«Уму-разуму учить» в исполнении Клавдии Ильиничны - это нечто среднее между самообразованием и длинной, нудной лекцией о вреде общения с Карпуниными. Закатав три баночки варенья и поставив на плиту новую порцию ягод в эмалированной кастрюльке, старушка принесла из кухни наполовину сгоревшую свечу в железной кружке, поставила передо мной на стол и велела зажечь огонь без спичек. Силой мысли. С первой же попытки у меня получилось зажечь и свечу, и заодно ситцевую занавеску на окне, после чего я услышала:
- Ну да, всё ты можешь, только практика нужна, а то сдуру да по неопытности весь лес спалишь. Остальное само придёт по мере надобности. Только ежели будешь дар свой попусту растрачивать, не жалуйся потом, что нужная сила в нужное время на помощь тебе не пришла.
О способностях моих Клавдия Ильинична знала… ровным счётом ничего. Она помнила, что бабка её Марфа многое могла, но наследница в этом отношении обделённой оказалась, поэтому наставник из неё был примерно как из меня учитель музыки - о существовании нот знаю, но на слух различить их не могу. Всё полезное, что старушка могла мне поведать, ограничивалось её познаниями о необычных лесных обитателях.
Леший - существо невидимое, неосязаемое, никакие облики не принимающее, по характеру капризное, злобное и своенравное.
- Он тута хозяин, Марфуш. Именно тута, между речками, а на других берегах другие лесовики хозяйничают. Марфу любил, а меня терпит только. Я ж для его леса не смогла ничего. Пруды эти, лагерь, охотники… Всяк творил, что вздумается, а я как та собака беззубая - гавкать только, а укусить не можется. Пока бабка жива была, тута никто и травинки без её ведома примять не мог. В войну мы с ней в лесах этих прятали народ со всех деревень окрестных. Дети, старики, бабы, солдатики раненые или болезные - их леший впускал и не обижал. А ежели вражина какая с недобрыми намерениями сюда пёрлася, так он в болото их всех заводил и топил тама. Болота-то тогда о-го-го какие были. А без Марфы всё не так стало. Леший-то лесу хозяин, не людям. Птах лесных и деревьев шёпот понимает, а в намерениях людских ни бельмеса не смыслит. Без подсказки не понимает, кто с добром идёт, а кто беду его лесу несёт. Вот взять Мирона этого - гад гадом, а в лесу нашем не заплутал ни разу. Я уж и так, и эдак… Сколько раз просила: «Лесовичок ты наш родненький, не пускай ты сюда упыря этого. От него же ж только вред сплошной и будет», а всё без толку. Не слышит меня леший. Марфу слышал и понимал, а меня вроде как и нет здеся.
- А это правда, что после революции здесь один из Мухиных в болоте утонул? - вспомнила я рассказ Мирона.
- Чистая правда, - кивнула Клавдия Ильинична. - Я своими глазами это видала. Мне годков двадцать было тогда. Осень была, холодно. И дождь шёл. Мы с бабкой с утра по клюкву снарядилися, а ближе к полудню этот чёрт усатый на нас-то и выскочил. Его же арестовать хотели и в ссылку отправить как контру, а он убёг. Жену беременную бросил на произвол судьбы, а свою шкуру спасал, потому и шёл не открыто, а вброд через реку и дальше лесом. В деревне у нас спрятаться хотел, дорогу спрашивал. Где стоял тогда, там под мох и провалился. Трясина-то дальше, а в тех местах ежели хлюпнешь куда, то только до пояса и будет, а он с головой ушёл. Быстро так, даже вскрикнуть не успел. А мы смотрели. Марфа тогда сказала, что Мухиных никакой бедой не исправить. Как были мерзавцами испокон веков, так ими всегда и будут, как ни воспитывай. Один другого не лучше.
