(Продолжение. Начало здесь)
«От какого наследства мы отказываемся» — вопрос, поставленный ешё в 19-м веке вождем мирового пролетариата, оборачивается к нам другой стороной… Что сдаём в утиль? Какие идеи нам больше не нужны?
И если так, то ЧТО происходит и ЧТО ждёт нас впереди?
Среди сданных в утиль — толстая книга, почти 830 страниц. Издана вскоре после Великой Отечественной войны, когда дети фронтовиков садились за парты. А учителями были те, кто прошёл войну. Поколение Победителей.
Начал делать закладки, фиксируя, на мой взгляд, самое главное.
Неожиданно обнаружил закладки, сделанные ещё до меня. Это были отрывки из обычных бросаемых в почтовые ящики рекламных материалов. Судя по местам, где были эти старые закладки, делал их человек, знающий войну…
На форзаце написано «Береsкина».
Ещё чернилами. Чувствуется, что неизвестная мне Берёзкина хорошо училась в школе. В послевоенной школе. С чистописанием, ручками с перьями и чернильницами…
Больше о хозяйке мне ничего не известно. Могу предположить, что жила она в Измайлово, где в послевоенные годы строились пятиэтажки, которые сейчас постепенно сносятся. Опасаюсь, что вместе с этим может исчезнуть важное, возможно, самое важное — то, что делало нас народом Победителей.
Итак, об этой книге и о том, что сдаётся в утиль…
Книга состоит из «избранных произведений русской советской поэзии за 35 лет (1917-1952)».
Невольно сравниваю с таким же отрезком в наши дни. Почти столько же прошло от распада СССР. Боже! Сколько же успели сделать деды и прадеды за свои 35 лет! Гражданская война и победа над интервенцией 14-ти иностранных государств, среди которых и те, что сейчас на слуху — США, Франция, Англия, Германия, Чехословакия, Япония…
Ликвидация неграмотности. Беспризорности. Безработицы… Величайшие стройки, Днепрогэс, заводы в Сибири… Выдающиеся открытия в науках, в медицине. Культурная революция, индустриализация, коллективизация. Повсеместный энтузиазм. Потрясающий оптимизм. И совершенно невероятная сила воли.
А что успели мы за эти 32 года (1991-2023)? Оставлю этот вопрос для обсуждения. Мы же идём дальше.
«Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник…» — знакомые старшему поколению с детства слова.
«То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике».
Уверенность в победе. Вот, по-моему, главные слова. По крайней мере так вижу сегодня. Не сдаём ли мы это в утиль?! И с чем останемся?
Максим Горький очень нужен нам, братцы!
«– Буря! Скоро грянет буря!
Это смелый буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; т кричит пророк победы:
– Пусть сильнее грянет буря!..».
Актуально? Откажемся? Сдадимся?
Эта книга для меня как многоэтажный дом, в котором все квартиры открыты и в каждой из квартир которого живёт живой наш выдающийся соотечественник. Мне кажется, что все они живы и ждут, с нетерпением ждут нас.
Едва вхожу в следующую дверь, передо мной огромный человек, который своим сильным голосом декламирует:
Обмерив
с далекого берега,
СССР
глазами выев,
привстав на цыпочки,
смотрит Америка,
не мигая,
в очки роговые.
Что это за люди
породы редкой
копошатся стройкой
там,
поодаль?
Пофантазировали
С какой-то пятилеткой.
А теперь
выполняют
В 4 года!
Этот Владимир Владимирович, которому скоро будет 130 лет, — откажемся от него? Не уж-то Маяковский будет забыт. Представляете, сколько мы тогда потеряем?!
Об этом выдающемся нашем поэте я ещё неоднократно напишу. Мы же идём по книге далее.
На двери надпись: «мужик вредный». Ясно, Демьян Бедный.
