Сегодня она впервые выступает на настоящем концерте. Закончился первый курс и сейчас ей предстоит петь не друзьям и родственникам, и даже не экзаменационной комиссии, а настоящей публике, которая купила билеты. К юбилею Гуно решили сделать программу из арий и дуэтов французских композиторов. Ей досталась «Третья ария Далилы» Сен-Санса. Вообще из всего первого курса только двоих взяли в программу — её, Марию Белозерскую, и тенора Ивана Бурю. Ване-то уже не страшно, он ещё до консерватории пел в каком-то провинциальном театре, да и старше был, опытней во всём. Полное имя тенора было Иван Георгиевич Буря, но он любил называть себя Иоганном Георгиевичем, намекая на то, что является тезкой доктора Фауста.
Конечно, Иван нравится Маше. Да он всем нравится! И она даже в него немножко влюблена, хотя точно не была в этом уверена. Сегодня он будет её слушать. Ладно, слушать — он будет смотреть! А когда он смотрит, то спокойной оставаться трудно. Его серо-зелёный взгляд буквально погружает в себя, а уж когда он откидывает свои «кудри черные до плеч», так прямо романтический герой. Ленский, Вертер и… Фауст.
Вот-вот на сцену.
— Ну, Машка, мы им сейчас покажем!
Миша Литвинов — ученик Нильсена, её аккомпаниатор, стоит в кулисах, возбужденно растирает ладони и поправляет галстук-бабочку. Мишка давний приятель, ещё по музыкальной школе. С ним спокойно, он классный пианист и надежный партнер.
Объявляют. Сен-Санс, Третья ария Далилы. Исполняет Мария Белозерская, концертмейстер Михаил Литвинов.
Миша открыл дверь, и они вышли на сцену.
Открылася душа, как цветок на заре…
Какие мурашки начинаются у зрителей с первых же тактов! В этой музыке совершенно точно есть магия, гипноз, что ли.
Далиле повтори, что ты мой навсегда…
Она почувствовала, что сидящий в зале Иван поймал её взгляд своим, и голос раскрылся в такой красоте и силе, что Маша сама удивилась.
Ах, нет сил снести разлуку
Жгучих ласк, ласк твоих ожидаю
От счастья замираю, от счастья замираю…
Она пела и полностью проживала то, что поёт. Достоверность — вот что делает красивый голос прекрасным.
Мария допела. Иван продолжал удерживать её своим взглядом невинного Вертера и порочного герцога Мантуанского одновременно. Притянутая этим взглядом, она спустилась в зал и пошла в сторону тенора. Где-то за спиной на сцене в тишине кашлянул и зашуршал нотами Мишка. Раздались первые, немного недоуменные, аплодисменты. Маша очнулась в двух шагах от Ивана, раскланялась перед улыбающимися зрителями и выбежала в фойе, к любимому окну под лестницей —перевести дух. Здесь она часто читала, доделывала задания или просто уходила сюда, когда нужно было что-то обдумать.
Памятник Римскому-Корсакову, который был виден из окна, располагал к размышлениям. Композитор будто бы думал: ну-с, что бы мне вам такое ещё сочинить? И сочинил «Царскую Невесту», в которую Марию должны ввести уже следующей осенью. Вот уж там тоже страсти-то кипят!
Иван возник рядом моментально. Маша вздрогнула, почувствовав его прикосновение — она смотрела в окно и не видела, как он приблизился. Знал, коварный, когда подойти. Обхватив девушку за талию, он мягким, но ярким движением развернул её к себе.
О, позволь, ангел мой,
на тебя наглядеться!
Маша оторопела. Взгляды — одно, но чтоб вот так… По её спине стекали капельки пота — концертное платье с корсетом было ошибкой.
— Тебе жарко?
— Корсет сильно жмёт, да и переволновалась.
— Ты прекрасно пела! С такой страстью, с таким лицом…
— А голос как?
— Как у Каллас!
— У Каллас было сопрано…
— Но в конце жизни она пела «Кармен!»
Выкрутился. Вообще эрудиция не была его сильной стороной.
— Давай ослабим.
— Что? — не поняла Маша.
— Корсет ослабим.
Его руки уже путались в мелких крючочках на спине девушки, а губы целовали шею, щёки, уши…
— Что за натиск, Буря? Ты сбрендил?
Мария находилась в том состоянии, когда вроде и понимаешь, что происходит что-то не то, но чувствуешь, что тебе это всё-таки нравится и сопротивляться ох как трудно!
— Мари, ты же сама меня звала, я видел!
— Ваня, это не я, это Далила! Ну ты же знаешь, как это происходит — вживание в образ и всё такое.
— Так оставайся в образе!
Она не отстранялась. Понимала, что вот-вот начнется антракт, выйдет публика, а пока хотелось ещё чуть-чуть побыть Далилой.
— Мари, Мари, ну я же люблю тебя!
Рядом с ней мужчина. И какой! Красавец, по которому сохнет весь курс, только что признался ей в любви. Хотя… Все знают, чего стоят любовные признания тенора.
Вдруг он буквально припечатал её к стене с такой силой, что она почувствовала гораздо больше, чем была готова почувствовать в тот момент. По правде, она и целовалась-то раньше лишь однажды, с одноклассником — тогда, в апреле восемьдесят шестого. Памятная дата получилась. А тут — тут всё по-настоящему. Дрожь в голосе (но он остаётся на опоре — вокалисты!), дрожь по всему телу, учащённое дыхание…
— Мари, поехали ко мне, — нисходящее минорное глиссандо… — Мари, ну не всё же под лестницей обжиматься, ну что ты как маленькая!
Но градус страсти понизился с фортиссимо до пиано. Маша высвободилась из объятий. Магия закончилась. Рядом стоит самовлюбленный мужчина, говоривший про любовь ей только потому, что так принято. Он не плохой, нет. Он нормальный. Просто она, Маша Белозерская, так не хочет.
— Ты иди, Ваня. Я занята сегодня.
Раздосадованный доктор Фауст неопределенно махнул рукой и тут же направился в сторону стайки юных прелестниц, напевая про склонное к измене сердце красавиц.
Чтобы прикрыть расстегнутый корсет, Маша накинула шарф и пошла в гримёрку. Переодевшись и решив не оставаться на второе отделение, она спустилась в гардероб и увидела там Мишку.
— Ты тоже уходишь? А чего?
— Так наши все уже спели, да и прогуляться захотелось.
Он помог ей надеть плащ, и они вышли на Театральную. Маша улыбнулась Николаю Андреевичу и помахала ему рукой — она зачем-то всегда так делала, проходя мимо памятника. Стаккато майского дождика звучало со всех сторон. Зонтика не было, да и зачем? Под тёплым дождём так хорошо гулять. Радостно. По-настоящему.
Автор: Ирина Свечникова.