Я возражать на эти слова не рискнула, потому что сама ещё не определилась с тем, кто из Карпуниных мне враг, а кто - друг. Старушка ещё минут десять брюзжала, осыпая проклятиями и ругательствами весь Мухинский род, а я пыталась уловить в этом потоке информации что-нибудь полезное. Не уловила. Мирон был прав - у Оленевых фамильная ненависть к дальним родственникам, не поддающаяся логике или объяснению.
Ближе к часу ночи наша затянувшаяся беседа наконец-то вернулась к перечню лесной нечисти. С лешим всё понятно - мне самой придёся как-то с ним контакт налаживать, помощников не будет. В наличии имелись ещё моховики, оберегающие лесную флору. Зелёные ягоды не рвать, поганки не пинать, веток не ломать, растения с корнями не выдёргивать - простые правила, за нарушение которых можно было схлопотать какое-нибудь неприятное наказание.
- Могут клопа вонючего вместо ягоды подсунуть. Сорвёшь голубику али малинку недозрелую, сунешь в рот, начнёшь жевать, а это жук, а не ягода. И во рту потом пакостно, и в следующий раз смотреть будешь, к чему рука тянется. Ежели сильно разозлить, то могут и вороньим глазом накормить, и грибами ядовитыми. Были случаи такие. Позапрошлый год на чернику богатым выдался, так тута городские гребёнками все черничники пообдирали до голых веточек. А потом Борька рассказывал, что по новостям про отравления передавали. Кто-то помер даже. А толку-то? Моховиков мало, за каждым гостем уследить не успевают. Так они прошлый год просто все ягоды и грибы от чужих глаз попрятали, пусто тута было. Я-то вижу и взять могу, а другие с пустыми корзинками и вёдрами восвояси убиралися.
Ещё выяснилось, что если хочется найти хорошую ягодную полянку или много съедобных грибов, то обращаться с просьбой об этом нужно не к лешему. а именно к моховикам. Я взяла это интересное открытие на заметку и наконец-то спросила про волков.
- Я их в последний раз при живой бабке видала, - призналась Клавдия Ильинична. - И не волки это, а близнецы-перевёртыши. Могут кем угодно обернуться, но всегда одинаковые. Ежели один волк, то и другой таким же будет. Два тетерева, две жабы болотные, две куницы. Детьми тоже могут. Бегут по тропинке тебе навстречу две девчушки голубоглазые, хохочут… Сарафанчики на них такие, каких уже давно не шьют и не носят, веночки из цветов луговых на головушках светленьких. Повернёшься вслед посмотреть - там две лисы резвятся, а смех детский так эхом по лесу и разносится. И такой страх от этого берёт, что в другой раз и идти той тропинкой не хочется. Не знаю я, откуда они здеся. И Марфа не знала. Они ж безмолвные, не говорят по-человечьи. Но умные и верные. Ежели признали тебя, то это навсегда. Других таких тута нету, их двое всего.
- А кикиморы болотные здесь есть? - вполне серьёзно поинтересовалась я.
- Откуда в болоте кикиморы? - нахмурилась старушка. - Это ж домашние духи, не лесные. У Семёныча одна живёт, коню его в гриве и хвосте косы плетёт по ночам, а в лесу их нету. А с домовыми, кстати, беда. Ты ж, дурёха, не в моём доме жить будешь?
- В одиннадцатом.
- Ну вот ежели хочешь по ночам спать спокойно, то первым делом наломай веток ольховых и этим веником всех домовых с углов повыметай на улицу, а то покоя не будет.
- Карпунин там несколько дней жил и что-то не жаловался, - осторожно заметила я.
- А чего ему жаловаться? - презрительно фыркнула Клавдия Ильинична. - Он же пень пнём. По нём хоть прыгай, он всё одно ничего не почует. Домовой простого человека тогда только беспокоит, когда недоволен чем-то, а ты у нас теперича непростая, поэтому к тебе внимание особое будет. Ты, Марфушенька, зря с Карпуниным-то любезничаешь. Та сила, что тебе досталася, для особых дел предназначена была. У ней цель есть и причина. Ворогу такое даже показывать нельзя, а ты перевёртышей чуть ли не обниматься с иродом этим заставляешь. Ежели и дальше так пойдёт, то силушка-то против тебя обернуться может.
