Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Измучившись совершенно с поиском титульной иллюстрации (и чтобы первая четверть столетия, и чтобы не зима, но ещё и не лето), набрёл на современного художника Виктора Романовича Семыкина. Как коренной петербуржец, да ещё и преданный адепт Коломны, категорично уверяю - то, что нужно. Запросто эти места в апреле 1823 года могли именно так и выглядеть! Если, конечно, допустить, что весна в столице была в пределах норматива, календарная, а не та, что у нас нынче - по сути, беспардоннейшая зима - с метелями и сугробами...
Однако, до Петербурга мы доберёмся позже, а сейчас нам время перенестись в Кишинёв, откуда потерявший всякую надежду на обретение свободы ("Мои надежды не сбылись: мне нынешний год нельзя будет приехать ни в Москву, ни в Петербург") Пушкин пишет князю Петру Вяземскому 5 апреля 1823 года, буквально забрасывая его с жадностью вопросами: что с Катениным? едет ли Чаадаев за границу? отчего никто ему не пишет? И - "... Стихов, ради бога, стихов, да свеженьких"!
А ещё Пушкин заманивает князя Петра к себе в Кишинёв - на тот случай, ежели последний поедет сей год в Одессу: "... не завернешь ли по дороге в Кишинев? я познакомлю тебя с героями Скулян и Секу, сподвижниками Иордаки, и с гречанкою, которая целовалась с Байроном".
Вот это - я понимаю - мощнейший мотиватор! Надобно осознавать, что именно для Пушкина о ту пору значил Байрон, первого даже называли некоторые (правда, имея на то самый серьёзный повод быть поэтом недовольным и в раздраженьи) "слабым подражателем малопочтенного образца". А тут - 19-летняя особа с невероятным по красоте именем и экзотической фамилией Калипсо Полихрони, да ещё и с репутациею "любовницы Байрона". Правда, внешность Калипсо соответствовала имени не вполне. Послушаем мнение Филиппа нашего Филипповича Вигеля, доверять которому всецело, впрочем, было бы не совсем верным - по известным причинам.
- Она была невысока ростом, худощава, и черты были у нее правильные; но природа с бедняжкой захотела сыграть дурную шутку, посреди приятного лица прилепив ей огромный ястребиный нос. Несмотря на то, она многим нравилась. У нее голос был нежный, увлекательный, не только когда она говорила, но даже когда с гитарой пела ужасные, мрачные турецкие песни. Одну из них, прямо с ее слов, Пушкин переложил на русский язык под названием „Черная шаль“
Понятно, что мимо такой экзотики любвеобильный поэт, успевший к тому времени занести в список побед Аглаю Давыдову (урожденную де Граммон), знатную молдаванку Марию Балш и красавицу цыганку Инглези, пройти не мог! Разумеется, это было просто увлечением, но... каков экземпляр!
- "Пушкин никогда не был влюблен в Калипсу, так как были экземпляры несравненно получше, но ни одна из бывших тогда в Кишиневе женщин не могла в нем порождать ничего более временного каприза"
Это мнение ещё одного "экзота" из пушкинского тогдашнего окружения - Ивана Петровича Липранди, которого я всё хочу "просканировать", да не могу решиться. Никто от мимолетного романа ничего не потерял, а Россия, благодаря ему, обрела несомненную "хитяру" "Чёрная шаль", которая, будучи переложенной на музыку А.Н.Верстовским, ежели бы можно было выразиться современным языком, "звучала тогда из каждой розетки". Судьба же удивительной "Калипсы", увы, оказалась к ней менее благосклонна, нежели фантазия родителей, подаривших её столь мифологическим именем: бедняжку унесла чахотка всего в 23 года, не стало её в 1827-м.
Что же до Вяземского, то в Одессу он в том году не поехал. Как известно, именно в апреле 1823-го князь был увлечён совсем иным персонажем: познакомился с Грибоедовым, с которым сошёлся весьма близко. Более того, именно Вяземский был едва не в числе первых слушателей "Горя от ума", а ближе к концу года они совместно сочинили водевиль "Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом". Не совсем привычное амплуа для Рюриковича. Даже хорошо знакомым с князем читателям "Русскаго Резонера", полагаю, такой поворот весьма удивителен: Вяземский - и водевиль! Сколько ещё гжели в этой матрёшке?.. Будучи поставлена на театре годом позже, успеха пьеса не имела и со сцены сошла довольно быстро. Зато в Одессу поехала Вера Фёдоровна Вяземская - но в 1824-м. Они весьма сблизились (до этого знакомы не были) - до такой степени, что позднее лишь болезнь помешала Вере Фёдоровне быть посажёной матерью на его свадьбе.
