Обёрнутый газетой рог хранился в тумбе стола в кабинете Чуева. Хранился беспокойно. Истязала Чуева неуёмная жажда вновь и вновь взглянуть на диковину, потому рог раза по три на день перекочёвывал из тумбы на столешницу и назад. Газета, и та быстро истаскалась, а душа Григория – субстанция куда более организованная, тонкая и ранимая – и вовсе истекла кровью. Когда взгляд скользил по гладкой матовой поверхности рога, вскипал мозг в попытках постичь истинное назначение этого предмета. Глупости о дьяволе с отшибленным рогом Григорий отбросил сразу. Он долго разглядывал сквозь лупу тонкие волосинки, торчащие на месте слома, и утвердился, что это золочёная медь, а то и вовсе золото. Посему рог определённо – часть какой-то электрической машины. Всё, что касалось электрического тока, по мнению Чуева природу имело загадочную, для постижения которой требовалась очень высокая степень образованности. Вряд ли помещику под силу сотворить такое. Однако, сопоставляя факты, Чуев пришёл к выводу, что внезапным богатством Кульков обязан именно машине, часть которой, обёрнутая в затасканную газету, и лежала в тумбе чуевского стола. Это внушало оптимизм.
“Сыскное агентство Г.А.Чуева”, — такая вывеска у входа в здание с колоннадой, с гранитными порогами, с массивными дубовыми дверями всякую ночь стала сниться Григорию Андреевичу, и он уверовал, что эти сны вещие.
Закончив очередное дело, подал Чуев прошение о недельном отпуске, и получил оный без промедления.
Ехать просто так к Кулькову, допытываться, что да как – дело абсурдное и безуспешное. Начнёт юлить, отговариваться, а то просто прогонит взашей. Охранники у него – бугаи, приказчику по мордасам-то насовали, синяком, ходил, подсвечивал.
Решил Чуев подрядиться молоковозом, с порожней подводой в ту самую штольню попасть, а там уж он разберётся, что к чему.
Небритым, нечёсаным, сообразно одетым, с клюкой, с холщовой котомкой на плече, похромал Григорий в трактир на выселках. Выведал там, что полные, охлаждённые в штольне, фляги грузятся затемно, укутываются соломой, и вывозятся в ночь, дабы не скисло молоко по дневному пеклу. Такое положение было на руку. Кто там, в потёмках, разберёт – свой возница или приблудный какой? Оставалось лишь добыть подводу с флягами.
Чуев и без того знал, что пристрастны молоковозы к водке, а тут приметил одного особенно на это дело падкого. Подпоив его изрядно, напросился Григорий подвезти его до кульковских угодий, мол, в косари к помещику наняться решил. По рукам ударили, выпивки ещё с собой прихватили.
Всё случилось, как Чуев и планировал. Возница скоро набрался до невменяемости, только не спалось ему никак. Пришлось тычком меж глаз помогать.
Охранники трапезничали у кострища, пропустили Чуева без досмотра. К штольне лошадь привезла сама: ей-то привычно безо всяких понуждений тамошними дорогами ходить. Привела и встала у сводчатого кирпичного входа.
Из нутра горы наружу пробивался тусклый свет. Навстречу никто не выходил. Каковы тут порядки, Чуев представлял смутно. Ясно, что за просто так, безо всякого учёта, фляги никто наполнять не станет. Выходит, должен где-то сидеть учётчик, да и без грузчиков не обойтись: фляги тяжёлые, ручки у них врастопырку, одному несподручно таскать.
Немного выждав, решил Григорий идти прямиком в штольню: подвернётся случай, так сразу и спрятаться где-нибудь, а нет, так сообразно обстоятельствам поступать.
— Кто таков? — услышал Чуев, войдя озираясь, в широкий, освещённый электрической лампой коридор. — Рожа, вроде, знакомая, а не признаю!
На лавке вдоль стены строгал ножом палку тот самый косматый верзила, что хамски развернул чуевскую бричку, не пропустив вдоль реки проехать.
Отчего-то вспомнился Григорию мужичок-приказчик с синяком под глазом.
«Посмеет ли, мерзавец, быть, если признает?», — подумалось вдруг. И тут же другая мысль мелькнула: «Посмеет, потому как не банковский детектив перед ним, а оборванец и вор. Так и объявит, коли что».
— Григорий я. Замест Тихона приехал. Хворый он нынче. – Чуев решил говорить, хоть не всю, но правду, дабы не усугублять своего положения, если что не так выйдет.
— Вот, и что ты с ним будешь делать, а? Опять в запой ушёл, шельма щербатая! — возмутился верзила.
