Практика заместительства в период рекрутчины была чрезвычайно сложна в силу различных причин. Именно поэтому воспользоваться заменой было непросто. И дело даже не в сумме за услугу, которая год от года лишь возрастала, во многом из-за посредников.
Обставленная с большим педантизмом громоздкая процедура замены сама по себе заметно снижала возможность вовремя обзавестись альтернативой. В свою очередь, постоянно нагромождавшиеся заградительные барьеры приводили к необходимости обходить закон, чем многие и пользовались. В результате, незаконная сделка могла серьёзным образом отразиться на всех участниках.
«Дело Алфёрова» интересно тем, что со всеми мельчайшими подробностями освещает процесс и вычленяет в ней незаконные моменты.
31-го декабря 1839 года флигель-адъютант Его Императорского Величества полковник князь Урусов, командированный «для наблюдения за правильностью производства» рекрутского набора в Курской губернии, доложил Военному Министру генерал-адъютанту графу А. И. Чернышёву о вопиющем нарушении – противоправной продаже в рекруты заместителя.
В этой сделке, как указывал Урусов, не были соблюдены многочисленные формальности, которые полагались по закону, в результате чего сам факт отдачи в рекруты долже
«… я узнал, что помещик Обоянского уезда Протопопов продал своего крестьянина Фёдора Алфёрова в рекруты за семейство курского мещанина Золотарёва. Из показания, сделанного мне рекрутом Алфровым и мещанином Бочаровым, действовавшим за Золотарёвым, открылось, что помещик Протопопов, дабы дать вид законности своему делу, совершил отпускную Алфёрову, который не только не получил в руки той отпускной, но и не знал о её существовании; и объявил мне, что он продан в рекруты бывшим его помещиком и получил в награду 200 руб. Мещанин же Бочаров показал, что помещику Протопопову за поставку в рекруты Алфёрову, сверх того, дано 1000 руб.
Казённая Палата, по показанию рекрута Алфёрова, не призывали его в своё Присутствие для сделанных ему должных в сём случае вопросов и для объявления ему, что он получил от помещика свободу, также для отобрания от него добровольного согласия на поступления в рекруты за семейство Золотарёва, чрез что Казённая Палата не соблюла правила, предписанные законом…» .
Как видно, факты нарушения были следующие:
1., В рекруты мог быть отдан только человек свободного состояния, а не крепостной. Алфёров же не держал в руках документа о своём освобождении.
2., Добровольное согласие Алфёров выражать по закону обязан прилюдно, в Казённой Палате, в присутствии определённых чиновников, чего сделано не было.
Согласно отчёту Департамента Полиции исполнительной МВД от 13-го марта 1840 года за № 877, для произведения «наистрожайшего исследования» в Курскую губернию был командирован член Совета Министерства Внутренних дел статский советник Шкляревич, который совместно с чиновниками Министерства Финансов Афросимовым и Отдельного Корпуса Жандармов подполковником Гофманом произвёл следствие.
Чиновники выявили ещё одно нарушение, допущенное при отдаче в рекруты Алфёрова. Как оказалось, «Алфёрову был сделан допрос не в Казённой Палате, а в Рекрутском Присутствии, и что журнал о сём подписан Губернским Контролёром Базилевским, тогда как он вовсе не присутствовал при допросе» .
В записке «По делу о продаже Курской губернии Обоянского уезда помещиком канцеляристом Протопоповым крестьянина своего в рекруты» говорилось, что Обоянского уезда Курасовской волости села Щипов 49-летний однодворец Гаврила Малыхин занимался весьма прибыльным, но незаконным делом, военным сводничеством (т.е. приискиванием охотников в рекруты). Именно он, по мнению следствия, оказался «виновным более других».
Накануне очередного рекрутского набора Малыхин договорился с тремя крестьянами о поставки им вольнонаёмщиков:
1) крестьянину Чичерину – за 1500 руб. и взял задаток 50 руб.;
2) крестьянину Лахтионову – за 1800 руб. и взял задаток 100 руб.;
3) крестьянину Маслову – за 1100 руб. и взял задаток 80 руб.
Как видно, барыши при этом рисовались неплохие.
Договорившись с последним «отыскать наёмщика для поступления в рекруты за его семейство» и получив задаток, Малыхин возвратился домой. Здесь, узнав о намерении обоянского помещика, канцеляриста Протопопова продать своего крестьянина Фёдора Алфёрова, Гаврила Малыхин отправился к нему в деревню Ракову со своим родственником, неслужащим дворянином Андреем Малыхиным, «имевшим к Протопопову тоже надобность».
Прибыв туда вечером, однодворец Малыхин рассказал о причине своего визита Протопопову, который утром показал Малыхину своего крестьянина Алфёрова, закованного в железо. Помещик пояснил, что примерно за неделю до этого заковал его «за пьянство и шалость», что сам Алфёров и подтвердил. Затем помещик с однодворцем договорились о приемлемой цене в 1000 руб., из которых Протопопов должен был получить 800 руб., а Алфёров – 200 руб., и Малыхин вручил в задаток полуимпериал.
