ДИВИЗИОН уходил на фронт. Погрузив на последний грузовик остатки имущества, мы тронулись к станции. Неожиданно лейтенант Гривень забарабанил по кабине. Выглянул недовольный комбат: «Что случилось?».
— Нужную вещь забыли. Я сейчас, — уже бежал от машины Гривень.
Через несколько минут он появился с... волейбольной сеткой и парой мячей. Мы покатились с хохоту, а комбат, задохнувшись от злости, погрозил взводному кулаком и хлопнул дверцей.
— Зачем тебе это добро? — спросил я своего друга. — С фашистами я в другое играть буду, а в волейбол мы сами поиграем...
С Сашей Гривенем мы кончали одно училище и вот уже второй год воевали в одной батарее командирами взводов. Был он классным волейболистом, до службы играл в одной из команд ЦДКА, а в училище сразу стал капитаном нашей сборной. Но то до войны. А сейчас май 1943 года, и мы после очередного переформирования вновь отправлялись на передовую.
В начале июня прибыли под Белгород, где наш истребительно-противотанковый дивизион поступил в распоряжение командира 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса. Это было прославленное соединение, отличившееся в Сталинградской битве героическим трехсоткилометровым рейдом по вражеским тылам. Еще на станции выгрузки офицер, встречавший дивизион, ввел нас в обстановку. Гитлеровцы после Сталинграда решили взять реванш под Белгородом и Курском. С этой целью они создали здесь мощные ударные группировки, усилив их большим количеством новых танков «тигр», «пантера» и самоходных орудий «фердинанд».
Нам предстояло уничтожать этот гитлеровский «зверинец», и подумали, что с ходу пошлют в бой. Но вместо этого целый месяц пришлось кочевать из района в район и в каждом отрывать по нескольку боевых огневых позиций и по паре ложных.
Вскоре наши руки, привыкшие на войне к самой тяжкой работе, были покрыты кровавыми волдырями и мозолями. Мы буквально валились с ног. И тем не менее наша фронтовая жизнь обрела почти мирный характер: жили по твердому распорядку, регулярно мылись в бане, смотрели кинофильмы и даже пару раз побывали на отличных концертах артистов. И если бы время от времени не беспокоили вражеские авиация и артиллерия, можно было бы подумать, что война «взяла» длительный отдых. Но вскоре нас посетило высокое начальство, а поскольку оно зря не приезжает, мы стали ожидать скорых и серьезных перемен. А вместо этого на первом же офицерском совещании комиссар капитан Баштанов предложил организовать и провести... спортивные соревнования!
— Да, да, — повторил он, увидев на наших лицах недоверчивое удивление, — соревнования, например, по волейболу. Лейтенант Гривень здесь?
— Так точно! — вытянулся во весь свой огромный рост Саша.
— Сетку и мячи не растеряли?
— Все на месте!
— Вот и организуйте по всем правилам чемпионат. Пусть люди встряхнутся.
— Гитлеровцы сорвут нам эти игры, — засомневался комбат.
— Их «рама» с утра до вечера висит над нами!
«Рамой» называли двухфюзеляжный самолет-разведчик.
— А пусть они видят, что мы тут встали прочно.
На том и кончилось это странное совещание, и мы долго ломали головы: зачем понадобился этот турнир на передовой? Но приказ есть приказ. Через день начались матчи.
Командир дивизиона приказал все игры проводить только в районах ложных огневых позиций и ближе к вечеру. Должен заметить, что если основные и запасные позиции мы тщательно маскировали и всякое движение около них в дневное и вечернее время строго-настрого запрещалось, то ложные маскировали так, чтобы их могли обнаружить самолеты-разведчики. В окопах здесь устанавливались деревянные макеты орудий, изредка ходили поодиночке солдаты. И вскоре догадались, что наши соревнования были затеяны с целью полного «оживления» деревянных батарей. Расчет оказался верным: только начинали играть, как над нами сразу же зависала «рама» и, как старательный болельщик, крутилась чуть не до конца каждой игры. Видимо, фашистские летчики пытались убедиться, что не водим их за нос.