Отлегло немного от чуевской души. Подмены, выходило, у возниц не редки. Да и верзила сидел на лавке смирно, продолжал строгать свою палку.
— Ну, давай, Григорий, неси сюды порожние фляги, полные грузи, — вдруг хохотнув, скомандовал он.
Делать нечего, пришлось Чуеву таскать фляги. Пока сносил в штольню порожние, едва не столкнулся с белобрысым отроком, прошмыгнувшим из-за полога и вмиг сгинувшим в густой лесной темноте.
Полные фляги Чуеву поддавались с трудом. Он их и катать пытался, и одной рукой волочь за собой, и двумя надрывался поднять. Взмок, упыхался, обессилил. Верзила помогать и не думал, а всё подстругивал свою палку да иной раз давился от смеха, глядя на чуевские мучения.
— Ладно, Григорий, будя тебе пупок-то надрывать, — сжалился, наконец, верзила. — Сядь, перекури.
Чуев молча утёр пот рукавом, уселся на скамью.
— А я ведь тебя, ваша благородь, признал, — сказал, засмеявшись, верзила, предлагая Чуеву табаку. – Да ты не дёргайся, сиди уже смирно! Куды тебе, разноногому, бежать-то? Всё одно догоню.
Понял Чуев, почему так не нравились ему эти хохотки да ухмылки.
— Ну, ваша благородь, мужицкой доли нюхнул? – верзила снова засмеялся. — Готовсь, назавтра хворым сляжешь. Это, ваша благородь, с непривычки хуже, чем с перепою! Бывал с перепою-то?
Чуев заподозрил нехорошее.
— Побьёшь? — прямо спросил он.
— Бить не стану. Зачем? Моё дело такое – словил, придержал, с рук на руки отдал. Я Никитку за барином послал. Вот-вот явится, перед ним и будешь ответствовать. Отдышись пока, а то скажет барин, что уморил я тебя.
***
На столе в тесной коморке лежали отдельно – холщовая сумка и всё её содержимое, среди коего и чёрный обломок, похожий на рог.
По одну сторону стола сидел, опустив голову, расстроенный полным провалом шпионской операции, Чуев. По другую сторону, не скрывая крайнего неудовольствия, расположился Кульков.
— Ну, и как прикажете с вами поступить, милостивый государь? — спросил Кульков. – Это же надо было такое вытворить! Подсудное, ведь, дело, ей-богу!
Чуев шумно вздохнул. Он, конечно, знал, что дело не подсудное, но уж точно предосудительное. Хрен, однако, не слаще редьки – и так, и сяк, удар по репутации сокрушительный.
— Это у вас, откуда? — спросил Кульков о роге. – Украли?
— Да как вы можете!.. — вспыхнул вдруг Чуев, но тут же снова поник. – Приказчик вашего соседа нашёл это в лесу: в вашем лесу.
— Ну, конечно! – воскликнул Кульков. — Мне бы стоило и самому догадаться! Наш пострел и тут поспел! А мы, ведь, эту штуковину обыскались! Лес прочесали вдоль и поперёк! Под каждый куст, под каждую травинку заглянули!
— Что это? — слегка оживился Чуев, понимая, что хоть и невольно, но услужил Кулькову, вернув нужную вещь. Значит, вправе теперь рассчитывать на некоторую снисходительность.
— Это вас привело на мой склад? — спросил Кульков, с явным ударением на слове “мой”. – Огорчили вы меня, господин Чуев! Ой, как огорчили! Могли бы и напрямую обратиться, а не строить из себя… шпиона! Двадцатый век на дворе! Мы же с вами цивилизованные люди!
— Вы бы от меня отмахнулись, — ответил Чуев.
— От этого?! — Кульков ткнул пальцем в рог. — От этого так просто не… Впрочем, вы правы, но тут уж, простите – c’est la vie, как говорят французы.
— Так что это? – спросил Чуев, ещё более воспрянув духом. – Приказчик под присягой готов клясться, что вы продали душу дьяволу, а этот предмет – не что иное как его рог. Часть, по крайней мере.
— Надо же, душу дьяволу! — Кульков захохотал. — Вы серьёзно?! Я?! За молоко?! Ну и дурак же ваш Гуньков! Уморили, ей-богу! Ладно, — махнул он рукой, — чёрт с вами, пойдёмте. Все равно ведь не отвяжитесь. А когда всё узнаете, так и не расскажите никому, если репутаций и местом в банке дорожите. У вас там, я слышал, сумасшедших не держат, так ведь?
Внутри, где потолок штольни устремлялся вверх, а стены расползались в стороны, пахло молоком и сеном. Кульков провёл незваного гостя мимо ряда высоченных, метра под три, дубовых бочек.
