Часть вторая. Изложение проблемы.
Эту часть самое правильное разделить на два параграфа. Во-первых, так солиднее и больше похоже на академическую работу, а, во-вторых, описываемые в параграфах события были настолько разными по содержанию, настроению, впечатлению, что смешивать их друг с другом было бы, по меньшей мере, странным. Итак:
Параграф первый. Предзащита.
Предзащиту я провалила. Титулованные коллеги размазали меня по академическому столу, не оставив от текста камня на камне. Самый молодой из них, правда, выразился не так резко как остальные:
- Уважаемый соискатель. Я читал вашу диссертацию как детектив. Довольно занимательный, должен сказать, но в конце, когда я перешёл к выводам, я понял, что меня обманули. Моя дорогая, вы нас всех обманули…
И это было самоё приятное, что мне пришлось выслушать в тот вечер.
По сложившемуся порядку, я должна была все эти замечания записать, а потом вместе с секретарём сварганить протокол и принести его на подпись членам Совета. На всём протяжении этого избиения младенцев я старательно записывала в тетрадку все 25 (как сейчас помню) крупных, принципиальных замечаний, которые мне следовало исправить в ближайшие две недели. Впечатлённая моим перевёрнутым лицом секретарь (приятная дама а возрасте) сразу же отказалась работать над протоколом и сказала, чтобы я приходила завтра.
На следующий день, с раннего утра я уже была готова к работе. Вот тут и началось самое интересное:
- Двадцать пять пунктов? Вы что, деточка, с ума сошли? Да, у меня бумаги на такое количество не хватит. Вы что всерьёз решили это всё указать в протоколе?
- Ну, а как же. Они же всё помнят, что мне надо исправлять.
- Кто? Они? Да, зачем им это надо? Послушайте меня, деточка, мы сейчас с вами определимся, что и куда будем вносить. Итак…
Она стала листать мои записи, попутно помечая, что надо оставить, а что не надо упоминать. В результате оказалось пункта 3 или 4, самых незначительных и не требующих особой проработки.
- Вот их и впечатывайте в форму, - сказала моя добрая волшебница, а сама пошла ставить чайник.
Потом мы пили чай с принесёнными мной сухарями и домашним яблочным вареньем из чьих-то академических запасов.
- Не убудет, - заметила фея.
Попутно я узнала, почему именно можно не брать во внимание тот или иной пункт. Один – потому что его автор уедет как раз в период моей защиты, второй – потому что его автор требует одного и того же от всех, не взирая на тему, а третий – просто потому, что обойдутся. Главное – не забыть пункт про Бахтина. Бахтин – наше всё, как Маркс в марксизме-ленинизме. Я кивала и постоянно твердила про себя: не забыть посмотреть, ко такой этот Бахтин.
После проведённого секвестра пункты замечаний перестали быть пугающе-строгими, поэтому в качестве выводов мы написали, что представленную работу вполне можно рекомендовать для защиты на диссертационном Совете при условии, если соискатель учтёт замечания, которые хоть и не носят радикального характера, но будут способствовать улучшению изложения материала.
Даже не знаю, надо ли описывать, как у меня колотилось сердце, когда я протягивала протокол на подпись членам Совета. Никто из них не стал даже бегло читать текст, и только «любитель детективов» уточнил, вошло ли в окончательную редакцию протокола его предложение. Услышав положительный ответ, он быстро поставил размашистую подпись, а я наконец выдохнула. Последнее препятствие, отделяющее меня от столь желанной защиты, было устранено.
Параграф второй. Защита и банкет.
Собственно говоря, сначала лучше написать про банкет, потому что это банально займёт меньше времени. Банкета попросту не было. Светила с мировыми именами посчитали, что раскручивать меня, обделённую особым философским видением мира соискательницу, на какие-то дополнительные расходы было просто неприлично. Решили ограничиться чаем с кексами. С последними тоже подфартило. Моя двоюродная сестра, незадолго до того открывшая со своим мужем, кандидатом технических наук, маленький продуктовый магазинчик, как-то ненавязчиво появилась на горизонте вместе с огромной сумкой около-просроченной кексово-коврижечной продукции, чем свела траты практически на нет.
Теперь небольшое лирическое отступление, важность которого будет понятна совсем скоро. Стояли последние дни октября 1994 года, холод был жуткий, температура днём с трудом поднималась выше пяти градусов, а ночью опускалась значительно ниже нуля. И при всём этом в Институте философии Академии наук Российской Федерации, из окон которого был виден Гоголевский бульвар, не было не только тепла, но даже батарей, по которым тепло в принципе могло распространяться. Батареи, как оказалось, срезали ещё в начале лета, а вот новые никак не могли поставить – федеральный бюджет банально задерживал финансирование. Температура внутри помещения в лучшем случае приближалась к уличным значениям, но казалось, что она гораздо ниже.