Ну вот примерно так наша беседа и проходила - затронешь какую-нибудь тему, а старушка после нескольких фраз всё к тому сводит, что Карпунины - зло злейшее, и общаться мне с ними не следует. На вопрос, для чего Оленевым была дана эта самая «силушка», я внятного ответа так и не получила, зато ещё раз послушала сказку про барина, жену его неверную и дочку брошенную. Клавдия Ильинична готова была все свои тридцать два целых зуба отдать в пользу того, что первой носительницей необычного дара была та самая барская дочка Дарёна. Дальше способности эти пришлым женщинам передавались. На моё предположение о том, что и Дарёна как посторонний Оленевым человек могла стать не первой, а просто очередной наследницей, старушка долго негодовала, но ни одного разумного довода против этой версии так и не выдвинула. Зато заявила, что природа Дарёну наделила силой неведомой для того, чтобы девушка могла с Мухиными за обиду поквитаться. И я, соответственно, тоже теперь должна Карпуниным только пакости делать - они же потомки Мухиных. Ужас, короче.
О домовых мы тоже поговорили как-то скомканно. Они есть, но их больше, чем целых домов, поэтому между домашней нечистью ведётся постоянная борьба за тёплый угол рядом с печкой. С дворовыми примерно та же история, но им для жизни нужен хлев с животиной или хотя бы собака в будке - в пустом дворе они не живут. И всё. Сама Клавдия Ильинична никогда лично не сталкивалась ни с домовыми, ни с дворовыми, но со слов своей покойной бабки знает, что дела обстоят приблизительно так. И какому «уму-разуму» она собралась меня учить с таким скудным багажом знаний, непонятно.
В свой дом номер одиннадцать я возвращалась в четвёртом часу утра. Чтобы не обидеть заботливую бабулечку, приняла в дар её бывший в употреблении ольховый веник - не искать же ночью ольху в окрестных зарослях, а без веника этого, по мнению старушки, мне никак не обойтись. Множество вопросов так и остались невысказанными, но я начала подозревать, что ответов на них всё равно не получу. Да, Клавдия Ильинична знала о мистической составляющей этого мира гораздо больше меня, но не так много, как хотелось бы. И начавшая уже было складываться перед моим мысленным взором картинка происходящего после этой беседы снова рассыпалась на бессвязные кусочки. Моя наставница понятия не имела, с какой целью на протяжении многих десятилетий в её роду передавались сверхъестественные способности. Возможно, у них вообще не было никакой цели - просто дар. Вполне вероятно, что история с барином Мухиным стала просто отправным моментом, с которого этот дар обрёл хоть какой-то смысл.
Мой несчастный мозг сказал: «Хватит!» и наотрез отказался переваривать то нагромождение информации, которое я в него засунула. Как там говорится? Утро вечера мудренее? Вот я и решила - посплю, с утра начну обживаться на новом месте и потихоньку привыкать к обновлённой самой себе. Меня просили сохранить лес, а не копаться в первопричинах. Интересно, конечно, почему оберегать именно этот лес так важно, но спросить-то не у кого. Марфа умерла давно, и не факт, что она располагала большим объёмом информации, чем её внучка.
- Мяу! - донеслось с крыльца, когда я зашла за калитку своего жилища.
- Батончик! - обрадовалась я и посветила на крыльцо телефонным фонариком.
Там был не Батон. Там было… Я даже не знаю, как это словами выразить. Первое желание, которое меня тогда посетило - это шмякнуть неведомую зверушку ольховым веником. Я уже даже приготовилась это сделать, и зверушка весьма предусмотрительно слиняла с крыльца в ночную тьму, оставив для меня подношение - не до конца придушенную, упитанную полёвку, которая лежала у самой двери, подёргивая лапками в предсмертных судорогах. Мне аж стыдно стало. Гости ко мне с подарками на новоселье ходят, а я их - веником.