— Смысл содержания молока в штольне прост, как число пи! — великодушно принялся пояснять Кульков. — Слышали о числе пи?
— Признаться, не припоминаю, — несколько смутился Чуев.
— А я, представьте, не только слышал, но и самолично видел! — с гордостью продолжил Кульков. — Надеюсь, хотя бы про цельсии вы осведомлены?
— Обижаете…
— Так вот цельсии в горе круглый год одинаковые и очень подходящие, — утверждал помещик. – Посему молоко не киснет в жару и не смерзается даже в лютый мороз!
В следующей галерее взору Чуева открылась картина более любопытная. Прямо посередине стаяло нечто монументальное, похожее на паровоз, лишённый колёсных пар, а заодно и трубы. Пространство вокруг до самого полотка было завалено сеном.
— Вот она – моя корова, — объявил вдруг Кульков.
— Кто корова?! — опешил Чуев.
— Вот это и есть корова, — Кульков широко и радостно улыбнулся. — Я же вам говорил, что, узнав правду, рассказать о ней никому не посмеете, — он улыбнулся ещё шире. — Да, эта штуковина с паровозным котлом и есть корова!
— Вы надо мной смеётесь, да? – бестолково хлопая глазами, спросил Чуев. — Издеваетесь?
— Отчего же? Вовсе нет. – Кульков подошёл к большому бункеру у основания своей коровы. – Вот сюда набрасывается сено или солома. Сюда льётся вода. Вот здесь, — он похлопал по котлу, — у неё желудок, а вот тут, — он сделал шаг вдоль котла, — молочные железы, собственно, вымя. Отсюда молоко по керамическим трубам течёт в бочки, из них во фляги, ну и дальше в город или на сыроварню. Вот и всё, и вся корова! Простая, смирная, не мычит, не бодается и кыпыде хорошее.
— Копыта, — машинально поправил Чуев. — Только не вижу копыт.
— Кыпыде! – горделиво провозгласил помещик. — Это значит, что жрёт в меру, молока даёт много, а навозу от неё мало. Вот что такое кыпыде!
— Слаб я во французском, не взыщите, — отозвался Чуев. – А, прошу прощения, откуда ваша, с позволения сказать, корова тот самый навоз выкидывает? – продолжая считать все услышанное шуткой, сострил Чуев.
— Да вы, Григорий Андреич, умный и проницательный человек, оказывается! — откровенно захохотал Кульков. – Отходы собираются вон в тот бак. После из них газ и электричество для нужд моих гостей делаем.
— Гостей? – снова удивился Чуев.
— Да, гостей. Тех самых, что потеряли эту штуковину, — Кульков повертел в руках рог. – Вот, сейчас вернём им потерю, и пусть уматывают! Признаюсь, как на духу – устал я от них безмерно! Гости, знаете ли, хороши на день-два, а когда уж второй год гостюют, это, простите, перебор. Голова кругом от них, ей-богу! Теперь-то, наконец, починят свою летающую кастрюлю и уберутся восвояси. Тьфу-тьфу-тьфу!
— Господи святый! – запричитал вдруг Чуев. – Что здесь происходит?! Железная корова, гости на аэроплане… Какие ещё чудеса вы мне покажете, Елисей Гаврилыч, чтобы я окончательно и бесповоротно спятил?!
— О, нет, Григорий Андреич, не на аэроплане они летают, а в кастрюле! Здоровенная такая кастрюля! И не только по воздуху, а и по времени! Пойдёмте-ка, я вам их покажу, — взяв ополоумевшего уже Чуева под руку, сказал Кульков.
— Вот, полюбуйтесь! – Елисей Гаврилович поддел пальцем полог в дальнем углу галереи.
Чуев заглянул в образовавшуюся щель.
Свет за пологом был как будто натуральным солнечным, хоть и находилась галерея глубоко в горе. Люди внутри ничем особенным не отличались. Разве что, облегающей одеждой. Казалось, они там — лиловые, зелёные, бардовые – разгуливают голышом. Особенно впечатлила Чуева стройная “лиловая” блондинка, что поднялась с самого обыкновенного дивана и теперь потягивалась, высоко подняв руки.
— Хватит пялиться! — шепнул Кульков и вернул полог в прежнее положение.
— Э-э-э-й, — отвесив челюсть, и бестолково жестикулируя, попытался возразить Чуев, но уступил.
— Да, это они соорудили железную корову! А что, им жрать надо? Надо! А мне какой интерес их просто так кормить? Никакого! Да и на всю эту ораву продуктов не напастись, полтора десятка одних только бычков сожрали! Вот и договорились мы – они мне механическую корову, я им харчи. Сами-то они далеко от своей кастрюли отойти не могут – какой-то у них там миг…кли… тьфу, чуть не ляпнул непотребное! Язык сломаешь, что там у них! Сидят, в общем, тут, аки псы цепные.
