- Давай, Андрюша, быстрее, я на работу опаздываю, - Таня торопила пятилетнего сына, заснувшего, сидя на диване. Несмотря на то, что мальчик был разбужен около пятнадцати минут назад, детский организм сопротивлялся такому раннему подъему, а потому всячески желал выспаться, а вместе с тем посмотреть сны.
- Ну, Андрей, - Таня чуть не плакала, в четвёртый раз тормоша сына. Ей до боли жалко было смотреть, как нехотя приоткрываются маленькие зелёные глаза, доставшиеся сыну от отца, как хмурится лобик и куксится лицо, как вырываются слова:
- Я спать хочу, - и рот раскрывается так сильно, а зевок длится так долго, что она понимает – не обманывает Андрюшка.
- Ну, миленький, - целует его в щеки, - там Костя будет и Вероника. Давай.
Она в который раз повторяет утренний ритуал с одеждой: натягивает колготки, поверх которых тёплые зимние штаны, свитер, вспоминает, что ребёнок ещё не умывался и тянет его в ванну. Во сколько бы сама не встала, отчего-то дел столько, что почти каждый раз опаздывает. Винится перед начальницей, которая неодобрительно качает головой, видя, как молодая сотрудница, запыхавшись, занимает место перед её кабинетом, и выговаривает ей за опоздание. Таня кивает, стыдливо пряча глаза в пол, и обещает, что это в последний раз, и на какое-то время исправляется, но времени очень мало на всё, а она одна.
Растить сына очень тяжело, и не потому, что трудный ребёнок, таких, как Андрюшка, ещё поискать. Немногословен, правда, еле из него историю какую вытянешь, хотя, когда учился говорить, болтал постоянно. А вот, как отец ушёл, другим стал. Такой же ласковый, умный, только говорить не любит.
Раньше Таня даже не представляла себе, каково это быть матерью-одиночкой, а теперь довелось. Может, кто-то скажет, что сама виновата, конечно, зачастую многие женщин винят: не углядела, не удержала, не заинтересовала, только лучше видно всем со своих колоколен, а для Тани как гром среди ясного неба, что её больше не любят, не видят смысла жить вместе, и вообще, какая-то женщина на стороне скоро явит на свет малыша, а ей одной будет с ним тяжело, и у ребёнка должен быть отец. Интересно получается, что той, которая беременная, тяжело будет, а Тане, значит, легко. Только никто у неё теперь не спрашивал, любовь она такая.
Таня поначалу не плакала. Сидела, как пришибленная веслом, и молча смотрела, как муж собирает вещи.
- Может, отвернёшься? – спросил у жены, которая смотрела на него, но, будто, не видела. – Как-то неуютно, - поёжился. – Последней ск8тиной себя чувствую.
Таня очнулась, будто ото сна, заморгала, приходя в себя.
- А ты Андрюшку нарочно к матери моей отправил? – наконец, догадалась она.
- Тань, ну дети не должны видеть ссоры родителей. Зачем ему смотреть, как всё происходит? - развёл руками. - Ну и что я должен был ему сказать?
- Правду, Жора, - удивилась жена. – Думаешь, он не заметит, что отец куда-то делся?
Она не могла прийти в себя и осознать, что он может вот так спокойно собрать вещи и зачеркнуть пять лет брака, связывающие их. И ладно, что заменит одну жену другой, но как это будет по отношению к ребёнку?
- Если ты сам с ним не поговоришь, мне придётся рассказать так, как вижу я. Со своей колокольни, и, поверь, ты отнюдь не белый и пушистый.
Кричать не хотелось, как и переходить на личности. У неё был свой личный шок, в котором сохранялось рациональное мышление. Уже потом, когда пришло осознание, что это правда, и Георгий на самом деле ушёл, забыв лишь несколько одиноких носков, она заплакала.