"... я считаю его хорошим, но озлобленным своими несчастьями; он относится ко мне дружественно, и я этим тронута... Вообще он с доверием говорит со мной о своих неприятностях и страстях..."
Письмо Пушкина вообще крайне интересно многочисленными сюжетными "ниточками", торчащими изо всех его сторон: потяни за любую - непременно вытянешь одну, а то и несколько историй! Я же, памятуя о том, что у нас на канале подобное принято делать в другом цикле - "Я к вам пишу...", ограничусь лишь предыдущим абзацем о Вяземском и Грибоедове. Насколько ошибочно бытующее мнение о "дружбе" Пушкина и князя Петра Андреевича! И до какой степени они и разные, но и... схожие! Будучи немного знакомым с будущим автором "Горя от ума", Пушкин близок с ним не был - хотя бы по молодости лет. Но и позже, прочитав в списке привезённую Пущиным комедию, Александр Сергеевич-"второй" (по возрасту, разумеется) в откровенный восторг не впадал. "В комедии «Горе от ума» кто умное действующее лицо? ответ: Грибоедов"... Хоть и признавал, что половина стихов "должны войти в пословицу". Вяземский же для Грибоедова выступил в роли чичероне, сведя его с великом множеством передовых людей Эпохи, и даже снабдив на правах родственника рекомендательным письмом к Карамзину. Однако, позиций и тогдашних верований претенциозного князя Петра Андреевича Грибоедов не принял, оставаясь "сам по себе" (как остался "сам по себе" и по сей день). История тесных взаимоотношений Вяземского и Грибоедова вообще - довольно размытое пятно в отечественном литературоведении, их можно лишь домыслить, исходя из трактовки характеров обоих. Но - что самое любопытное! "Горе от ума" остромысл и острослов Вяземский, подобно Пушкину, безусловно и целиком не принял, подвергнув критике как трактовку Грибоедовым старой Москвы (которую знал превосходно), так и главного героя - Чацкого. По замыслу автора резонёр Чацкий должен вызывать сочувствие читателя, но и Вяземский, и Пушкин "резонёру" отказывали в этом. "Чацкий совсем не умный человек, но Грибоедов очень умен". Интересно, что уже на склоне жизни Вяземский вновь предпринял попытку определить "Горю от ума" место на книжной полке шедевров столетия, написав "Заметки о комедии "Горе от ума". В 1873-м!!.. Написал даже несколько резко, явно полемизируя с недавно вышедшей статьёй Гончарова "Мильон терзаний": Иван Александрович попытался, сдув пыль с томика Грибоедова, выставить оный на почётное первое место среди комедий, Вяземский же сурово парировал: "Наша критика... кидается в крайности. Она или на коленях с кадильницей в руках пред кумиром своим: или с бичем над жертвою своей". Напоминает "Обыкновенное чудо" Шварца: "вы вовсе не величайший из королей, а просто выдающийся, да и только".
Однако, нам всё же пора узнать - что там ещё было в апреле 1823-го?
Есть одно... любопытное письмецо фаворитки Аракчеева Настасьи Минкиной от 15 апреля: женщины, называемой заглазно "второй Салтычихой".
- Отец мой, что могу сказать, кроме моего мучения, что не могу быть с вами завтра. Но вы любете все чтоб было хорошо, то я от Семена принимаю все вещи, да Степан просит, чтоб ему все так здали, как от него принили. Обос я отправляю севодни, но ожидаю фанаря от Кларка. Он обещался прислать, а нам удобно вести в брички. Сколь я благодарю бога, что вы меня любете и рада когда слышу чью молитву о вас, мой отец... 13-го вечеру принесли мироносицу, как хорошо. Желею, что не могу доставить к вам, к заутрене. Причина — домашные хлопоты... Видно радительница моя чувствовала, когда умирала и жалела. «Одна у меня, — говорила, — девочка остаешься горя». Теперь я помню ее слова... У нас дощь очень велик. Мои господа хотят ехать, но лошадей нельзя достать, велик разгон, потому не приехали к обедне. Сегодне прислали посвещник от Татищева, но я его обратно послала Чихочеву, что подает. Прости, мой отец любезной. Цалую ваши ручки, ношки. Сам бог сохранит вашу жизнь. Верная вам Н. М.
