В начале 2000-х годов с лёгкой руки тогдашнего Министра внутренних дел Бориса Грызлова в обиход вошло выражение «оборотни в погонах», весьма полюбившееся российскому населению. Так стали называть любых сотрудников правоохранительных органов, под прикрытием своих званий совершающих преступления или участвующих в коррупции.
Однако оборотни могут быть не только в погонах, поскольку коррупция касается не только тех, кто носит военную форму.
****
28-го февраля 1847 года флигель-адъютант Его Императорского Величества полковник С. Ф. фон-Брин, командированный для наблюдения за рекрутским набором в Нижегородскую губернию, в своём рапорте Военному министру графу А. И. Чернышёву доложил о вопиющем факте – порче государственных крестьян, с целью освобождения последних от рекрутской повинности.
Из сообщения флигель-адъютанта следовало, что в конце января, при производстве там рекрутского набора, «замечено было при представлении казённых крестьян в рекруты, значительное число людей с недостатками, умышленно произведёнными для избежания рекрутской повинности и, особенно, в Арзамасском Рекрутском присутствии».
Тамошний Начальник Государственных Имуществ Эшман известил его «частным образом, что проживающая в г. Арзамасе солдатка Екатерина Савельева производит «искусственное гноетечение из ушей», чтобы избавить очередников от поступления в военную службу.
«… Дабы обнаружить это зло, он подослал к ней надёжного крестьянина, будто бы ходатайствующего за своего родственника. Савельева, ничего не подозревая, условилась по моему подосланному за 300 руб. ассигнациями и взяла с него задаток…» .
Но главное оказалось не в этом. Установленное за солдаткой наблюдение показало, что Савельева собиралась с этими деньгами пойти к местному лекарю, однако была арестована и доставлена в полицию. Здесь, при первом же допросе, она призналась, что «она принимала на себя ходатайство для освобождения от рекрутства с согласия Арзамасского Городского Лекаря Радушевича».
«… При обыске в её квартире найдены жеребьёвые билеты очередных крестьян и чашка с тухлым яйцом. Она объявила, что всё это получила от него же, Радушкевича: билеты для передачи крестьянам, а яйцо – для мазания в ушах одному крестьянину, который однако у неё не был. Сама никому ушей не портила, а что делал Радушевич с крестьянами, не знает.
Из числа указанных Савельевой более трёх человек крестьян, только один, Пётр Тренин, брат Савельевой, подтвердил её показания, объясняя, что в набор 1845 года он дал Радушевичу 160 руб. и Воинскому Приёмщику 50 руб. за освобождение сына своего от рекрутства…».
По наведённой справке оказалось, что во время проведения 5-го частного рекрутского набора, 27-го марта 1845 года, племянник Савельевой, казённый крестьянин Иван Петров, 21 года, ростом до 8 вершков, был представлен в Арзамасское Рекрутское Присутствие и «отмечен был во всём годным». Однако эта отметка впоследствии оказалась зачёркнутой, а сам Петров забракован, «как негодный за гноетечением из правого уха». Это свидетельство заверил член присутствия Горбатовский Городовой Лекарь Маврин, который и в 1847 году также состоял членом того же, Арзамасского присутствия, и Сергачский Городовой Лекарь Эйсмонт.
Любопытно, что среди всех названной солдаткой Савельевой лиц, лишь только её родной братец решился сдать сообщника сестрицы «с потрохами». Остальные же, указанные Савельевой при допросе, действительно, сознались, что бывали у солдатки с разными просьбами и даже давали её деньги, однако ничего предосудительного не показали, а лекаря Радушевича вообще не знают.
«… К сильнейшему их увещеванию я употребил одного из почтеннейших и уважаемых в Арзамасе духовных лиц, упросив тамошнего Архимандрита к открытию истины. Но ни увещевания Архимандрита, ни мои убеждения не могли поколебать упрямого систематического запирательства крестьян; они решительно отвечают «знать не знаем». Говорят это некоторые из них, даже тотчас при входе в Присутствие следователей, не выслушав и вопроса…» .
Сам Арзамасский Городовой Лекарь Радушевич опроверг все улики Савельевой, что заставило фон-Брина пойти на решительные меры:
«… Видя, с одной стороны, явные следы злоупотреблений, а с другой – упрямое запирательство Радушевича и крестьян, я признал необходимым просить Нижегородского Военного Губернатора распорядиться к освидетельствованию в Губернском Рекрутском Присутствии тех казённых крестьян, которые, по бывшему в 1847 году в Арзамасе набору, были обракованы за гноетечением из ушей и другими сомнительными болезнями…» .
А «для уличения» Радушевича, фон-Брин просил «сделать законное распоряжение к произведению в его доме обыска» с целью получить улики против лекаря:
«… не найдётся ли той книжечки, в которую, по словам Савельевой, Радушевич записывал полученные деньги, а также, не найдётся ли из чайных чашек подобной, какую, по показаниям Савельевой, она получила от Радушевича гнилое яйцо для мазания в ушах крестьян, назначенных к рекрутству…» .
Обыск в доме лекаря был произведён 14-го апреля, но «ничего служащего к обвинению Радушевича не найдено» .
