У Вас, несомненно, хорошее зрение, и Вы, поэтому, видите, не щурясь, листочки на деревьях, что в трёхстах метрах от вас. О! как легко Вам увидеть что-то небольшое, рассмотреть невообразимые детали и ничего не упустить! Вы любите фильмы в разрешении повышенной чёткости, чтобы глубже почувствовать замысел автора. Чтобы каждая деталь из этого замысла легла неизгладимо в вашу душу, и, кажется, вы не можете спокойно спать потом несколько дней, всё обдумывая, мучаясь и вздрагивая от своих догадок…
Сколь же легче Вам рассмотреть своими зоркими глазами то, что видят другие люди – просто заглядывая в их глаза, рассматривая что-то на сетчатке у них, решаясь потом из этого выстроить необычайную панораму увиденного человеком!
Конечно, и Вы видели этих людей, которые ходят каждый миг вокруг нас, улыбаясь друг дружке таинственно, почти протягивающие друг дружке руки, но никогда не сделающие этого… люди свершённые… которые имеют великие цели в своих опустевших душах… цели, которые уже давно потерялись в их постаревших умах, уставших от своего великого одиночества, где нет либо настоящей великости, либо же признание не постигнет их так легко, как им казалось…
Вот этот лысый мужчина… что он Вам? Какие он рождает в Вас мысли или другие побуждения? Его украшает великая и пространная лысина. Такой безволосый пробор с самого лба и почти до шеи. Судя по его заплешине, и шею его должны рассекать несколько каньонов из кожных складок, в которых по утрам он выискивает что-то чудное, проводит туда-сюда по своим складкам пальцем, вздыхает, стряхивает крошки или шарушки, а потом жадно вдыхает запах своего кислого тела в ноздри… ему интересно, как же пахнут его скрытые уголки…
На его лысине словно велись раскопки древнего храма, но храм остался не найден, а следы раскопок виднелись по всей его голове: из одних мест лысины некоторое количество кожи было изъято, образуя странные глубокие впадины, чтобы оказаться в другом месте, где возвышались рыхлые холмы эти, самой разной формы, порой размещая на своей плоской вершине один или два хлюпких волоска, смотревшиеся оазисом на этой выжженной кожной «земле»…
Рельеф лысины этого мужчины походил на поверхность кислых блинов. Рассуждая о том, как сформировалась эта поверхность очень пригодилась бы аналогия Знайки о тех самых блинах и лунном ландшафте… словно Луна в свете солнца, эта лысина тоже являла миру отражённый блеск светила, отчего все неровности этой поверхности, холмики и рытвины, и даже целые борозды становились ещё более отвратительными. Источая своим только видом неуловимый гадкий аромат.
Мужчина этот ходит в хорошем, но ужасно старом костюме. Костюм тот серого цвета. Кажется, шерстяной, светло-серая широкая, в один или полтора миллиметра нить перемежается с более тонкой тёмно-серой. Весь костюм имеет этот узор под углом в сорок пять градусов к поверхности земли, и в глубине ткани словно живёт древняя пыль – которая отражается тёмно-коричневым цветом. Будто бы в этом костюме мужчина выходит иногда к своим друзьям, надев его на майку с двумя лямками, ту, что сейчас называется уже «алкоголичка», но прежде так популярную…
Выглядит этот мужчина словно клерк из далёкого прошлого коллективизации, он кажется суровым, мечтательным ворчливым мачо, который умеет поднести даме сумку с продуктами, что-то улыбчиво проворчать о погоде, ожидая приятной улыбки или иной доброй платы за его внимание. Он привык ко вниманию женщин, потом что внимание получал ещё с первыми лучами солнца от своей матери. Потом это внимание стало пропадать, мать умерла – а он остался со своей прекрасной и чудной лысиной, освещая ею этот мир, где в каждом отражённом луче в воздух отлетала чешуйка его кожи, насаждая следы поиска старинного храма, впрочем, не даруя никакой надежды найти его…