«Вредность» его была особенной. Вот, например, в баснях. Встретились змея и пчела. Обе умеют жалить и недоумевающей змее пчела объясняет:
«Скажу. Ты главного, я вижу, не учла, —
Змее ответила пчела: —
Что мы по-разному с тобою знамениты
Что разное с тобой у нас житье-бытье,
Что ты пускаешь с ход оружие свое
Для нападения, я ж — только для защиты»
Написал Демьян Бедный в мае 1933 года, ровно 90 лет тому назад. А я слушаю сегодняшнюю очередную сводку с западного фронта, где жалящие снаряды летят с двух сторон. По разным объектам и с разными целями…
Следующая закладка сделана не мной. Мой предшественник грустит и словами Сергея Есенина обращается к нам:
«Не желаю, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым,
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым».
Словно хмелея, читаю «Шаганэ ты моя, Шаганэ!», но вздрагиваю от сегодняшних выстрелов на армяно-азербайджанской границе.
«Дай, Джим, на счастье лапу мне…» и вспоминаю, как месяц назад меня встретил пёс, которого не видел почти 2 года. Как он смотрел в мои глаза и без просьбы подавал мне лапу, как бы спрашивая меня: понимаю ли я его?
А в Москве постоянно вижу собачек, на которых их хозяева напялили какие-то дорогие фасонные комбинезончики. Понимаю их и вспоминаю, как для любимой собаки мы покупали джинсы с дыркой под хвостом, но со стразами Swarovski. Те собачкины портки были во много раз дороже, чем я мог позволить себе…
Незаметно оказываюсь у Ильи Садофьева:
«Эта ширь, эта даль заревая,
Эти травы, хлеба и цветы,
Эта радость от края до края —
Это ты, моя родина, ты!»
А по соседству Михаил Светлов с улыбкой рассказывает про Гренаду. Не чужую ни нашим дедам, ни ему: «Гренада, Гренада, Гренада моя!». Не могу быстро покинуть его мудрые стихи. Вот знаменитая «Песня о Каховке»:
«Под солнцем горячим, под ночью слепою
Немало пришлось нам пройти.
Мы мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!»
Дай-то Бог, что он там и есть, что не заржавел и что его не приватизировали.
Михаил Исаковский в нашем поэтическом доме занимает целый этаж.
«Дан приказ: ему — на запад,
Ей — в другую сторону…
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну.
Уходили, расставаясь,
Покидая тихий край.
– Ты мне что-нибудь, родная,
На прощанье пожелай.
И родная отвечала:
– Я желаю всей душой,—
Если смерти, то — мгновенной,
Если раны — небольшой.
А всего сильней желаю
Я тебе, товарищ мой,
Чтобы со скорою победой
Возвратился ты домой».
Это написано в 1935-м. А через 7 лет в самое трудное время войны он пишет:
«С берёз — неслышен, невесом —
Слетает жёлтый лист.
Старинный вальс «Осенний сон»
Играет гармонист»…
И вот он снова прозвучал
В лесу прифронтовом,
И каждый слушал и молчал
О чём-то дорогом;»
1945-й год. А в Михаиле Исаковском уже просыпается романтик и всместе с ним поет вся страна:
«Снова замерло всё до рассвета —
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,
Только слышно — на улице где-то
Одинокая бродит гармонь…»
А через 3 года:
«Летят перелётные птицы
В осенней дали голубой.
Летят они в дальние страны,
А я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою,
Родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна».
За соседней дверью, слышу, звонкое
«Нам песня строить и жить помогает,
Она, как друг, и зовёт, и ведёт,
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадёт!»
А ведь и правда, пела вся страна:
«Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!»
Почти каждое стихотворенье Василия Лебедева-Кумача становилось песенным хитом.
«А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер,
Весёлый ветер, весёлый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.
Спой нам, ветер, про славу и смелость,
Про учёных, героев, бойцов,
Чтоб сердце загорелось,
Чтоб каждому хотелось
Догнать и перегнать отцов».
Это был 1937-й год. И то молодое поколение выполнило задуманное. Они продолжили победную эстафету победителей в гражданской и отечественной войне против 14-ти иностранных государств 1917-1922 гг.
В том же 1937-м народ начинает оптимистично петь:
«Кипучая,
Могучая,
Никем не победимая, —
Страна моя,
Москва моя, —
Ты самая любимая!»
А через 4 года родятся слова песни-гимна, которые знает весь мир:
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!».