К переосвидетельствованию было решено привлечь 26 человек, но к назначенному времени к осмотру явилось лишь 23 (оставшиеся три были уволены с паспортами). Свидетельство производилось 14 и 15-го мая в Нижегородском Губернском Присутствии. Среди тех, кто лично пожелал вторично осматривать крестьян, были:
- Нижегородский Военный Губернатор, генерал-майор Свиты князь Урусов;
- Председатель Казённой Палаты действительный статский советник Прутченко;
- Управляющий Нижегородской Палатой Государственных Имуществ надворный советник Круковский;
- Нижегородский Уездный Предводитель дворянства штабс-капитан Козлов;
- Советник Казённой Палаты надворный советник Семенчинов;
- Командующий Нижегородским Внутренним Гарнизонным батальоном майор Виноградов;
- Оператор Врачебной Управы надворный советник Соловьёв и
- Тарутинского Егерского полка штабс-лекарь коллежский асессор Вознесенский.
В результате осмотра оказалось, что -
«… Из 23 человек 13 решительно найдены совершенно здоровыми и приняты окончательно в рекруты. Затем 6 человек отправлены на испытание и излечение в больницу. Трое найдены негодными за разными действительными болезнями, а один был бы совершенно годен, ибо не имеет гноетечения, по причине которого Арзамасским городским присутствием обракован, но он растравил себе берцовую кость на левой ноге и по этой причине оказался негодным…» .
Правда, и в этот раз не обошлось без приключений. Так, при осмотре 22-летнего крестьянина Чернухинской волости села Ивановского Николая Игнатьева, дважды (27-го марта 1845 года и 23-го января 1847 года) забракованного «за гноетечение из левого уха», в том же самом левом уже обнаружилась «материя желтоватого цвета». Игнатьев был направлен в больницу, где у него из уха были вынуты «две белые крупинки в виде горошин, по-видимому, один из белка куриного яйца» .
В числе освидетельствованных оказался и племянник солдатки Савельевой, Иван Петров, забракованный 27-го марта 1845 года «за гноетечение из правого уха», который в результате оказался
«… оказался совершенно здоров и принят в рекруты окончательно…» .
Все они были предназначены для отправки в Симбирский и Пермский Внутренние Гарнизонные батальоны.
На этом, собственно, дело фактически застопорилось. Привлечь к ответственности Савельеву оказалось сложно, поскольку из опрошенных только один из крестьян подтвердил факт передачи ей денег и что она сама лично производила растравление ушей:
«… крестьянин Воняев и сын его Антон показали, что Савельева вливала в уши Антону какую-то жидкость, за что взяла с отца его 5 золотых, которые, однако, возвратила, когда сын был принят в рекруты. Савельева в этом решительно заперлась…» .
Ещё более сложной задачей оказалось собрать улики против лекаря Радушевича. В докладе по Инспекторскому Департаменту от 30-го августа 1847 года за № 129 говорилось:
«… Вообще по обстоятельствам дела нельзя сомневаться в существовании злоупотреблений, в которых, как кажется, Радушевич был участником. Но, как умный и хитрый человек, владеющий совершенно пером, он уже заранее обдумал и приготовил свои оправдания и увёртки.
Самые ответы его, писанные, по-видимому, с намерением очень плодовито, смело и местами дерзко, обнаруживают его желание продлить, запутать дело и выказать виновными своих товарищей, не обвиняя их однако прямо и открыто. Общественное мнение о нём подтверждает это предположение; он известен там за человека неблагонадёжного и корыстолюбивого.
Военный Губернатор, имея Радушевича на замечании, не только не назначил его в нынешнем году к набору, но дабы удалить на это время из Арзамаса, командировал его в г. Горбатов. Радушевич же сопротивлялся этому распоряжению, рапортовался больным, продолжая заведовать больницей, и, только уже 1-го февраля был выслан из города чрез Полицию.
Систематическое и упорное запирательство крестьян, опасающихся ответственности – есть решительная преграда к открытию истины. Следственное дело оканчивается теперь юридическим обвинением разных мелочных подробностей…» .
Тем не менее, Радушевича было решено предать суду Нижегородской Уголовной Палаты на основании 1481-й статьи XV тома Свода Законов (изд. 1842 года), которая гласила, что -
«… Служащих в губерниях медицинских чиновников, в упущении должности, в ослушании, в промедлении и небрежении в исполнении начальственных распоряжений, Губернское Правление подвергает, по усмотрению своему, взысканиям и предаёт суду на основании общих законов…».
Факты вопиющих, по меркам центральной власти, злоупотреблений на местах при производстве рекрутских наборов, в очередной раз выявили две серьёзные проблемы. Первую, нежелание податного населения добровольно отправлять постылую для них рекрутскую повинность и стремление их всячески, пусть даже с нарушением закона, избежать её. И вторую, коррупцию местных властей – т.е. желание чиновников на местах за взятки преступать закон. Если есть спрос, предложение будет всегда, а также найдутся и те, кто готов пожертвовать своим добрым именем и принципами, чтобы потворствовать нарушителям.
Государственная машина принуждения работала на полную катушку – вовсю действовали суровые наказания, но даже они были не в силах заставить людей под угрозой страха идти против своего желания.