Просить на Руси всегда умели и любили. В деловой письменности даже сформировался целый долгий процесс, который в разные годы назывался по-разному – то «жалобница», то «слезница», то «челобитная». Как правило, просили сразу на имя первого лица в государстве, словно зная, что уж от царя-батюшки отказа точно не будет.
Однако жалобы на Высочайшее имя могли иметь непредсказуемый характер, в результате чего проситель имел реальные шансы пострадать.
Всем нам памятная сцена из советской комедии «Иван Васильевич меняет профессию», где Антон Семёнович Шпак «просит засвидетельствовать» Ивана Грозного «список украденных вещей» из его квартиры. Разгневанный царь рвёт бумагу и грозно восклицает:
- Как челобитную царю подаёшь!
Несоблюдение установленных правил приводило к гневу начальства и разбирательству с оргвыводами.
11-го сентября 1831 года Командующий округом военного поселения Гренадерского корпуса артиллерии генерал-лейтенант Эйлер донёс Управляющему Главным Штабом Его Императорского Величества по военным поселениям генералу от инфантерии графу Толстому о вопиющем нарушении – подаче неким инвалидом жалобы лично Императору!
«… Поселённого батальона Наследного принца Прусского полка неслужащий инвалид Евдоким Немочаев, в проезде Государя Императора чрез округ, 26-го числа июля сего года, лично утруждал Его Величество просьбой о вознаграждении его за кузницу и инструмент, бывшие в казённом употреблении 7 лет…» .
Возмущённый генерал считал, что инвалид должен понести за это серьёзное наказание и предлагал отправить его «к чёрту на кулички»:
«…инвалида Немочаева, за несправедливую и ложную жалобу, принесенную Государю Императору, и замеченный наперёд вздорный характер и склочность к таковым жалобам, хотя и следовало бы подвергнуть строгому по законам взысканию, но во уважение немолодым его летам, коих он ныне имеет 80, я, мнением моим полагаю: отправить онаго Немочаева навсегда в какой-либо ближайший монастырь…» .
Эйлер основывался на рапорте Командующего округом военного поселения 1-й Гренадерской дивизии генерал-майора Стесселя от 7-го сентября.
В изложении последнего дело выглядело так:
«…инвалид сей, по случаю возмущения жителей Холынской волости, при поступлении оной в военное ведомство в 1818 году, был сослан в ссылку и находился на службе в Семипалатинском гарнизонном батальоне, почему, действительно, оставшаяся в деревне Естьянах собственная его кузница была занята под казённую работу, а с возвращением его в 1822 году по-прежнему в округ, хотя было представляемо ему работать в оной, но за продажей сыном его, уже умершим, инструмента, ремеслом сим он не занимался, и ни на что не претендовал, а в 1825 году приносил жалобу и просил удовлетворить его за занятие означенной кузницы под казённые работы…» .
Изначально командование намеревалось удовлетворить претензии Немочаева, но последний не изволил соблюсти формальную процедуру подачи жалобы:
«… Почему бывший батальонный командир подполковник Симанов, хотя представил в Полковой Комитет на удовлетворение претендателя 150 руб., но как оной до упомянутого года на бывшем инспекторском смотре никаких претензий не объявлял, то в наказание за сие, оные деньги, на основании приказа бывшего Главного над военными поселениями Начальника в 1824 году за № 316, отданного, причислены в сумму заёмного денежного капитала и о сём ему, Немочаеву, было объявлено…» .
В общем, по мнению Стесселя, инвалид был сам виноват, что не так челобитную подал.
Кроме того, генерал присовокупил к делу долги сына, желая тем самым, ещё больше навести тень на просителя:
«… В отобранном показании Немочаев, хотя удостоверяет, что он брал у подполковника Симанова заимообразно деньги 300 руб., которые полагал, что будут зачтены за инструмент и кузницу, бывшие в казённом употреблении, но таковое показание несправедливо, ибо означенные деньги, как доносит Командующий округом майор Шрейтенфельд, выданы были Комитетом сыну его, Немочаева, для торговых оборотов, которые взысканы и причислены по журналам того же Комитета 15-го октября 1824 года и 27-го февраля 1825 года за №№ 44 и 57, к тому капиталу, из коего были позаимствованы…»
В общем, Стессель считал, что от такого склочного и докучливого инвалида стоит избавиться:
«… находя его, Немочаева, в таковом поступке виновным, и кроме оного как майор Шрейтенфельд доносит, замеченного в дурном характере и склонности к несправедливым жалобам, я полагаю для примера другим удалить его, Немочаева, из округа ссылкой по-прежнему в Семипалатинский гарнизон…» .
В чём, собственно, заключалась вина Немочаева, сказать было сложно.
В докладе аудиториата Главного Штаба Его Императорского Величества по военным поселениям от 6-го сентября 1832 года говорилось:
«… При следствии инвалид Немочаев показал: кузница его была занята казёнными мастерскими по приказанию бывшего командира поселённого батальона подполковника Симанова с 1818 по 1825 годы. В первые три года производилась казённая работа собственным его кузнечным инструментом без всякой ему за то платы. Впоследствии времени подполковник Симанов заплатил за испорченный инструмент 150 руб., но оные от него, Немочаева, отобраны и представлены в Комитет полкового управления, а ему объявлено, что деньги сии причислены к заёмному денежному капиталу. По сему делу он просил в разные времена батальных, полковых и бригадных командиров и дивизионного начальника, но удовлетворения не получил.
Хозяева, унтер-офицер Ефим Егоров, рядовые Григорий Михайлов, Прохор Русской и Фёдор Артемьев, по ссылке инвалида Немочаева под присягой подтвердили, что кузница его, действительно, была занята казёнными мастеровыми с 1818 по 1825 годы, но чьим инструментом производилась работа, не знают.
Во время проезда Государя Императора Немочаев отдаваем был под присмотр.
Инвалидной команды рядовой Матвей Заводов по таковой же ссылке под присягой показал, что во время производства в кузнице Немочаева с 1818 по 1825 годы, работы, собственный инструмент Немочаева употреблялся не менее 3-х лет.
Из приказа по бригаде, отданного генерал-майором Петровым 27-го января 1825 года № 2, видно: по просьбе Немочаева о удовлетворении его за занятие кузницы, делано было исследование и открыто. В кузнице сей один горн, сделанный бывшим командиром поселённого батальона подполковником Симановым на свой счёт, был занят казёнными работниками, а другой, принадлежащий Немочаеву, оставался праздным, иногда употреблялся сыном его.
Сам Немочаев, за возмущение жителей при поступлении их в военное ведомство, был сослан. При возвращении в 1822 году, за продажей сыном его инструмента, он кузнечным мастерством не занимался. За всем тем, для удовлетворения претензии его, подполковник Симанов внёс в полковой комитет 150 руб. Деньги сии по резолюции Начальника 1-й Гренадерской дивизии генерал-лейтенанта Грюмова, причислены безвозвратно в заёмный денежный капитал военных поселян, на основании приказа по Военным поселениям 1814 года № 316, в наказание Немочаеву за то, что он претензии сей не объявлял на инспекторских смотрах…».
Ознакомившись с делом и мнениями генералов Стесселя и Эйлера, аудиториат полагал:
«… 1., Инвалида Немочаева, за то, что он осмелился утруждать Государя Императора мимо Начальства просьбой, во внимание к преклонным летам его, коих он имеет 80, выдержать под караулом один месяц и оставить по-прежнему в округе, за поведением его иметь строгий надзор.
2., Поелику Немочаев претензии своей о занятии кузницы и употреблении инструмента не утаивал и оная по всей справедливости заслуживает вознаграждения, то назначенные на удовлетворение сей претензии, но причисленные в заёмный капитал деньги 150 руб., выдать Немочаеву…» .
На том и порешили.
В общем, 80-летнему инвалиду крупно повезло, хотя он и ратовал за справедливость – денег-то ему военные и в самом деле не заплатили за пользование чужим имуществом. При разбирательстве, естественно, подняли всю поднаготную и выяснили, что склочник Немочаев был когда-то замешан в серьёзном преступлении, хотя какое это имело отношение к плате за кузницу, не известно. Расплатись армейское начальство вовремя – и никаких проблем не было бы.