Огромное количество режущих глаз ошибок, сделанных бывшей крепостною девкой, казалось бы, должны устранить все сомнения, связанные с авторством письма (да и остальной сохранившейся их дюжиною), однако историк Семевский таки усомнился, высказав собственные соображения в том ключе, что, дескать, "дело не в грамматических ошибках, а в самом литературном складе писем, слишком уже высоком для такой личности, как Настасья Минкина... Не сочинял ли эти письма кто-нибудь из настоящих сердечных избранников Настасьи, которые как готовые та уже переводила на свои каракули, так глубоко трогавшие и приводившие в восхищение Аракчеева?" Действительно, и в самом деле - сочинено "жалёстливо"... Если только не знать - какие зверства вытворяла Настасья в вверенном её заботам Грузине. За что, собственно, и поплатилась парой лет спустя.
А 29 апреля почётный московский "пенсионер", частый- в последнее время - гость нашего цикла, изысканный как мадригал Иван Иванович Дмитриев учтиво благодарит знаменитого переводчика "Илиады"(хотя первое издание выйдет лишь тремя годами позже, выборочно главы публиковались, начиная с 1813 года) действительного члена общества любителей русской словесности Николая Ивановича Гнедича. За что же? Да за всякое! И что помнит его - старика. И за давешнее поздравление с Пасхою. И за присланные оттиски с литографированного портрета баснописца работы Тончи. Дмитриева помнят все редислоцировавшиеся в столицу москвичи - а их многие десятки, без них чиновный Петербург погряз бы в чопорности и чванстве, в ложном ощущении ложного же превосходства.
Милостивый государь мой Николай Иванович!
Спешу изъявить вам чувствительную благодарность мою за благосклонное ваше приветствие меня с протекшим праздником. Хотя я за светскими суетами и не успел предупредить вас моим поздравлением, но тем не менее и в мыслях, и в сердце желал вам, как и всем моим добрым приятелям, провести его спокойно и приятно.
Равномерно благодарю вас и за доставление ко мне десяти портретов. Я любовался совершенством вашей литографии. Желал бы скорее увидеть и самое издание. Давно не слыша об нем ничего, я иногда думал, не подвергнулось ли оно той же строгости, какую недавно испытал Олин. Кажется, уже после пятикратного очищения в горниле двух цензур можно бы пощадить его, не приводя в краску шестидесятилетнего автора.
Что же касается до произведений моей старости, — они очень не важны, и мне, право, было бы совестно помещать их в новом издании, после того, как я уже покаялся пред Аполлоном и сам осудил на забвение многие из прежних моих стихотворений. Я скропал 50 четверостишных апологов, разделенных на две книги, о которых я объяснюсь с вами через Норова. Между тем будем ожидать, как пойдет новое издание.
Впрочем препоручая себя вашей приязни, всегда для меня лестной, с совершенным почтением и уважением имею честь быть, милостивый государь мой, вашим покорнейшим слугою
Иван Дмитриев
А знаете что?.. Пожалуй, нынче мы вовсе не станем читать традиционные "Санкт-Петербургские ведомости"! Как-то не хочется от высокого (понятно, я не о Минкиной) переходить к скушному и приземлённому. Давайте останемся в состоянии сладострастного паренья духа и завершим наш месяц тем, чем (или, вернее, кем) его и начали. Тем более, что, кажется, кроме Пушкина никого более не посетила апрелем 1823 года капризная Муза. Нам же лучше! Всё закольцевалось и смотрится вполне логичным. А впервые "Птичка" упоминается в майском письме к... Николаю Ивановичу Гнедичу, только что нами упоминавшегося. Ах, какое чудное совпаденье, самое время замкнуть круг!
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
"Сие относится к тем благодетелям человечества, которые употребляют свои достатки на выкуп из тюрьмы невинных должников и проч" - так откомментировала смущённая некоторым двусмыслием пушкинских стихов Цензура. Впрочем, как ей, голубушке, угодно - лишь бы не цеплялась!
Таким (или примерно таким) увиделся мне апрель 1823 года, а уж хорош он был или плох - судить всяко не мне.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу
"Младший брат" "Русскаго Резонера" в ЖЖ - "РУССКiЙ ДИВАНЪ" нуждается в вашем внимании