Ей и впрямь было жаль прожитых лет, но больше всего страшило, как она объяснит Андрюшке, что случилось. Жора не стал, не смог, струсил.
- Тань, скажи, что я уехал далеко на Север, - предложил он жене.
- А у самого язык отсохнет?
- Не могу, не знаю, как надо.
- Хорошо, что я каждый день практикуюсь в таких вещах, - съязвила она.
- Ну, покричи хоть, - не выдержал Широков. – Разве так ведут себя женщины в таких случаях?
Горькая усмешка послышалась из её уст.
- Прости, что не соответствую твоих представлениям и в этом.
Жена вела себя странно, рассказав ей всё, он ожидал, что она бросится на него с кулаками, начнёт кричать, ненавидеть, в конце концов, и он был готов к такому, но сейчас, глядя на то, как осунулись её плечи, втянулась шея и погас взгляд, не знал, что делать. Слишком далеко зашла интрижка с Полиной, в любом случае выбирать бы пришлось, и он поставил на новую семью.
- Андрюша, мне нужно кое-что тебе сказать, - ласково заговорила Таня, когда они вернулись с сыном от бабушки. – С этого момента мы будем жить вдвоём.
Мальчик моргал, не понимая до конца значения слов.
- Ты, - положила Таня ладонь на его грудь, - и я, - переместила на свою. – Понимаешь?
- А папа?
- А папа теперь будет жить в другой семье.
Ей не хотелось врать про экспедиции, про отца-героя, про добычу вольфрамовой руды, лишь просто рассказать всё, как есть. Именно в правде на её взгляд и скрывался ответ.
- А когда он вернётся? - Андрюше было три, и вопросы сыпались из него градом.
- Он будет навещать тебя, - пообещала Таня, совершенно не уверенная в своих словах.
- А где теперь его семья?
- Не знаю, - пожала плечами Таня. – И не хочу знать, - добавила она уже себе и прижала к себе сокровище.
- Ты тоже меня оставишь? – спросил Андрюша, и у матери от его слов похолодело сердце.
- Никогда, слышишь? – отодвинула его от себя, держа за маленькие плечи, и посмотрела в глаза. – Я всегда буду рядом.
Зелёные, такие же, как у Жоры. Да и сам Андрюшка копия отца в детстве, только не хотелось думать об этом. Если раньше подобное сходство радовало, то сейчас хотелось вычеркнуть мужа из своей жизни напрочь, откреститься. Конечно, она не станет противиться, если отец захочет общаться с сыном, только и на суде он не выказывал сильного желания. Ни на что не претендовал, со всем соглашался, а, когда получил заветную бумагу, пропал.
Таня осознала, что это не она вычеркнула Жору из своей жизни, а он вычеркнул себя из их судеб.
Андрюшка закрылся. Из болтуна он перешёл в разряд молчунов, и Таня готова была поспорить, что до сих пор сын ждёт отца, который за два года так и не нашёл в себя сил и желания навестить ребёнка. Таня не вмешивалась, взрослого человека поздно перевоспитывать, и, если у Жоры нет никакого желания участвовать в воспитании первого ребёнка, так тому и быть.
- Давай, давай, на автобус опоздаем, - торопит Таня ребёнка, а он тащится вслед, каждый шаг делая с трудом. – Надо, миленький, надо.
Таня жалела сына, плакала порой, когда больно было смотреть, как других отцы забирают из сада, а дети радостно бегут к мужчинам. Она перехватывала в такие минуты завистливый взгляд сына, и нестерпимо щемило сердце от осознания, что с этим она ничего поделать не в состоянии.
Остановившись у светофора, Таня смотрела, как медленно капают электронные красные цифры, пока в руке была цепко зажата сыновья ладошка.
- Голубева? – окликнул её кто-то, но Таня не сразу поняла, что обращаются к ней. – Голубева Танька, - повторили ей почти в самое ухо, и девушка с удивлением повернулась.
Продолжение здесь