Надо сказать, что Алфёров ничуть не расстроился, узнав, что хозяин решил от него избавиться. Скорее наоборот:
«… Когда после сего Протопопов объявил крестьянину Алфёрову, что он его продаёт в рекруты, то сей последний отвечал: куда хотите продавайте, а у вас с голоду помрём…» .
Пока Малыхин занимался поисками, многое переменилось. В частности, один заказчик отказался, однако нашелся другой:
«… Малыхин увиделся с крестьянином Масловым, для коего приискивал по условиям рекрута, и узнал, что за отбытием своей очереди, таковой ему более не нужен, а что мещанин Золотарёв ищет наёмщика для перемены сына своего, Михаила Золотарёва, поступившего уже в рекруты…» .
Малыхин не стал раскрывать всех деталей будущей сделки и предпочёл на первой встрече обмануть своего заказчика, но, тем не менее, они договорились обо всех условиях:
«… По таковому указанию однодворец Малыхин вместе с крестьянином Алфёровым ходили к Золотарёву, и, уверивши его, что Алфёров вольнонаёмщик и имеет отпускную, условились за 1665 руб., из коих уплатить помещику Протопопову 800 руб. крестьянину Алфёрову 200 руб., да ему ж в награждение от Протопопова 50 руб. и Золотарёва 50 руб., две рубахи, двое шаровар, две пары сапог и зипун; а 665 руб., предоставить Малыхину за содержание Алфёрова, подготовку его в рекруты и за хлопоты…» .
Найдя таким образом нового заказчика, и, поделив барыши, Золотарёв вместе с Алфёровым отправились на постоялый двор боровского мещанина Венедиктова, «которому поручил содержать и кормить Алфёрова по его желанию, а сам отправился к помещику Протопопову, для увещевания его о сём и для побуждения к составлению отпускной…» .
Непременной спутницей подобных операций было спаивание вином, ибо редко кто, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, от хорошей жизни, соглашался идти в солдаты. Кроме того, у военных сводников всегда имелись сподручники – знающие люди, готовые в нужный момент подсказать или поправить:
«… Для удовлетворения в годности Алфёрова к военной службе, Протопопов и Малыхин, взяв его с собой, в тот же день отправились в Обоянь и поили его вином; переночевав в доме Малыхина, прибыли она другой день в Обоянь, где однодворец Малыхин водил Алфёрова к одному штаб-лекарю Пузанову, и сей, осмотрев его раздетого, сказал, что годен, если выйдет в меру…» .
Как следует из материалов дела видно, что «однодворец Малыхин прежде торговал у штаб-лекаря коллежского асессора Пузанова для поставки в рекруты бежавшего дворового человека Михайлова, принадлежавшего брату его, помещику Пузанову. И что они согласились в цене за 650 руб. и Малыхин дал Пузанову на изготовление черновых бумаг 25 руб. Но, как означенный человек не был ещё отыскан из бегов, и по сему продажа не состоялась, то Малыхин и получил свои деньги обратно. Пузанов объясняет, что он не имел намерения продавать человека Михайлова, но, подозревая Малыхина в знании, где укрывается сей человек, соглашался на продажу для того, только дабы, чрез то удобнее отыскать его из бегов…».
10-го декабря на квартире столоначальника Гражданской Палаты коллежского регистратора Ивана Анисимова Попова была, наконец, заключена сделка:
«… Обоянский помещик канцелярист Николай Яковлев сын Протопопов и курский мещанин Алексей Алексеев сын Золотарёв учинили сие условие в том, что я, Протопопов, отпускаю своего дворового человека, Фёдора Алфёрова, с тем, чтобы он, Алфёров, вступил за семейство его, Золотарёва, в военную службу, а я, Золотарёв, со своей стороны, за того человека заплатить должен мне, Протопопову, 800 руб.
И деньги сии должен я, Золотарёв, предварительно его поставки, Алфёрова, в рекруты, отдать для верности курскому купеческому сыну Ивану Иванову Слядневу, с тем, что если Алфёров вступит за моё семейство, Золотарёва, то должен он, Сляднев, отдать деньги 800 руб. ему, Протопопову.
Буде же почему ни есть окажется Алфёров неспособным, в таком случае денги должен отдать Сляднев мне, Золотарёву.
Условие сие написано на гербовой бумаге 50-копеечного клейма Губернским Регистратором Хренниковым, подписано Канцеляристом Протопоповым и мещанином Золотарёвым, свидетельство: Коллежскими Регистраторами Поповым и Петровым…» .
Вечером того же дня Протопопов, Малыхин и Золотарёв были на квартире последнего, где Протопопов
«… отдал отпускную и два свидетельства в руки Алфёрова, а сей с небрежностью в то же время передал сии бумаги мещанину Золотарёву…».
Следствие выяснило, что формальная процедура была нарушена изначально - отпускную Алфёрову читал вслух сын мещанина Золотарёва Михаил:
«… Крестьянин Алфёров на всех очных ставках и умёках утверждал, что отпускной в руках своих не имел, хотя и слышал, как оный читали; что уже в доме Золотарёвых, когда Михаил Золотарёв уговаривал его идти за их семейство в рекруты, он всегда говорил: «Да мне в руки отпускную, и я тогда буду знать, что делать»…» .
Кроме того, Алфёров посчитал, что без документа его попросту надули – он не имел возможности торговаться и, таким образом, «набить себе цену»:
«… При следствии же он, Алфёров, жаловался на Золотарёва, что сей мало дал ему денег за поступление в рекруты, говоря, что, если бы он имел в руках своих отпускную, то мог бы получить гораздо более…» .
13-го декабря мещанин Золотарёв и Дружинин повели Алфёрова в Рекрутское Присутствие, где канцелярист Меркулов написал им прошение для подачи в Казённую Палату. Здесь же Алфёрову был «установлен для вольнонаёмщиков допрос и по оному составлены условия». Вечером Дружинин опять водил Алфёрова в Присутствие, где того «мерили в станке», а оттуда отправились в баню.
«… Алфёров показал, что 14-го декабря, в день отдачи его в рекруты, мещанин Золотарёв и Дружинин возили его по трактирам и, напоивши допьяна, повезли в Рекрутское Присутствие, под предлогом, что они, будто бы хотят померять в станке. В Присутствии осматривали его раздетого, спрашивали, охотой ли идёт в рекруты за семейство Золотарёва, на что он отвечал, что идёт охотой. Тогда приказано брить ему лоб.
На другой или третий день пошли к Слядневу, который и уплатил Протопопову 775 руб., а 25 руб. отдал Алфёрову…» .
Дело вскоре достигло Санкт-Петербурга, и было доведено до Высочайшего сведения. В докладе по Инспекторскому Департаменту от 4-го мая 1840 года за № 288 говорилось о существенных нарушениях при совершении операции:
«… помещик Протопопов продал своего крестьянина Алфёрова в рекруты за семейство курского мещанина Золотарёва и, дабы придать законный вид сему действию, совершил отпускную, которой Алфёров не получал. Казённая Палата не призывала его в Присутствие, для собрания от него согласия на поступление в рекруты…» .
Когда назначенный для наблюдения за рекрутским набором в Курской губернии флигель-адъютант князь Урусов довёл до сведения «о неправильной отдаче Алфёрова в рекруты», Военный Губернатор Курска генерал-майор К. А. Флиге потребовал от местной Казённой Палаты объяснений по данному делу.
Как оказалось, согласие своё Алфёров выразил не в Казённой Палате, как полагалось, а в Рекрутском Присутствии, чего законом не допускалось:
«… По поводу этому в Казённой Палате состоялся 30-го декабря подробный журнал, в котором объяснено, что по подаче в Рекрутское Присутствие от мещанина Золотарёва и крестьянина Алфёрова председателю того Присутствия и Казённой Палаты статскому советнику Телешёву просьбы, с представлением отпускной, г. Телешёв, не желая отсутствием своим из Рекрутского Присутствия в Казённую Палату приостановить приём рекрут, пригласил туда членов Палаты, для допроса Алфёрова, добровольно ли он поступил в рекруты. Алфёров отвечал на вопросы удовлетворительно, и вследствие того, составлен был по форме допрос, который прочитан Алфёрову с исполнением, и подписан вместо него, по неграмотству его, мещанином Дружининым…».
Кроме того. Был совершён должностной подлог -
«…Один из членов Казённой Палаты губернский контролёр Базилевский объявил, что он не был приглашён в Рекрутское Присутствие для допроса Алфёрова, но подписал допрос и журнал об оном, по уверению прочих членов Палаты…».
В общем, материала для опротестования хватило и следственное дело было передано Управляющему министерством юстиции, «для рассмотрения онаго в надлежащем судебном месте и определения виновным наказания по закону 5-го мая 1840 года» .
Рекрутский Устав 1831 года допускал право податных сословий на найм охотников в рекруты, однако при этом вводил жёсткую регламентацию данного процесса. В целом, по разным причинам государство не было заинтересовано в перекладывании персональной ответственности с одного человека на другого, давая тем самым возможность тем, у кого имелись средства выставлять вместо себя бедняков. Мотивировалось это тем, что в этом случае слишком высоки были риски всевозможных обманов и нарушений, расплачиваться за которые приходилось уже непосредственно военному ведомству. Нести убытки в данном случае приходилось самому государству.
Кроме того, заместительство снискало себе значительную популярность в городах, среди мещан, а внутри сельской общины, где всё на виду, найти дураков было крайне сложно. Гораздо проще было прижать к ногтю общество, которое в итоге само решало, кому идти в военную службу, и, тем самым, избавлялось от ненужного балласта.