Дневник кота Василия. Часть 32.
19 апреля.
Жизнь на даче продолжается.
Ладно. Признаю. Никто не даст мне приз «Самый терпеливый кот на свете». Но послушайте, вас бы так доставали, как меня! Я лежу себе на кровати, подрёмываю, никого не трогаю, и тут врывается Эта.
— Ой, Вася! Вася! — повалилась рядом и давай мне живот щекотать. — Как же я тебя люблю, Василий. Люблю твою мягонькую шёрстку, люблю твои ушки-завитушки, люблю твои лапки-царапки, люблю…
И пошло-поехало. Лалы-лалы-лалы. Люблю то, люблю сё.
Хотя с утра вы могли бы стать свидетелем совершенно обратного. Посудите сами. Лежу я, значит, на крыше гаража, растянувшись вдоль водостока, чтобы вредина-грачиха, что прыгала по живой изгороди, не могла меня заметить. Я провёл там много часов, пока эта подмигивающая (сущая ведьма!), утыканная перьями особа перестала обращать на меня внимание. Не подумайте, что мне там было удобно. Этот (мистер Отложу-Ка-Я-Это-Дело-До-Следующих-Выходных) содержит водосток в чудовищном состоянии. Он забит ветками, гнилыми каштанами и покрыт колючей ржавчиной.
Я приготовился совершить наскок. Нет, ну сами посудите! Я ждал всё время, пока Эта проветрит дом после сгоревших тостов и уйдёт с крыльца. Я ждал, пока соседка развесит постиранные простыни. Я даже подождал, пока по трубам стечёт вся вода: Эта принимала утренний душ.
Я почти досчитал: «Пять… четыре… три… два…»
И тут распахивается окно ванной комнаты.
— Вася! Нет! Не смей, Вася! Брысь!
Я повернул голову, чтобы сказать Этой взглядом: «Ну спасибочки, удружила. Живи своей жизнью, а мою оставь мне!»
Тут ведьма-грачиха перелетела с изгороди на дерево и каркнула на меня. (Ой, ладно. Ладно. Грачи не каркают. Но на щебет это было ещё меньше похоже.)
И я сдался.
И началось. Прямо программа «Свидетели преступления», ни дать ни взять. Эта выскочила в сад в ночной рубашке. Ей бы в руки рулон жёлтой полицейской ленты с надписью: «ПОЛИЦИЯ — МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ — НЕ ЗАСТУПАТЬ ЗА ЛЕНТУ», чтобы обмотать живую изгородь.
Она позвала:
— Василий! А ну пойди сюда! Сейчас же спускайся, негодник!
Ха! — два раза. Как мне страшно.
Я спрыгнул с крыши гаража и потопал по Акация-авеню искать своих дружбанов.
Но потом-то всё равно пришлось вернуться. (Вообще-то я начал подмерзать. К тому же Рыжик с Мурзиком играли в «Ударь полёвку» во дворе Барсика. Пробыл я там недолго, потому что меня ужасно раздражает звук, который мышь издаёт, когда по ней попадаешь.)
Эта меня дожидалась. Стоило мне войти в дверь, она меня — хвать!
— Кто у нас плохой, плохой котик? — заворковала она, почёсывая мне шею. — Кто пытался обидеть бедную птичку-невеличку в саду? Кто постарается измениться, не то мамочка больше не будет любить его? Нет! Не будет!
Вот дура. Опять же — ха! Перепугался прям не на шутку. Откровеннейшее лицемерие — вот что больше всего меня достаёт. Зачем заводить кота, если на самом деле тебе нужно мягкое желеобразное существо, которое не выходит на улицу и никакой личной жизни не ведёт?
Так заведите себе пуховую подушку вместо домашнего животного!
Полюбите без памяти кресло!
(Кстати которого до сих пор нет. )
Сами понимаете, когда я после этого поднялся наверх и Эта завела бодягу о том, как обожает мои лапки и усики, я был не в настроении!