Может быть, потому и возродился неонацизм, что такие идеи мы сдаём в утиль…
Недалеко от Москвы, в деревне Кашино установлен памятник великой и родной песне:
«Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза»…
В этом не сломленный дух наших бойцов в холодном ноябре 1941 года.
А буквально за год до этого поэт Виктор Гусев написал слова, которые стали песней:
«И в какой стороне я ни буду,
По какой ни пройду я траве,
Друга я никогда не забуду,
Если с ним подружился в Москве».
Тот, у кого до меня была эта сданная в утиль книга, сделал закладку именно на этой странице.
У Александра Твардовского встретил залихватского Василия Тёркина:
«Переправа, переправа!
Пушки бьют в кромешной мгле.
Бой идёт, святой и правый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле!».
Нельзя! Ну нельзя это сдавать в утиль! Это же о сегодняшних днях!
Я с трепетом открываю следующую дверь. Агния Барто. На её добрых стихах выросли целые поколения наших людей.
Часто слышим сейчас: мы слишком добрые… Да, мы добрые. С детства. С детских стихов. Поэтому у нас невозможно, как в датском королевстве в 2014 году на глазах у детей убить живого жирафа. Красавцу Мариусу было тогда 18 месяцев. Его убили и расчленили. Показали наглядно, каким диким и безжалостным является западный цивилизованный человек.
Может быть, он потому таким и стал, потому у них не было детских стихов В.Маяковского, А.Барто, С.Маршака, С.Михалкова?! А мы не станем ли похожими на западных цивилизаторов, выбрасывая подобные книги?!
Когда слышу бесконечное ворчание о том. что у нас везде всё не так, — кажется, что ворчуны не читали бартовское «Наш сосед Иван Петрович».
Слышу за следующей дверью бессмертную «Смуглянку» и тут же вспоминаю любимый фильм «В бой идут одни старики». Автор слов — Яков Шведов. Его же знакомая со школы
«Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди.
Навеки умолкли весёлые хлопцы,
В живых я остался один»…
Когда в очередной раз иду в утиль оживлять приговоренные к смерти книги, чувствую себя вот таким «в живых я остался один». Потом, тащя домой тяжелую сумку, смотрю на беззаботный народ, тоже отягощенный сумками, в которых картошка и всякая прочая снедь.
Слышу за следующей дверью четкий метроном. Что, там будет музыка?
Нет, там Ольга Берггольц. Она мне рассказала:
«Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
Не плача, рассказала, что вчера
Единственного схоронила друга,
И мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова?
Я тоже ленинградская вдова.
Мы съели хлеб, что был отложен на день,
В один платок закутались вдвоем,
И тихо-тихо стало в Ленинграде.
Один, стуча, трудился метроном».
Свое рабочее место метроном не покидал. Когда опасность обстрелов приближалась, его сердце билось чаще. У каждого ленинградца метроном стал вторым сердцем.
Илью Френкеля мы знаем по многочисленным песням. В 1941-м он написал известное «Давай закурим!». Песню тут же приняли красноармейцы и её оптимизм в те трудные годы поддерживал их.
Сегодня многие простые казалось бы строки читаются по-особому:
«Снова нас Одесса встретит как хозяев,
Звезды Черноморья будут нам сиять
Славную Каховку, город Николаев, —
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать…
А кода врагов не будет и в помине
И к своим любимым мы придем опять,
Вспомним, как на запад шли по Украине, —
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать».
«Давай закурим, товарищ мой!» — в золотом фонде фронтовых песен.
Не могу не зайти к Вадиму Шефнеру. Это был мудрый человек. Вот в 1947 году он, заглядывая вперед, пишет о Музее Победы. Пишет так, как он видит. А там главное — артиллерия и люди, создающие военную технику:
«Быть может, Лувра б не существовало,
Музей Британский пеплом стать бы мог,
Когда б упорный металлург Урала
Своим трудом Европе не помог».
А в Европе, пораженной фашизмом и нацизмом, честный чех ударно трудился, создавая танки, которыми давили наши деревни с бабами и детьми на руках…
(Подписывайтесь! Продолжение следует)