Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
А и давненько же мы с вами "чужих писем" не читывали! Сам не поверил, но... более полугода назад. Пришло время разобраться с этой досадною авторской оплошностью и пополнить библиотеку "Я к вам пишу..." новой главою.
В апрельском выпуске цикла "Однажды 200 лет назад..." эта история упоминалась... Неловко впадать в самоцитирование, но в рамках экономии авторского времени, надеюсь, буду прощён.
- ... Что же до Вяземского, то в Одессу он в том году не поехал. Как известно, именно в апреле 1823-го князь был увлечён совсем иным персонажем: познакомился с Грибоедовым, с которым сошёлся весьма близко. Более того, именно Вяземский был едва не в числе первых слушателей "Горя от ума", а ближе к концу года они совместно сочинили водевиль "Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом". Не совсем привычное амплуа для Рюриковича. Даже хорошо знакомым с князем читателям "Русскаго Резонера", полагаю, такой поворот весьма удивителен: Вяземский - и водевиль! Сколько ещё гжели в этой матрёшке?.. Будучи поставлена на театре годом позже, успеха пьеса не имела и со сцены сошла довольно быстро...
Краткая предыстория этого обстоятельнейшего письма чрезвычайно милого (!!) и по-старчески болтливого (!!) в нём Петра Андреевича Вяземского такова. (Надеюсь, вы понимаете мои скобки. На исходе своего долгого и непростого жизненного пути и без того едко-язвительного князя едва ли можно было бы обвинить в чрезмерной любезности и склонности к юмору). Итак, в 1873 году журнал "Русский вестник" публикует статью "Неизданные пьесы Грибоедова". Поскольку речь в ней в том числе зашла о водевиле "Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом", был озвучен вопрос-обращение к здравствующему тогда ещё князю Петру Андреевичу Вяземскому - в том смысле, что недурно было бы поделиться историей создания пьесы, равно и тайной - что принадлежит его перу, а что - Грибоедова. К этому вопросу присоединился и начальник Главного управления по делам печати М. Н. Лонгинов, вообще детально изучавший наследие Александра Сергеевича. Письмо, которое мы нынче почитаем, по сути своей - не совсем письмо, ибо сочинено явно с расчётом на публичность: слишком много в нём и объёма, и известной павлинистости пера Петра Андреевича, и польщённости собственной значимостью в глазах нового поколения (не забыли старика!), и - одновременно - настойчивости в трактовании истории литературы по-своему... Как известно, поздний Вяземский имел склонность к ревизии литературы первой четверти своего столетия, в частности - к сомнению в классической ценности "Горя от ума". Опубликован открытый ответ князя Лонгинову был всё в том же "Русском архиве" в 1874 году.
- "Премного благодарю вас, любезнейший Михаил Николаевич, за присылку мне сентябрьской книжки "Русского вестника". В ней напечатана статья о "неизданных пьесах Грибоедова". А как в одной из помянутых пьес есть и мое участие, то вы, но любознательности своей, желаете иметь от меня справки и объяснения по этому делу. Не могу не повиноваться требованиям вашим: вы отец и командир всей пишущей грамотной и полуграмотной братии нашей, как строевой и наличной, так и бессрочно-отпускной и инвалидной..."
Собственно, почтительнейшее принижение собственной фигуры ("... вы - отец и командир...") в данном случае скорее - ирония. Вяземский и сам в былые годы возглавлял Цензурный комитет. К тому же к 1874 году он никак не зависит от Лонгинова, имея статус "почётного друга Пушкина" и "более чем сопричастного" к русской литературе.
Далее - дивно-остроумно, но не без известного авторского яду - и вовсе не в гомеопатических дозах!
- "... Литература наша в настоящее время переродилась в Чичикова. Вероятно, за неимением живых, наличных душ, она принялась промышлять мертвыми. Везде, где бы то ни было, у кого бы то ни было, скупает она мертвые души, выгребает их из могил и закладывает в разные журнальные банки. Иные из этих операций хорошо и блистательно удаются, но далеко не все. Другие проваливаются, за недостатком достоверных и законных свидетельств, за неблагонадежностью лиц, представляющих эти залоги. Впрочем, это дело банков - быть осмотрительными и строго контролировать сбои кредитные распоряжения. Жаль только, что частые несостоятельности и ложные документы могут подрывать доверие публики к подобным сделкам. Впрочем, и то сказать, публика наша такая благонравная, такая целомудренно-доверчивая, что за нее печалиться нам не для чего... Как бы то ни было, я никогда не думал и не гадал, чтобы по истечении полустолетия вынырнуло из театральных подвалов дитя почти мертворожденное и вскоре погребенное. Мне казалось, что, не удержавшись на сцене, оно вовсе и безвозвратно погибло. Не тут-то было. Выходит, что французская поговорка: "Discret comme la tombe" не всегда верна. В наше время и могилы сделались очень нескромными и болтливыми..."