Если любите, так любите во мне всё. Вот что я вам скажу.
Любовь — это для неудачников.
20 апреля.
Ну ладно, ладно. Так обмажьте меня вареньем и швырните осам. Да, я был несколько грубоват.
Я всего лишь высказал Рыжику и Мурке то, что думаю.
— Любовь! Меня от одного этого слова тошнит. Любовь — бодяга для неудачников.
Мурка склонила набок голову и захлопала на меня глазами.
— Ох, Вася! Ну зачем ты так? Все знают, что благодаря любви земля вертится.
— Они ошибаются, — заявил я и пояснил: — Земля вертится по той простой причине, что, когда она отломилась от Солнца, её здорово закрутило. И поскольку в космосе ничто не может замедлить это вращение, она с тех пор и крутится. Шурует себе по кругу, и всё. И будет крутиться вечно. Почти.
— Спасибо тебе огромное за лекцию! — обиделась Мурка и побрела прочь.
Я повернулся к Рыжику .
— Ой, — сказал я, дуя на лапу. — Горячая штучка.
Рыжик пожал плечами.
— Это оттого что она влюбилась.
— Порежьте меня на кусочки и посыпьте луком! — я был поражён. — Наша Мурка влюбилась? В кого?
— В Пушка.
Я вытаращился на него.
— Пушка? Того дикаря-задиру, что ошивается в тупике улицы ? Не может быть!
— Серьёзно.
— Правда? Как она могла втюриться в этого шестипалого мужлана?
— Говорит, у него крутой стиль.
— Стиль? — поперхнулся я. — Да, тот ещё стилек. У меня даже есть для него название — «тошнотный»!
Рыжий глянул через плечо — убедиться, что Мурка вне зоны слышимости.
— Она говорит, что Пушок клёвый.
— Клёвый? Это без глаза-то? И с драным ухом? И с проплешинами?
— Мурка говорит, проплешины зарастут.
— Но глаз-то не вырастет новый.
— Да уж, и ухо.
— Разве что шерсть.
— И то ненадолго, до следующей драки.
Рыжик печально кивнул.
— Кому как не нам с тобой это знать, друг Василий: некоторым девушкам даже нравится грубоватое отношение.
— Этот Пушок не просто «грубоватый», — говорю. — Этот Пушок — конченый бандюга. Этого Пушка надо держать под замком. Этому Пушку …
— Тш-ш-ш!
Рыжий лапой указал мне за спину.
Я обернулся, холодея.
Упс!
— Привет, Пушок , — поспешно сказал я. — Как делишки? Всё нормалёк в тупике?
Он и усом не шевельнул в ответ. Только плюнул через плечо, проходя мимо.
— Видишь? — продолжал я, когда мы отошли на безопасное расстояние. — Совершенно невоспитанный головорез. Поверить не могу, что Мурка в него втрескалась.
Рыжик запрыгнул на стену.
— Дело твоё. Мне не веришь — сам у неё спроси.
Позже в этот день я снова увидел Мурку на стене. Вроде она была не сильно занята. Вам интересно, как я это понял? Или вы считаете, что коты вообще весь день сидят сиднем и ничего не делают? Что ж, признаю, мы не такие тупые и буйные, как собаки.
Изобразить вам собаку?
«Ух ты, отлично! Они проснулись! Обожаю! Чудесно! Он выпускает меня в сад. Обожаю. О, шикарно! Завтрак. Обожаю. Волшебно! Мы садимся в машину! Обожаю! Замечательно! Парк! Обожаю! Как я рад! Прогулка! Обожаю! О, это „фас“! Мне бросили мячик! Обожаю! О, супер! Меня зовут. Обожаю. О, счастливый день! Мы снова в машине. Обожаю. Ах, прелесть какая! Снова дома! Обожаю. Роскошно! Меня погладили! Обожаю. Ой, чудо! Со стола упала вкусняшка. Обожаю!»
Продолжать? Я могу так весь день.
