Ослепленный сиянием золотого тельца, Чапурин со свитою отправляется на Ветлугу; все-таки ему хватило купеческой сметки поразведать, что к чему прежде, чем расставаться с деньгами.
А вот как старцы Красноярского скита Потапа Максимыча, заехавшего к ним по пути на Ветлугу в поисках золота, потчевали: «И что это были за снеди! Только в скитах и можно такими полакомиться. Мешечная (?) осетровая икра точно из черных перлов была сделана, так и блестит жиром, а зернистая троечная, как сливки – сама во рту тает, балык величины непомерной, жирный, сочный, такой, что самому донскому архиерею не часто на стол подают, а белорыбица, присланная из Елабуги, бела и глянцевита, как атлас (дело было постом). Хорошо едят скитские старцы, а лучше того угощают нужного человека, коли Бог в обитель его принесет». Обитель та была непростая –в ней-то «картинки», то есть фальшивые деньги и рисовали. Но службы служились в обители той очень боголепные, и баня была хороша.
Первый том вот чем заканчивается: Анастасия умерла и на смертном одре умолила батюшку не губить Алексея; со смертью любимой дочери опустел чапуринский дом; Алексей, кажется, пришелся по сердцу богатой купеческой вдове Марье Гавриловне; следствие вывело на чистую воду афериста Стуколова и заковало его вместе с соратниками из Красноярского скита «в железы», пошел наш паломник по этапу; в обитель матери Манефы пожаловал из Москвы, от рогожской братии, справщик и певун Василий Борисыч, учить стариц и белиц правильному богослужебному пению «по крюкам», а заодно уговорить матерей – настоятельниц керженских скитов – принять архиерея Софрония, поставленного из Москвы епископа. Допрежь того не бывало в Заволжье не только епископов, но и попов-то настоящих, и тех не бывало, разве какой беглый из никониан прибьется. И не принять нельзя – как бы не было остуды от рогожских благодетелей. Потому матери сомневались.
Перед тем, как перейти ко второму тому, не могу отказать себе в удовольствии процитировать умудренную мать Манефу по щекотливому вопросу касательно усердия поселян, в окрестностях обители живущих и от обители кормящихся, к «божественному»: «Усердны! – с горькой усмешкой воскликнула Манефа. – Иуда Христа за сребреники продал, а наши мужики за ведро вина и Христа, и веру продадут, а скиты на придачу дадут…»
Второй том открывается подробной и веселой картиной весенних гулянок молодежи по селам и деревням от Святой недели до Петрова разговенья. Потом все гулянья прерываются до осени – страда!
«По чистому всполью, по зленым рощам, по берегам речек всю весну молодежь празднует веселому Яр-Хмелю, богу сердечных утех и любовной сласти… То-то веселья, то-то забав!.. Милованью да затейным играм конца нет…»
Кажется, я уже упоминал, что Павел Иванович – большой знаток старинных славянских обычаев и забав, корни которых остались в языческих верованиях (назовем их предрассудками), а выросшие из этих корней стволы и ветви накрепко переплелись с православием.
Подробнее входить в этот интереснейший вопрос не имею права по причине собственного невежества. Могу лишь еще раз засвидетельствовать, что для рядового читателя, неспециалиста, коим и сам являюсь, книга, предлагаемая вашему вниманию, – просто кладезь самых разнообразных сведений и фактов не только по упомянутой теме, но и по части раскола и скитского жития.
После сего приступа считаю себя вправе вернуться к судьбам героев.
Неугомонная сводница Фленушка, не успев в своих замыслах относительно Алексея и Анастасии, переключилась на Прасковью, сестру покойной Анастасии, и на московского посланца, Василья Борисыча, благо последний слаб был, как заметила зоркая Фленушка, на женский пол. У Алексея тоже наметилась новая любовь: пришелся он по сердцу богатой и красивой купеческой вдове Марье Гавриловне, не отягощенной по причине своего богатства суровым общежитейским уставом, и проживавшей вольно в обители матери Манефы своим отдельным домком и своим отдельным хозяйством.
Фленушка, навербовав себе сподвижников из состава скитских сестер и «молодцов», живавших иногда в обители неделями на положении гостей, положила во что бы то ни стало оженить Парашу и Василья Борисыча, и непременно «уводом» для вящего шума и скандала, то есть похищением невесты; и похищением не откуда-либо еще, а из женской обители, где невеста находилась в гостях у матери Манефы, своей родной тетки.
Такие свадьбы по доброму заволжскому обычаю именовались «самокрутками». «Самокрутки» нередко сопровождались погонями и серьезными разборками с членовредительством, если жених с невестой не успевали добраться до церкви (венчаться старообрядцы предпочитали у «церковников» – так оно вернее!), поэтому в мероприятии обязательно участвовали с обеих сторон – и свадьбы и погони – бригады нанятых молодых парней из тех, что победовей и покрепче, вооруженных дрекольем. Помимо всеобщего веселья и, как выразились бы ныне, «движухи», а также последующих бесконечных разговоров меж сестрами на всю будущую длинную и скучную зиму, что было гарантировано по определению, и ради чего в основном и затевалась «самокрутка», ушлая Фленушка преследовала и еще одну цель – насолить маленько отцу невесты, Потапу Максимовичу, с которым была у нее старинная и взаимная нелюбовь.
Комаровская обитель матери Манефы, это вам, конечно, не Бетюнский монастырь, но все же учреждение серьезное, строгое, прославленное постнической жизнью своих обитательниц; упомянутые же «молодцы» из числа купеческих сыновей и приказчиков приезжали в обитель исключительно с целью оказания благодеяний или для переговоров касательно чтения старицами, а когда и белицами, канонов, молебнов или отправления иных уставных треб в богатых старообрядческих купеческих домах, что было источником немалых обительских доходов (спасение купеческой души дело недешевое!); такое служение растягивалось иной раз на целый год.
Чтобы узнать, удалась ли Фленушке ее авантюра, вам придется прочесть роман до самого конца, если, конечно, вы не принадлежите к той своеобразной категории читателей, что начинают читать с последней страницы.
Еще несколько слов о Фленушке. Как вы помните она – незаконное дитя любви красавицы Матрены (ныне – мать Манефа, настоятельница Комаровской обители) и Якима (ныне – аферист и фальшивомонетчик, явившейся в дом Потапа Чапурина в тоге паломника и постника). Мать Манефа, или просто мама Фленушки, предчувствуя близкую кончину, не раскрывая своего материнства, уговаривает дочь принять монашество с тем, чтобы при жизни передать управление обителью в ее руки и обеспечить ей тем самым безбедное существование. В противном случае все имущество, как личное матушкино, так и общее скитское, останется в распоряжении старших по Манефе матерей, не со всеми из которых у озорной и бойкой на язык Фленушки сложились добрые отношения.
Непростой выбор для молодой, красивой и непоседливой девушки…
Есть альтернатива – замужество, благо и претендент имеется, молодой купец, Петр Степаныч Самоквасов, давно влюбленный и пребывающий в полной готовности предложить руку и сердце. Но и замужество как-то не сильно привлекает нашу своевольную героиню: не с ее характером изображать из себя покорную и послушную жену, а по-другому в старообрядческих семьях быть не может.
Вы вправе спросить, чего же она хочет? Не умею сказать, да, пожалуй, автор и сам не определился, оставив нас, читателей, в недоумении.
В общем, как оно всегда и бывает, именно в момент принятия важного решения разум оставляет Фленушку, как он оставляет в такой ситуации любую другую женщину. Добавлю: нередко и мужчину. Ну, и довольно о Фленушке.
