная субъективную реальность сновидца, можно понять и его видения.
Но есть особая категория снов, которые заранее подготовлены для нашего понимания. Это сны литературные. Наверное, у любого писателя можно встретить хотя бы осколки снов героев и героинь, а у кого-то они играют важную роль в повествовании (сон Анны в «Анне Карениной», сон Татьяны в «Евгении Онегине»). Есть писатели, чьи произведения, при желании, можно посчитать насквозь сновидческими - гоголевские «Мёртвые души» - чем не один бесконечный сон.
Алексей Ремизов, как бы наследуя Гоголю, сочинил книгу, название которой вынесено в заголовок («Сны и предсонье»), посвящённую литературные снам; свои собственные он тоже не постеснялся записать. Увлекательное занятие - пытаться ухватить за хвост ускользающее видение. Пробовали когда-нибудь? Редкий сон остаётся с тобой в яви, большинство - бежит прочь.
Чтобы спасти грёзы от разрушения, нужно фиксировать их сразу же по пробуждении, пока они не истлели и не обратились в пыль. И тогда к ним можно будет возвращаться, переживать заново и постигать их скрытые смыслы.
Но проще, конечно, читать то, что записали другие; пусть, возможно, это и всего лишь реконструкции, а не живые сны, зато изложенные хорошим языком, изящные виньетки, как, например, этот жаркий сон Людмилы из «Мелкого беса» Сологуба:
Всю ночь Людмиле снились такие знойные, африканские сны! То грезилось ей, что лежит она в душно-натопленной горнице и одеяло сползает с неё, и обнажает её горячее тело, - и вот чешуйчатый, кольчатый змей вполз в её опочивальню и поднимается, ползёт по дереву, по ветвям её нагих, прекрасных ног...
Потом приснилось ей озеро и жаркий летний вечер, под тяжко надвигающимися грозовыми тучами, - и она лежит на берегу, нагая, с золотым гладким венцом на лбу. Пахло тёплою застоявшею водою и тиною, и изнывающею от зноя травою, - а по воде, темной и зловеще спокойной, плыл белый лебедь, сильный, царственно-величавый. Он шумно бил по воде крыльями и, громко шипя, приблизился, обнял её, - стало темно и жутко...
И у змея, и у лебедя наклонилось над Людмилою Сашино лицо, до синевы бледное, с тёмными загадочно-печальными глазами, - и синевато-чёрные ресницы, ревниво закрывая их чарующий взор, опускались тяжело, страшно.
Потом приснилась Людмиле великолепная палата с низкими, грузными сводами, - и толпились в ней нагие, сильные, прекрасные отроки,- а краше всех был Саша. Она сидела высоко, и нагие отроки перед нею поочерёдно бичевали друг друга. И когда положили на пол Сашу, головою к Людмиле, и бичевали его, а он звонко смеялся и плакал, - она хохотала, как иногда хохочут во сне, когда вдруг усиленно забьётся сердце, - смеются долго, неудержимо, смехом самозабвения и смерти...