Да, мы, коты, по сравнению с собаками много сидим на одном месте. Но у Мурки был до того странный взгляд! Мечтательный, я бы сказал. Томный. Из далёкого далека.
Я подсел к ней.
— Значит, — говорю, — это правда, что Рыжик сказал? Про вас с Пушком ?
Сами знаете, коты не краснеют. (Может, и краснеют, но под шерстью не видать.) Но могу поклясться на миллион рыбных обедов, что, если бы коты краснели, она бы сейчас напоминала спелый помидор.
— Ох, Вася ! — пробурчала она. — Попробуй за меня порадоваться.
Я вытаращился на неё. (Ладно, томите меня в черносливовом морсе на медленном огне. Таращиться невежливо. Но я был поражён.)
— Почему?
— Потому что я влюблена. Потому что звёзды светят ярче, и всё в мире сияет нездешней красотой.
— Кроме Пушка.
— А что не так с Пушком ? — подозрительно сощурилась .
— Эй! Приём! Земля вызывает Мурку . Что не так с Пушком ? Кроме того, что он одноглаз, с порванным ухом и асоциальным поведением?
— Со мной он вежлив, — сказала она.
— Может, с тобой и вежлив. А на меня только что плюнул. Безо всякой причины.
— Думаю, когда ты узнаешь его получше, он тебе понравится.
— Может, и так, — говорю. — А может, и нет.
(Я бы поставил на «нет». Но Мурке этого не стал говорить. Правильно же?)
С самым невинным видом я спросил:
— Мурка , а что именно тебя в нём так привлекает?
Она мурлыкнула:
— Он смелый и сильный.
— Что правда, то правда, — согласился я. —Пушок далеко не хиляк. Мы все оценили, как ловко он убил ту гигантскую крысу, что как пушечное ядро выскочила из канализационного отверстия у дома Петровых . Я знаю, в драке он никогда не проигрывает. Я знаю, что он единственный кот в округе, кто может открыть с помощью рычага крышку мусорного бака у дома бабы Маши .
Могу побиться об заклад, что ни одна пичуга не осмелится вить гнездо меньше чем в миле от тех мест, где Пушок ошивается по ночам. Он, возможно, ест камни на завтрак. — Я развёл лапами. — Но как, скажите на милость, в него можно влюбиться?
Мурка надулась.
— Вася ! Пушок великолепен!
— Отнюдь, — не согласился я. — Великолепен тот, чей облик являет собой зрелище необычное и вместе с тем величественное. Как мой. — Я грациозно поднял голову и распушил манишку. — Великолепен тот, у кого мех шелковистый и густой, без проплешин. Как у меня. — Я повернулся к ней боком — так я смотрюсь эффектнее. — Великолепен тот, у кого милые полоски и очаровательный полосатый окрас, а не дымчатый, вульгарно броский.
После чего добавил с горечью:
— Великолепен тот, кто воспитан и не плюётся в первого встречного.
— Потому, — со знанием дела пояснил Рыжик, — что любовь не слушает голоса рассудка. Настоящая любовь слепа.
— Как и Мурка,вероятно, — фыркнул я, — коли она такого милашку Пушка себе облюбовала.
Ну, ладно, ладно. Покусайте меня. Да, это было грубовато. Мурка наверняка обиделась, потому что, когда мы снова встретились в тот день, она прошла мимо, задрав голову.
— Видишь, что делает эта ваша любовь? — обернулся я к Рыжику. — Раз — и превращает одного из твоих лучших друзей в мисс Надменность.
Тигр потряс ушами.
— Эх, Вася , ни капли в тебе романтизма. Что ты можешь знать о любви?
21 апреля.
Что я могу знать о любви? Я вам скажу. Кучу всего! Не думайте, что Вася никогда не окунал свои пушистые лапки если не в бурные волны страсти, то хотя бы в лёгкую рябь.
Я барахтался в любви четыре раза.
Моей первой великой любовью была Пантера. Чудесная, несравненная Пантера ! Чёрная! Блестящая! С золотыми глазами! Плыла, как пава! Я боготворил Пантера издалека — из нашего сада, а жила она в нескольких домах от меня. Я был тогда юнцом, слишком незрелым, чтобы овладеть мастерством ухаживания за дамой. Всякий раз, когда Пантера шла мимо, я отворачивался и «не замечал её», делая вид, что слишком занят игрой «Закинь жука в ворота», где воротами служила решётка для стока воды под тротуаром.
Так и не осмелился заговорить.
Но в один скучный донельзя день я сидел и смотрел с Этой старый фильм по телику. Там приятная золотоволосая девушка танцевала с мерзотным богатеньким гадом, который поспорил со своими дружками, что женится на ней. Со сцены за ними печально наблюдал симпатичный розовощёкий парень с лютней. Он был настолько беден, что до замка добирался на попутной повозке с сеном. Один из музыкантов услышал вздохи паренька и спросил, в чём дело. Наш герой указал на золотоволосую.
— Я влюбился, — чуть не зарыдал он. — Но увы мне! Этот человек богат, а я беден. Она никогда не станет моей.
— Да брось! — сказал приятель. — Трус красотку не завоюет!
И вот, когда музыка закончилась, бедный парень поймал красивую девушку за руку и увлёк за колонну. До чего ж здорово у него был подвешен язык! Он повёл речь о звёздах, и луне, и своём переполненном любовью сердце. Умру, мол, от горя, если вы меня отвергнете.
— Выходите за меня! — взмолился он. — Убежим нынче ночью! Станем мужем и женой.
Разумеется, Эта к концу фильма рыдала в три ручья. Мне и самому пришлось украдкой стянуть её скомканную салфетку, чтобы промокнуть подступившую слезу. «Трус красотку не завоюет, — сказал я себе. — Буду храбрым!»
Но судьба жестока. Когда я на следующее утро поспешил в сад Пантеры, её уже не было. Вся семья как испарилась. Остался пустой дом, пара вывесок «Сдаётся внаём», три переполненных контейнера с мусором и куча старого хлама.
Я посмотрел в конец улицы и увидел медленно удаляющийся фургон для перевозки грузов.
— Они переезжают в другой город, — объяснил Рыжик , заметив, как я горестно машу лапой вслед фургону. — Ты не знал?
Нет, я не знал. И даже по прошествии стольких лет у меня ноет сердце, когда я вспоминаю о Пантеру.
Следующей была Тамара. Персидская кошка с рыжими полосками и жестокими глазами. Я увидел её в ветеринарной клинике, и моё сердце дрогнуло. Семь недель я выслеживал её, пока не отыскал в элитной части города.
Она возглавляла местное Общество Борьбы за Права Котов. Похоже, они встречались каждый вечер. Добиться личного свидания не представлялось возможным, и мне пришлось вступить в общество, чтобы сидеть, любуясь крайне недовольной мордой Тамары, и слушать, как она скрипучим голосом выкликает требования общества.
— Мы, коты, требуем права гулять до утра!
Это было официальное собрание, и я поднял лапу.
— Зачем, у нас и так есть право гулять всю ночь. Даже те хозяева, у кого нет откидной дверцы для котов, обычно оставляют открытой форточку.
— Ну и что! — прервала меня Тамара. — Это просто везение. А нам нужно настоящее право.
Она перешла к следующему пункту в списке.
— Мы требуем права охотиться, чтобы нас потом за это не ругали.
Я вежливо покашливал в лапу, пока на меня не стали оборачиваться. Тогда я сказал:
— Оно у нас тоже есть. Никто не вынуждает нас приносить трупы домой и предъявлять хозяевам.
Тамара, как я заметил, решила меня игнорировать и перешла к следующему пункту.
— Мы требуем права залезать на кормушки для птиц.
Тут я начал терять терпение.
— Да кто вам мешает-то? — говорю. (В смысле, совсем, что ли, малахольные? Им в самом деле нужно разрешение?)
И снова ощущение, что меня не услышали. Словно мои слова были лёгким сквознячком, что пробежал над головами присутствующих.
Тамара сказала:
— Мы требуем права находиться на дереве столько, сколько захотим, чтобы нас не понуждали слезть и не бежали за лестницей.
— Люди просто пытаются помочь, — объяснил я. — Они думают, что вы застряли.
— Застряли? — Если бы взгляды могли обжигать, от меня бы уже шёл дым. Вот теперь Тамара рассердилась по-настоящему. — В каком смысле — застряли? Как до такого можно додуматься?
— Среди двуногих ходит слух, что нам гораздо проще лезть вверх по стволу, чем вниз, у нас, мол, когти так устроены.
— Какая чушь! — взорвалась Тамара. — Они что, находили на деревьях скелеты кошек, умерших с голоду?
— Нет. Но, честно говоря, люди славятся своим скудоумием.
— Ладно, — фыркнула на меня Тамара. — Следующий пункт на повестке — хозяева! Мы, коты, требуем права жить сами по себе и никому не принадлежать.
Остальные участники собрания согласно закивали.
— Да! Мы не вещи, чтобы нами владеть!
— Ни за что!
— Это нечестно!
— Принадлежать, вот ещё!
— Пф-ф-ф!
Все радостно поддакивали. Я был единственным, кто внёс ложку дёгтя в бочку мёда.
— Мною лично никто не владеет. Кормить — да, кормят, но не более того. — «Назвался груздем — полезай в кузов», — подумал я и добавил: — И, честно говоря, я нахожу людей полезными существами. Поглядеть на человека подольше — и ужин тебе обеспечен. И всё, после этого ты полностью предоставлен самому себе. Хочешь — раскидывай еду по всей комнате, дело твоё. Они ничего не могут сделать. Ещё я выяснил, что, если держать когти наточенными, тебе всегда откроют дверь, стоит немного поцарапать краску. К тому же на них приятно вздремнуть. Моя Эта гораздо удобней любого матраса. Я всегда на ней сплю.
В общем, было ясно: друзей я тут вряд ли заведу. Все перешёптывались:
— Что за выскочка?
— Кто его пригласил?
— Уж не твой ли он приятель?
— Какие дикие взгляды на жизнь.
— Может, попросить его удалиться?
Тамара взяла слово. Она пронзила меня стальным взглядом и спросила:
— Зачем ты пришёл?
Не говорить же правду, согласитесь. Не могу же я взять и выпалить: «Потому что ты красивая. Хочу с тобой встречаться». Посему я пробормотал что-то вроде: шёл, мол, на хор, да перепутал дни.
И был таков.
В третий раз я влюбился в Дикарку Амурскую— особу из неблагополучного района, так сказать. Не поймите меня превратно. Я не сноб. Но Дикарка была дикой. Она жила в лесу, клочкастая шерсть была вся в репьях, в колтунах застрял мусор, и пахло от моей любимой в основном плесенью.
Если особо не принюхиваться.
Дикарка, но неженкой её бы никто не прозвал, это точно. Шипение её было пугающим, а когти — жуткими.
У неё было весьма странное чувство юмора. Я как-то порезал лапу, так что вы думаете, она проявила сочувствие? Нет, она ходила следом, хромая сильнее моего, и перехихикивалась с дружками. Не по-доброму вышло, согласитесь.
В другой раз я принёс ей в подарок чудесную искусственную мышку. Она её немного покидала в воздух, потом сказала, что хочет кое-что мне прошептать.
Ну я и подставил ухо.
И она в него рыгнула.
Очень громко.
Кошмар какой-то!
На нашем последнем свидании в лесу я нашёл её лежащей на поваленном дереве — брюхом вверх, голова беспомощно свешена.
— Дикарка! — взвыл я в тревоге. — Дикарочка, что с тобой?
Ни один усик не шелохнулся на её морде.
Нежно-нежно я толкнул её в бок.
Ничего. Ни малейшего ответа.
Тогда я испустил горький вой. Я подумал, она мертва. Мертва! Моя возлюбленная! Так внезапно оборвалась её короткая жизнь. Такая молодая! Такая красивая (если закрыть глаза на колтуны.) Как мне это вынести?
Я склонился, чтобы в последний раз прикоснуться носом к любимой…
И тут она как распахнёт глаза.
— Надурили дурака! Попался, Вася! Ха!
Мне это не понравилось. Не считая того, что выглядел я полным идиотом, я к тому же едва не помер от испуга. Там и закончилась моя великая любовь к Дикарке.
В четвёртый раз я влюбился в Молли. Но ненадолго. Это было всё равно что проводить время с желе.
Спросишь её:
— Хочешь посидеть на стене и поорать на луну?
— Ладно, — ответит она.
Потом мне надоедало, и я придумывал что-нибудь другое.
— А хочешь поохотиться на мышь соню у канала?
— Ладно.
И мы перемещались туда. Она молчала. Только сидела и смотрела на меня. Я загонял соню в угол. Мышь каменела от ужаса и отказывалась играть, и я её просто отпускал.
— Скукота, — жаловался я. — Хочешь, пойдём разыщем наших?
— Ладно.
Но к этому времени вся компашка уже испарялась, придумав что-то интересненькое типа «Забеги в чужой дом» или «Напугай ребёнка». (Надо скрести в окно детской, чтобы тебя приняли за монстра.) И гадай, куда они направились, район-то большой. Оставалось только проводить Молли до дому, чтобы чинно расстаться под открытым окном ванной комнаты.
— Хочешь погулять завтра?
— Ладно.
На третьем свидании я пригляделся к Молли повнимательней и подумал: «Этой кошке совершенно нечего сказать. Ни единой мысли. Под её черепной коробкой звенящая пустота».
Дай, думаю, проверку ей устрою.
— Хочешь поиграть на автостраде в «Кто последний перебежит — неудачник»?
Угадайте, что она ответила?
— Ладно.
— А потом, — говорю, — можем залезть в амбар фермера и попить из тех бутылочек, где наклейка с черепом и костями.
— Ладно.
Я вытаращился на неё. Поверить не мог, понимаете? Что же у неё между двумя этими симпатичными ушками? Опилки?
— А после, — говорю уже просто смеха ради, — можем походить по шаткому заборчику вокруг двора с питбулем , чтобы поглядеть, куда мы упадём — внутрь или на улицу.
— Ладно, — ответила она.
— Может, разбежимся?
— Ладно.
Я препроводил её до дому. Тем и кончился четвёртый и последний заплыв Васи в Море Любви.
Как вспомню — аж мурашки бегут. Я сказал Рыжику :
— Говоришь, я слишком бесчувственный и неромантичный? Знаешь, парень, уж лучше быть бесчувственным. С любовью я завязал. Навсегда.
Он, похоже, удивился.
— Не торопись с выводами, Вася. Погоди, пока снова не накроет.
Я фыркнул.
— Скорее уж от сортира фермера начнёт пахнуть розами вместо д…
Я замолк, потому что Рыжик меня не слушал. Его уши то и дело разворачивались к дому позади нас. Люди, арендовывавшие его много лет подряд, уехали четыре недели назад. В саду царил хаос.
Вдруг Рыжик резво повернулся ко мне.
— Если мне не изменяет память, ты как-то был влюблён в чёрную красотку с золотыми глазами?
— Пантера ? — вздохнул я. — Ох, Рыжик
Она была особенной, но чего уж вспоминать.
— Так ты и впрямь думаешь, что больше не влюбишься? — он снова зыркнул в заросли сада. — Может, поспорим?
Я в себе не сомневался.
Всём спасибо. На канале очень много видео со спасёнными животными. Подписка и лайк, помогут в продвижении канала!