- Кыся… - позвала негромко. - Кысь-кысь…
- Мяу! - донеслось неуверенно откуда-то из темноты.
- Кысь-кысь…
Это не было похоже на кысю. Это было похоже на комок грязи с большими жёлтыми глазами. Но оно характерно мяукало. Долго мяукало. И отказывалось приближаться. Мне надоело стоять на крыльце и я подумала: «Само зайдёшь, если захочешь». А ещё подумала, что надо заставить Карпунина сделать мне уличное освещение - ничерта же не видно ночью. Хорошо ещё, что я перед уходом свет в доме не выключила, а то совсем жутко было бы.
Демонстративно, чтобы грязное нечто хорошо видело мои действия, я двумя пальчиками за заднюю лапку подняла с дощатого крыльца подыхающий презент и минуты две вдохновенно ахала, расхваливая «вкуснющую мышку». Входя в дом, оставила дверь приоткрытой - для гостя. Или гостьи - я же тогда не знала, какого оно пола. В доме с радостью обнаружила, что Карпунин всё-таки удосужился принести из двадцать второго мою сумку. И две коробки с какими-то нужностями. И сам после этого не ушёл, что свело мою радость практически к нулю.
- У тебя бессонница что ли? - поинтересовалась я, держа в одной руке веник и продолжающий сиять фонариком телефон, а в другой - полудохлую мышь.
- Просто забыл сказать, что утром собираюсь в Мухино по делам. Если тебе что-то нужно…
- Вот прямо сейчас мне нужно, чтобы тебя здесь не было, - уверенно заявила я. - У меня тут букетно-конфетный период начался, не видишь что ли? А ты мне своей небритой физиономией всех ухажёров распугаешь.
- А это букет и конфеты? - недоверчиво осведомился он, переводя взгляд с веника на грызуна.
- Ага, - кивнула я. - Кстати, ты случайно не знаешь, как добить мышку, чтобы она не мучилась?
- Верни её Батону, пусть сам добивает, - брезгливо поморщился Мирон.
- А это не от Батона.
Гордо вздёрнув подбородок, я прошла в кухню, где определила веник в угол, а мышь - в мусорное ведро. Выключила фонарик, вернулась в комнату… Демонстративное восхваление подарка всё же сработало. Грязное недоразумение решило принять моё приглашение и даже наполовину вошло в дом, застыв на пороге. Оно смотрело на Карпунина, Карпунин - на него…
- Это что? - наконец-то прозвучал вопрос, ответ на который мне тоже очень хотелось бы знать.
- Понятия не имею, - честно призналась я. - Похоже на что-то из семейства кошачьих, но утверждать не возьмусь.
«Что-то из семейства кошачьих» при свете электрической лампочки выглядело жалко. Оно было невероятно худым и костлявым, а под толстым слоем грязи разобрать окрас этого существа было практически невозможно. Вроде бы серое. Или чёрное.
- Мяу! - издало «это» жалобный звук.
- Ну заходи уже, - пригласила я гостя в дом. - Я тебе сейчас в холодильнике вкусняшку поищу какую-нибудь.
- Там сосиски есть, - сообщил Мирон, продолжая смотреть на несчастное животное.
А оно продолжало смотреть на него и не двигалось с места.
- Отвернись, - сообразила я.
- Чего? - повернулся Мирон ко мне, и чудище неведомое пулей метнулось мимо него в кухню.
- Уже ничего, - улыбнулась я сладко-сладко. - Теперь, Карпунин, у тебя есть выбор. Либо ты уходишь прямо сейчас и получаешь шанс хоть немного поспать, либо будешь помогать мне ловить то, что только что сюда прошмыгнуло, а потом мы вместе будем его отмывать.
Оглавление: