Рубиновые серьги.
Густой смолянистый воздух ударил в лицо. Ника переступила порог чердака в старом доме. В доме, где она выросла. У нее перед глазами возник образ девочки. В фартуке, съехавшем на бок, босые ноги в валенках не по размеру, стоит на полу из широченных досок. Чердак был излюбленным местом Ники. Под крышами этого дома ей впервые открылся удивительный мир музыки. Дедушка играл на пианино. И Нике больше всего нравилось слушать мелодии на чердаке. Воображала себя скрипачом и подыгрывала деду. На чердаке она запоем читала книги, писала любовные письма, и не только. Когда ее одолевала злоба на мальчиков или подружек, Ника сочиняла гневные рассказы, в которых наказывала всех карающим взором придуманного ей же защитника обиженных и униженных.
Дом с юмором, так называл его дедушка, из-за того, что в нем не было ни одного одинакового окна, был скорее дачей. Бабушка Агния и дедушка были молодыми и сильными, жили и работали в большом городе, а когда родилась Ника, вышли на пенсию и переехали жить в деревню. Бабушка любила говорить, что прожила бы здесь еще одну жизнь. Живописная деревушка на берегу реки, обрамленная могучими дубами соснами. Нику привезли в деревню после смерти родителей, ей было два года.
Из этого дома она уехала в 14 лет. Училась в гимназии, потом поступила в музыкальную академию. Ее пригласили в Санкт-Петербургский симфонический филармонический оркестр. А потом она вышла замуж и переехала в Вену. С тех пор приезжала редко, но всегда когда получалось взять отпуск, первым делом возвращалась в дом, где было все на своих местах. Деревянные окна, скрипящие половицы, белая печка на половину комнаты, медные трубы. Когда бабушка и дедушка покинули мир, Ника стала единственной владелицей. Она старалась, чтобы родная обитель не пустовала. Приезжала чаще, звала родственников, но со временем ей стало тяжело жить на две страны, и она решила дом продать. Приехала оформить документы. Бабушкин дом принял ее как всегда тепло. Двери издали радостный скрипичный звук, рассохшиеся доски хором пропели мажорный лад, шорох листьев за окном и родной запах чердака.
Она не спутает его ни с чем, даже если вокруг будут витать тысячи молекул фимиам. Солидные рыжие великаны-шкафы, когда-то хранившие книги на первом этаже, теперь стояли здесь — на чердаке. Ника их не сразу узнала. В темноте не разглядела, да наряд они сменили. Рыжее одеяние от времени потускнело. Предательски подводили ножки, которые потеряли былую силу, поэтому великаны упирались друг в друга, будто поддерживая, чтобы окончательно не свалиться на бок. В одном из шкафов за мутным стеклом Ника разглядела коробочку. Невзрачную, выцветшую.
В детстве бабушка доставала оттуда фотографии. Маленькие прямоугольные с зубчатыми краями. На них были запечатлены братья и сестры, мама и отец бабушки. Были письма, треугольные, с растекшимися чернилами, с каплями багровыми, почерневшими. А еще в этой коробке бабушка хранила сережки. Настоящие, золотые с красными камнями. Рубиновые. Когда она доставала их в солнечный день, то свет, преломляясь через грани, рисовал витражные мозаики на полу, на стенах. Вся комната озарялась. Нике безумно нравилось это рубиновое сияние. Она мечтала, о том, как наденет эти сережки, выйдет на улицу и сразит всех мальчишек в округе. А потом серьги резко пропали. Ника долго допытывалась о пропаже. Дедушка придумывал, что у него дела и убегал в гараж. А бабушка была хитрой. Она начинала рассказывать одну из бесчисленных историй об археологических раскопках, музеях, тайных дворцовых комнатах. Ника, конечно, забывала обо всем на свете. Потом бабушка перестала доставать эту коробку, спрятала. Во время большой весенней уборки Ника увидела коробку в рыжем шкафу. Ей тогда было уже лет 7. И рост позволял ей доставать вещи на верхних полках, а бабушка видимо, запамятовала. Ника твердо решила узнать, что же произошло с сережками и почему они так резко исчезли. Она придумала план пыток, на случай если бабушка будет упрямиться. Ходить за ней везде хвостиком и задавать один единственный вопрос:
— Где сережки, те самые с красными камешками?
Бабушка сдалась, но рассказала другую историю. Она достала рваную фотографию, желтую, почти не сохранившую изображение лица. Это был ее отец. Когда бабушке было 5 лет, гуляя на улице в жаркий летний день, она увидела двух мужчин с распростертыми руками. Они стояли и улыбались. А потом один из них опустил руки, подбежал к бабушке, резко поднял ее на руки и начал целовать. Лицо его было мокрым и соленым. Ее отец вернулся в тот день с фронта. Закончилась финская война. Он приехал с товарищем и когда увидел маленькую девочку, конечно, узнал и решил, что она его тоже узнает, поэтому встали рядом, руки раскинули, подзывая к себе. Бабушка его не узнала. В тот день отец не выпускал дочку из рук до вечера. А потом началась другая война и он ушел. Навсегда. Она говорила, что когда в деревню вернулись мужчины перевязанные, побитые с лицами как у стариков, с почерневшими глазами, она стояла у калитки и ждала, что вот-вот к ней подбежит папа и обнимет ее. Она искала его среди них. Каждый день, пока шли эти покалеченные солдаты к своим родным матерям, женам и детям. Об отце бабушки не было известий. Письма перестали приходить в 1943 году. Пропал. На запросы приходили ответы, что нет в списках жертв, нет в списке без вести пропавших. Просто исчез. Тут бабушка начала плакать, тихо. Ника не помнила родного отца. Но рассказ бабушки, растрогал ее до глубины души. Она смогла своим маленьким сердцем почувствовать горечь, отчаяние, боль бабушки и решила больше не спрашивать, не терзать разговорами о сережках и про коробку вовсе забыла. Пошла в школу, завела подружек. Словом стала жить жизнью обычной школьницы. А потом уехала учиться в гимназию.
Ника достала коробку, смахнула пыль.
— Время не щадит не только людей, — пронеслась в голове мысль. Рисунок стерся, местами ржавчина съела металл, а крышка с трудом поддалась. Внутри фотографии, давно потерявшие взгляды и письма, которые не могли рассказать ничего. А еще лежал маленький белый конверт с аккуратно выведенными буквами. Бабушкин почерк с наклоном. В конверте лежали те самые рубиновые серьги и маленькая бумага, сложенная в 4 раза. В письме бабушка написала, что это подарок отца. Сережки, купленные в тот самый день, когда он приехал, крепко обнял ее и не отпускал целый день. Мама бабушки берегла эти сережки. Потом передала бабушке и сказала, что это память и наказала никогда не продавать. В 1969 году сережки заложили в ломбард. Бабушка получила телеграмму, в которой говорилось о ее отце. С ней на связь вышел человек из военных. Полковник в отставке сказал, что владеет информацией о месте нахождения пропавшего, но нужны деньги, так как поиски ведут люди за пределами СССР. Поэтому бабушка приняла решение продать сережки. Так ей хотелось найти его, обрести покой и сказать все слова, которые хранила всю жизнь. Она нарушила обещание, хоть и было страшно — а вдруг обманут. Сколько раз она пыталась разыскать отца, сколько запросов посылала в министерства разные, сколько писем писала в комиссариат. Но тот человек не обманул. Потом появилось одно единственное письмо. Оно пришло в красивом конверте с печатью. Ника вспомнила тот день и как она испугалась, когда увидела как бабушка медленно сползает по стене, читая письмо. Ее увезли в больницу. Спустя месяц она приехала. Маленькая, исхудавшая, еле ходила и много лежала. Постепенно она вернулась к жизни, но слабость осталась. Часто стала болеть. А в том письме ей написали, что ее отец умер в Польше. Во время боев за освобождение города Лодзь. В январе 1945 года он был контужен, получил тяжелые ранения, ожоги, и был без памяти, не разговаривал, документов при нем не было. В суматохе и беспорядке, которые творились во время боев, пытались установить личность, но попытки оканчивались неудачей. В апреле 1945 года в ночь на 6 число он пришел будто в ясное сознание и начал бормотать. Санитарка в госпитале успела написать на бумаге, что поняла из его слов. Обрывки, из которых 24 года собирали данные, чтобы найти и опознать, вернуть родственникам память. Бабушка поехала в Польшу, чтобы попрощаться с ним. Потом выкупила сережки обратно. В память о родном человеке, которого она помнит, улыбающимся и со слезами на глазах одновременно.
В руках у Ники серьги блестели так же, как в тот день, когда увидела их в первый раз. Даже тоненький луч света, струившийся в маленькое чердачное окно, завидев рубиновые камни, решил непременно поиграть с ними. И на дощатый пол тут же рассыпались красные блики. Ника никогда не знала цены этим сережкам. Бабушка говорила, что они очень дорогие.
Ника хранит их. Каждый год, 9 мая, в лучах весеннего победного солнца они сияют ярче бриллиантов как память о нежной любви.