Следом идёт - хоть и не без изрядной доли кокетства и позы (впрочем, Вяземский на правах патриарха имеет на то полное право) - довольно увлекательно выписанная зарисовка, в коей князь - полноправный участник и свидетель Эпохи. Если сравнить этот отрывок с "Воспоминаниями" Панаевой, детство своё проведшей в закулисье, то... что называется - "почувствуйте разницу". Здесь - аристократично-вальяжный, несколько отстранённый взгляд Рюриковича, для которого сцена - лишь род забавы, дань моде, у Панаевой же - нечто вроде бульварного романа о Золушке, сумевшей занять место под солнцем рядом с "великими"... или просто - с "известными".
- "... Во время оно и я был присяжным московским театралом. Привычка к театру есть род запоя. В известный час после обеда заноет какой-то червь в груди; дома не сидится; покидаешь чтение самой занимательной книги, отрываешься от приятного и увлекательного разговора и отправляешься в театр, чтобы в креслах своих смотреть на посредственных актеров и слушать скучную драму. Московская труппа была так себе. Больших талантов, и в особенности образованных актеров, тогда не было. Репертуар, как и вообще весь русский репертуар, был слаб и скуден. Нас, между прочим, забавляло смотреть, как некоторые из актеров, на сцене, в самом пылу действия или любовного объяснения, одним глазом ни на минуту не смигнут с директорской ложи, чтобы видеть, доволен ли игрою их Аполлон Александрович Майков, тогдашний директор театра. Но нас, на ту пору блестящую московскую молодежь, привлекал в особенности балет, пламенно воспетый Денисом Давыдовым, в лице красавицы Истоминой, и удостоенный похвальным отзывом в "Евгении Онегине". Когда говорю балет, то должно под ним скорее разуметь разнохарактерный дивертисмент. Тут подлинно в разнообразных плясках являлись красивые грациозные талантливые танцовщицы. Это была своего рода поэзия. Кроме помянутой царствующей Истоминой было несколько блестящих личностей: в числе их назову Новикову, живую, увлекательную, черноглазую и густо-черноволосую цыганочку..."
Однако, уже вскоре Вяземский, с достоинством извиняясь за велеречивость и многословие (впрочем, просчитанное и абсолютно точно уместное - согласно формату "публичного письма"), подходит, наконец, к основной теме.
- "... Извините меня: старые воспоминания бывшего театрала увлекли меня далеко в сторону. Но судя уже по вашей любопытной статье о русском театре, видно, что и вы старый театрал. А потому оправдываюсь перед вами переделкою стиха латинского поэта: "Вы театрал, и ничто театральное чуждым быть вам не может". Теперь уже решительно выступаю на прямой путь. В первой половине двадцатых годов, в 22-м или 28-м (оцените временной разброс! Уже в начале 1829-го Грибоедова убили. Памятливый Вяземский едва ли мог это позабыть! - "РРЪ"), директор московского театра Ф. Ф. Кокошкин, с которым находился я в приятельских отношениях, просил меня написать что-нибудь для бенефиса Львовой-Синецкой (кажется, так), актрисы, состоявшей под особенным покровительством его. Я ему отвечал, что не признаю в себе никаких драматических способностей, но готов ссудить начинкою куплетов пьесу, которую другой возьмется состряпать. Перед самым тем временем познакомился я в Москве с Грибоедовым, уже автором знаменитой комедии. Я сообщил ему желание Кокошкина и предложил взяться вдвоем за это дело. Он охотно согласился. Мы условились в некоторых основных началах. Он брал на себя всю прозу, расположение сцен, разговоры и прочее. Я брал всю стихотворную часть, т. е. все, что должно быть пропето..."
В следующей части мы непременно продолжим чтение письма Вяземского, а заодно немного ознакомимся с лицами, в оном письме упомянутыми!
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Я к вам пишу...", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу
"Младший брат" "Русскаго Резонера" в ЖЖ - "РУССКiЙ ДИВАНЪ" нуждается в вашем внимании