Чтобы окончательно убедить фашистов в «правильности» их наблюдений, мы стали скрытно выдвигать на ложные позиции по одному дежурному орудию, и, когда гитлеровские пушкари начинали стрелять, наша пушка делала два-три ответных выстрела. «Рама» сразу убиралась, а мы продолжали встречи. Играли всерьез и азартно.
Так же серьезно и азартно переживали за нас болельщики, крича, как на настоящем стадионе. Команда у нас подобралась хорошая. Правда, настоящих волейболистов было двое: Гривень да красавица москвичка Нина Курамшина, но остальные игроки тоже были со спортивным прошлым: Коля Барамия и Рашид Колумбегов — борцы, Алексей Кабаков — стайер, Иван Шмелев — спринтер и прыгун.
После первых встреч стало ясно, что основная борьба разгорится между командами нашей и второй батарей, команду которой возглавил ее командир лейтенант Гончаров. Однако выяснить, кто сильнейший, не удалось: в ночь на 5 июля мы заняли основные позиции, а на рассвете гитлеровцы перешли в наступление, и грянул трудный и жестокий бой, первый бой знаменитого сражения на Курской огненной дуге, длившегося более сорока дней и ночей.
Когда мощные залпы вражеских орудий разорвали предрассветную тишь, мы с радостью увидели, что разрывы снарядов кромсают окопы ложных позиций и разносят в щепки деревянные орудия, возле которых мы так азартно играли в волейбол. А когда через крутую насыпь железной дороги на участке Гостищево — Шопино грузно перевалилось около двух десятков приземистых, широколобых танков, раскрашенных и впрямь под тигровую шкуру, и развернулись для атаки фронтом в сторону наших ложных позиций, комбат закричал: «Гляди, гляди, «волейболисты» появились»...
«Тигры» шли под углом к нам, в стык нашей и второй батарей, подставляя под огонь пушек свои фланги. 1200, 1000, 800 метров... Дистанция прямого выстрела.
— Огонь!
И началось... От первых же снарядов задымили два «тигра», третий завертелся волчком, расстилая по земле перебитую гусеницу... Огонь! Огонь!
Но скоро гитлеровские танкисты поняли свою оплошность, оправились от испуга и, разорвав свою линию, двинулись одной группой на нас, другой на батарею Гончарова. Завязался трудный и страшный бой. Я был ранен. Из-под огня меня вынес Барамия, передал санитарам. Обмениваться адресами было недосуг, он успел лишь крикнуть на прощание, что если останется жив, то обязательно вернется в своей родной Очамчир.
Уже в госпитале я узнал, что дивизион вместе с танкистами вел непрерывный бой на этом рубеже целых шесть дней, выстоял, а потом и сам перешел в наступление, что погиб в том бою командир орудия Шмелев и был тяжело ранен наводчик Кабаков. А еще позже узнал, что под Ельней погиб Колумбегов, на Днепре сложила голову Курамшина, а под Оршей осколок вражеского снаряда оборвал жизнь комиссара Баштанова.
...Прошли годы. С Сашей Гривенем мы встречались на московском стадионе «Динамо». В мирное уже время умер от ран бывший комбат-2, полковник в отставке А. Гончаров. А Колю Барамия я смог найти лишь через 30 лет после Победы. Он, как и обещал, вернулся в Очамчир и недавно отметил свое семидесятилетие. Чуть позднее разыскался и комбат В. Каскевич. Он живет в Симферополе, иногда мы встречаемся.
— А помните, как на фронте играли в волейбол?
— Да, — качаем головой, — скажи кому такое, не поверят.
— Почему не поверят? — горячится Барамия.
— На войне и не такое бывает!
Полковник в отставке Н. ТАРАТОРИН (1985). В дни Курской битвы — командир огневого взвода 755-го отдельного истребительного противотанкового артиллерийского дивизиона 2-го гвардейского танкового корпуса, лейтенант