— Это рисовый десерт?
— Русская молочная рисовая каша.
— А почему синяя?
— Молоко у вас нежирное, что поделаешь.
Я недоверчиво рассматривал угощение, но первая ложка решила исход: от лакомства ничего не осталось уже через минуту, несмотря на то, что блюдо было очень горячим.
— Вы это часто едите?
— Дети — часто, взрослые — по настроению.
— Мое хорошее настроение отныне я буду называть молочно-рисовым…
Она сама ничего не съела, и только болтала ложечкой в чае, который придвинула и мне.
— Мы не двинемся дальше, пока ты не съешь, — строго сказал я.
— Я боюсь, еда усыпит меня… — я видел, что она борется со сном. — А мне в три надо быть в гостинице, а в пять — уже в аэропорту с семьёй. Я им написала, чтобы ждали без волнений.
Однако я повторил фразу в том же строгом тоне, и она повиновалась, сразу посвежев и набравшись утерянных сил.
Я усадил её перед камином — как во многом сейчас совпадал первый вечер в тёткином доме с сегодняшним, стихийным и противоречащим нормальной человеческой логике.
— Мне в три надо… — начала она снова, но я укрыл её пледом и пробурчал что‑то вроде шаткого в её глазах мужского слова.
— Ну, что, слушаешь?
Она кивнула. И я запел своим мало музыкальным, слабым, но не совсем противным голосом песню из странного набора звуков, который, тем не менее, я легко запомнил, как заклинание или считалочку в детской игре.
Мария вскочила, сев на кресле:
— Откуда… Как? Почему Вы знаете эту песню? Я все пыталась её вспомнить, и безуспешно, а Вы…
Вместо ответа я запел другую, лишив девчонку напрочь дара речи.
— Ты думаешь, я врал тебе, что ли?
— Но как такое возможно? Я даже не знала, что это реальный земной язык… Я думала, на нем говорят только там. Значит, он существует? И его так запросто можно выучить?
— Бог мой, вопросов ворох… Ну так вышло. Только не вздумай меня расспрашивать. Видимо, я просто избранный.
От неё не укрылись нотки юмора в моём голосе.
— Если бы только иметь под рукой всё необходимое и солнечный свет… Вы знаете, как там было много красок, которых не сыщешь на Земле. Так странно… Разве радуга, её многочисленные цветовые комбинации — это не предел нашего видимого мира? Мне обязательно нужно найти эти новые оттенки…
Она снова забралась под плед, укутавшись в него по самую шею, лицом ко мне.
— Как же это возможно… — всё повторяла она про себя.
— Ещё пять минут назад ты не знала, как жить дальше.
— Да, — улыбнулась она перед тем, как нырнуть с головой в глубокий, сладкий и безмятежный сон.
Наши телефоны взорвались звонками одновременно — там, на кухне, где мы их оставили. Я пулей слетел вниз, выключил её средство связи, даже не посмотрев, кто тревожит, и уже хотел тем же образом поступить со своим. Но вызывал Юн Ди. Это неспроста. Звонок брата в два часа ночи.
— Хён! Хён! Ты дома? Уноси оттуда ноги! Скорей, умоляю, хён!
— Что происходит?
Мой неожиданно бодрый голос в это время суток его на миг обескуражил. Но он быстро собрался:
— Ты не спишь? Какое счастье… Ничего не бери, ты не успеешь, скорей приезжай в мой дом — тот самый, возле Кванджу… Адрес по телефону говорить не буду, опасно, ты всё знаешь и так. Я буду ехать тебе навстречу по главному шоссе на Сеул.
— Да что за надобность такая?
— На тебя открыли охоту, хён.
Я чуть не подавился от смеха.
— Открыли охоту на тебя, на Марию! Хён, прошу тебя, это не шутки! Это Ким Бон! Он закрутил всю гадость в интернете про тебя и эту девушку! Только не спрашивай, как я узнал, я всё расскажу потом, ради бога, хён… О небо, где ещё носит эту девчонку в такую ночь, её мать в отчаянье… Они не вернутся в Россию!