Каждый день этот мужчина стоит у остановки. Рядом с ним стоит женщина. Он улыбается ей. А она улыбается ему. Но, конечно, это лишь изредка. Когда их взгляды пересекаются. Они нравятся друг дружке. Или хотят понравиться. Это непонятное и сомнительное действие, которое скрыто от всех под слоем их одежды и спрятанных тел…она быстрая и летящая, какой бывает начитанная женщина или тонкая девушка из книжек, выдумавшая себе образ принца, наряжающая в этот образ всякого мужчину, а тех, что скидывают эти её платья – она покидает, плавно ускользая, всё время оглядываясь, что никто не следует за ней – очень надеясь, что за ней следуют, что её вот-вот одёрнут и вернут обратно… но никто даже не замечает уходящего от них…
Это женщина, которая потеряла надежду. В её взгляде вместе ужились печаль и боязнь… одинокая выдуманным счастьем, она не может найти счастья настоящего, потому что скроенные не под настоящий мир рубашки слишком несоразмерны этому миру… здесь – они нелепы и свисают складками, опускаясь до самой земли… а тут – ткани едва хватает, чтобы прикрыть тёмные островки этого мира… впрочем, в её резких движениях есть безусловное женское преимущество… тонкое умение сочетать самые странные грани в себе: она умела кидать улыбку, поднимая чуть вверх чёлку, закидывая её прочь – улыбку неловкую, неуверенную, но удивительно искреннюю – в которой ещё осталось тёплое пламя очага, призванное согревать долго и всеобъемлюще, когда ступня опускается на тёплый прогретый пол – и оттого мурашки проникают снизу к самой макушке головы – от необычайной теплоты, ласковой и обвораживающей…
Когда они входят вместе, то он всегда пропускает её вперёд. Иногда она уступает ему место. Часто он уточняет:
- Вы уже оплатили?
Она спешно отвечает:
- Нет!
Он спешит её успокоить:
- Я отдал за двоих.
Она улыбается. Он садится рядом, если свободно, ставит на колени портфель. Они улыбаются друг дружке, женщина протягивает оплату мужчине, он берёт деньги, кладёт в кошелёк, который изымает из портфеля, потёртого, как он сам…
Порой они перекидываются ещё парой слов:
- Я слышал сегодня что-то ночью. Вам не показалось ничего?
Она, переводя взгляд с окна к нему, умея сочетать заинтересованность и какую-то женственную непринуждённость:
- Да. Да. Точно. Кажется, что-то бабахнуло.
Он, удовлетворённый её внимаем, жадно хватает её слова, словно вдыхая воздух после долгой пробежки:
- Да. Я тоже слышал. Совсем неизвестно, где это было. Но потом прекратилось.
Она немножко двигает плечами:
- Конечно. Потом всё стихло.
Они умолкают, он смотрит чуть вперёд, напряжённо морщит лоб. Храм так и не найден, нет никаких сомнений. Он не знает больше слов. Она не знает никаких движений. Случайно задевает его легко, извиняется, а она просто принимает её извинения, смущённо улыбается ему. Он накормлен её теплом. Тем, что она сидит рядом, и от этого просто немножко ёжится. Кажется, съёжилась даже лысина на его голове.
Так они соблюдают свой прекрасный обряд надежды день изо дня. Степенно и вежливо находясь на комфортном расстоянии. Словно делая маленький шажок друг дружке навстречу, чтобы облегчённо вздохнуть и снова не коснуться друг дружки, боясь совсем разойтись, но и не приближаясь… лишая каждый другого всякой надежды на что-то настоящее, пока есть связь с этим причудливым суррогатом отношений…
Посмотрите же, Вы, зоркий попутчик! – сколь причудливо обвивают друг дружку люди, чтобы и не отпустить и не приблизиться вплотную… и как изобретательны их страхи, овивающие и душащие любые ростки настоящего мира… снова подавая в руки непростроченные рубахи вымысла, чтобы наряжать в них искренние чувства…
Видите – сколь близко можно находиться, чтобы не приблизиться и на дюйм…