Движимая каким-то нездоровым азартом, я всё же надела на защиту купленное заранее на барахолке корейское шёлковое платье, чёрное, со строгой белой отделкой. Поверх него пришлось надеть кофту, а когда не надо было стоять за кафедрой – то и накидывать пальто. Высокий Совет был в том же положении: шарфы и пальто надёжно скрывали костюмы и галстуки. Диссонирующим исключением стала лишь первый оппонент, недавно получившая докторскую степень, поразившая присутствовавших элегантным твидовым костюмом.
Что же касается атмосферы защиты то тут всё развивалось с точностью до наоборот, если сравнивать с предзащитой. Меня беззастенчиво хвалили, я бы даже сказала, возносили на пьедестал. Работа оказалась не только блестящей, но ещё свежей, оригинальной, интересной и даже новаторской. Особенно было отмечено углублённое знание автором работ Бахтина и использование многочисленных иностранных источников. И лишь одна фраза, оброненная тогда в пылу ободрения одним из оппонентов, долго не давала мне покоя, я всё пыталась понять, похвалили меня или обругали? Фраза эта звучала приблизительно так: «вызывает приятное удивление тот факт, что работа столь высокого уровня была написана в провинции, вдали от развития основного философского процесса». Я пыталась осознать её года два, но дальнейшие выборы и всё с ними связанное сначала притупили моё желание, а потом и вовсе вытеснили совершенно другими размышлениями.
Конец выступления второго оппонента был беззастенчиво смазан внезапно открывшейся дверью (вот тут вспоминаем лирическое отступление), в проёме которой возникли две массивные фигуры в ватниках. Это рабочие вносили в Зал Диссертационного Совета долгожданные батареи, взявшиеся невесть откуда.
- Ой, да вы тут заседаете, - разочарованно протянул один, а другой добавил:
- Мы тогда потом зайдём.
После этих слов полупримёрзшие к стульям члены Диссертационного Совета в едином порыве затараторили:
- Что вы, что вы, заходите, мы уже заканчиваем, так что вы нам совсем не помешаете, - а председательствующий как-то скомкано пробубнил в стол:
- У кого-то есть вопросы к соискателю? – и сам себе ответил – вопросов нет. А раз вопросов нет, пойдёмте голосовать.
Действительно, ну, какие могли быть вопросы к автору блестящей работы, да ещё написанной вдалеке от основного философского процесса.
При подсчёте голосов оказалось, что проголосовавших против не было. Вообще ни одного. Мой научный руководитель почему-то немного расстроился:
- Жаль, что нет ни одного чёрного шара. Как-то уже очень гладко. Но, с другой стороны, хорошо. Сразу понятно – блестящая защита.
- Какова работа, такова и защита, - чуть было не ляпнула я, но вовремя прикусила язык.
Выводы.
1. Мою кандидатскую смело можно отдавать в проверку любой системе «Антиплагиат», потому что написала я её сама. Вот как могла, так и написала. Сразу же оговорюсь, что эта самая «самость» вовсе не является результатом моей какой-то высокой нравственности. Всё гораздо проще – глобальной всемирной паутины тогда даже в волнах не наблюдалось, а для того, чтобы у кого-то что-то списать, это самое «что-то» надо было где-то найти. На последнее не было ни времени, ни сил. Да, и желание, если честно, отсутствовало напрочь.
2. Я получила ту самую хлебную карточку, о которой постоянно говорили старшие коллеги, рассказывая о том, как защищались сами: сорок минут позора, и хлебная карточка на всю оставшуюся жизнь. Свои сорок минут позора я честно отработала.
3. Кандидатская диссертация оказалось для меня незаменимой штукой. Она, конечно, не приносит никаких материальных дивидендов, но морально продолжает помогать мне и по сей день. Всякий раз, как мои визави читают на визитке «к.ф.н., доцент», они непременно интересуются:
- А «к.ф.н.» - это кандидат филологических наук?
- Нет, - с гордостью отвечаю я – философских.
- Ну, надо же… - обычно звучит в ответ
На этом я заканчиваю своё почти академическое исследование процесса защиты выстраданной мною кандидатской диссертации. Тем читателям, которые уловили некое несовпадение выводов основному тексту повествования, скажу, что в этом нет ничего сверхъестественного. Более того, так довольно часто бывает в кандидатских диссертациях: текст – про одно, а выводы про то, что надо.
#кандидатская диссертация #лихие девяностые #защита и банкет #философия