— Что за бред в глубокую ночь, Юн Ди? Ты не лунатишь, как в детстве? — моё сердце потягивало от гадкого предчувствия.
— Выгляни в окно! Только бы не было поздно, только бы успеть… Я выезжаю!
Вьюга ещё не вполне успокоилась, но это не помешало мне разглядеть приближающуюся дугу огня, будто мчались средневековые инквизиторы с факелами.
— Уходи, в чём есть! Беги ко мне! Её мать и дочь в моём доме… — как в страшном сне, кричал мой дорогой брат.
Огненная дуга увеличивалась, приближаясь, и наконец, я осознал, что бред моментально стал явью.
— Мария у меня, — бросил я в телефон, тут же его выключив, жестоко и навсегда разрушая безмятежность сна существа у камина, который согревал нас в последний раз.
Надев на её ноги свои тапочки, потому что они были первой попавшейся мне на глаза обувью, я взял Машу, просыпающуюся, на руки прямо в пледе и, не помня себя, помчался вон из дома.
— Уже пора? — Мария пришла в себя, когда я вынес её во вьюгу, сам в первом попавшемся лёгком плаще с вешалки, наброшенном кое-как на плечи, и в домашних сланцах.
Мы побежали быстрее, когда она спустилась с моих рук. Как быстро намокли наши ноги…
Уже вдалеке я услышал, как бьют окна моего сырого насквозь жилища, как сигналит уничтожаемая машина… Но мы всё бежали.
— Господин Чо…
— Бывает, — я остановился на миг, — что промедление несет смерть, понимаешь? Ты последуешь за мной сейчас без слов, без вопросов?
— Я последую за Вами повсюду и ни о чём не спрошу.
Какой силой сияли её прекрасные глаза, вдохнув в меня новую энергию, многократно ускорившую наши продрогшие до синевы фигуры.
Пока мы так бежали без устали больше часа, я думал о том, что, может, больше никогда не увижу Сеул, где нажил столько печальных и радостных минут. «Ким Бон запустил всё это» — стучало в моей голове. Нет, это была не шутка. Если за дело взялся Ким Бон с миллионами связей, пересекавшихся с моими, борьба предстояла не на жизнь. Паук, плетущий сети… Вечный паук. Сколько там длится вечность? Дольше ли мы продержимся?
На бегу я оглянулся на Марию. Её зубы не попадали друг на друга, плед насквозь вымок, ладонь в моей руке, которую она не отпустила ни на мгновение за время бегства, дрожала и сейчас лишь немного пошевелилась, чтобы ощутить мою руку снова. Мария очень живо ответила на мой взгляд, ожидая моих новых решений.
Я остановился. Посреди улицы, посреди неугомонной, бесконечной стихии. Я продрог, но моё сердце, горячее и нетерпеливое, прижалось к её, и очень скоро её дыхание, хотя, казалось, мы так прочно остыли, стало таким же горячим.
Не знаю, сколько длился наш поцелуй. Но я знаю — он был прекраснее звёзд. Светлее солнца. И, наверное, сильнее вечности.
— Путь будет долгим и трудным, мой незрелый мёд… — сказал я.
Её стопы стояли на моих, чтобы было не так холодно. Но холодно было всё равно. Разъединившись, наши губы снова задрожали.
— Хорошо, — она улыбнулась.
— Может быть, я сбился с пути, — высказал я то, что меня беспокоило последнюю четверть часа.
— Это случается, — ответила она.
— Если до утра мы не встретим Юн Ди, то погибнем…
— А от Вас пахнет ромашками.
— Вот как…
— Да, которые, самые стойкие и удачливые, встречаются после покоса в полях.
— У ромашек слабый запах.
— Нет, очень сильный, — уверенно сказала Мария.
Куда мы бежали? Навстречу смерти или жизни? Где оно, наше будущее? Встретимся ли мы с ним?
А будущего не было. Потому что его вообще нет. И прошлого, на всякий случай, тоже. Сейчас были только я и Мария, вьюга и где‑то там, за снежными вихрями, неизменный рассвет.
#чоинсон
Друзья, если вам понравилась моя русско-корейская киноповесть, поставьте лайк! А за подписку отдельное благословение и благодарность!