— Зачем, спрашиваю, припёрлись, — продолжал Кульков, выводя окончательно одуревшего Чуева из галереи. – В этой, говорят, штольне нашли некую машину неопределённого времени постройки. Она, говорят, и простая и сложная одновременно. Это они уже после допёрли, что сами корову-то мою и смастерили. Дурачье, правда?.. Вы в порядке, друг мой? Пойдёмте-ка, Григорий Андреич, тяпнем по стопочке. Оно, глядишь, легче и станет. Я поначалу тоже шибко ошалел. Долго настойкой отпаивался.
***
Кульков протёр ветошью свою новую берданку, собрался уже закинуть её на плечо да выходить, но приспичило вдруг по нужде. Живо скинув амуницию, добежал он до уборной, дверь за собой захлопнул, присел и… как будто угадал, что вот сейчас, сию минуту обронит он в самую дырку ингушский кинжал, за который намедни три рубля Картузову отвалил! Хлопнул рукой по пояснице, едва успел поймать. Полегчало на душе… вдвое.
В лес Елисей отправился в хорошем настроении. Насвистывал, пока в самую глухомань не забрёл. Тут шуметь, добычу спугивать уже не стоило: у подножья горы давеча видел он кабаньи тропы. Остановился, вслушался в лесные звуки: поскрипывали от ветра деревья, дятел стучал неподалёку. Огляделся: подстилка на тропе потревожена. Хотел по следу идти, да подумалось вдруг, что если тотчас с места сдвинется, неприятность наживёт. Так и вышло: ворона капнула у самых его ног. Задрал Кульков голову, погрозил вороне пальцем:
— Ишь ты, шельма! Вот я тебе!
Дальше шёл смело, без подспудных мыслей. Тропа к самой горе завела. Вглядывался в свежие борозды, ворошил подстилку, сравнивал: одинаково сыро, значит, кабан рядом. Шорох от кустов, шагах в тридцати, долетел. Вскинул Кульков берданку, нацелил.
— Не стреляй, Елисей Гаврилыч! — завопил вдруг кто-то. – Не стреляй, Христом-богом молю!
Кульков ружья не опустил, насторожился, вгляделся.
— Выходи! Кто таков?! — приказал Кульков.
Приказчика соседа своего, он признал сразу, как тот только нос из-за кустов высунул. Водился грешок за Гуньковым – любил по чужим вотчинам шастать.
— Я тут, Елисей Гаврилыч, это… — начал оправдываться Гуньков, — грибы, ага…
— Грибы? С ружьём, значит. Замест палки, поди? – почесав затылок, съязвил Кульков.
Гуньков виновато двинул ружьё дальше за спину, будто там его не видно, тоже почесал затылок, отчего картуз его сдвинулся чуть ли не на нос.
— Глаза бесстыжие прячешь? – выкрикнул Кульков. – А ну пшёл вон отсель! Давай-давай, проваливай восвояси, а то как пальну ща!
Гуньков испытывать судьбу не стал, проворно развернулся и быстрым шагом направился вдоль груды здоровенных замшелых камней.
— А ну стой! — выкрикнул Кульков. — В руке что?
— Да вот, валялось тут, — Гуньков показал какую-то чёрную штуковину, похожу на коровий рог-переросток.
— В моём лесу не валяется! В моём лесу лежит! Клади, где взял!
Гуньков бросил рог в бурьян у камней и поспешил с глаз долой.
Кульков поднял рог, повертел его в руках. Что за штуковина такая, так и не сообразил. Оглядевшись, в поисках места, присесть, наткнулся на щербатую кирпичную кладку поодаль. Прошёл, любопытства ради, туда, обнаружил заброшенную штольню. Прикоснулся к кирпичной арке, ощутил ладонью сырость и прохладу. И почудилось вдруг Елисею, что из нутра горы потянуло свежим сеном и молоком.
— Кыпыде, — выдохнул Кульков, взявшееся невесть откуда в голове словечко.
Ранее:
Автор: Емша
Источник: https://litbes.com/korova/
Больше хороших рассказов здесь: https://litbes.com/
Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал. Ждем авторов и читателей в нашей Беседке!
#фантастика #рассказ @litbes #литературная беседка #хронофантастика #прошлое #жизнь #юмор #смешные рассказы #книги #чтение #романы #рассказы о прошлом #проза #читать #что почитать #книги бесплатно #бесплатные рассказы