Мне скажут - Армия...
Я вспомню день - зимой, январский день сорок второго года.
Моя подруга шла с детьми домой - они несли с реки в бутылках воду.
Их путь был страшен, хоть и недалёк.
И подошел к ним человек в шинели, взглянул -
и вынул хлебный свой паёк, трехсотграммовый, весь обледенелый.
И разломил, и детям дал чужим, и постоял, пока они поели.
И мать рукою серою, как дым, дотронулась до рукава шинели.
Дотронулась, не посветлев в лице... Не ведал мир движенья благодарней!
Мы знали всё о жизни наших армий, стоявших с нами в городе, в кольце.
...Они расстались. Мать пошла направо, боец вперед - по снегу и по льду.
Он шёл на фронт, за Нарвскую заставу, от голода качаясь на ходу.
Он шёл на фронт, мучительно палим стыдом отца, мужчины и солдата: огромный город умирал за ним в седых лучах январского заката.
Он шёл на фронт, одолевая бред, все время помня - нет, не помня - зная, что женщина глядит ему вослед, благодаря его, не укоряя.
Он снег глотал, он чувствовал с досадой, что слишком тяжелеет автомат, добрёл до фронта и пополз в засаду на истребленье вражеских солдат...
...Теперь ты понимаешь — почему нет Армии на всей земле любимей, нет преданней её народу своему, великодушней и непобедимей!
Ольга Берггольц, Январь 1942, Ленинград