Елисей Гаврилович Кульков оставил службу в городе и поселился в поместье, доставшемся ему по наследству от дяди. Нрава Елисей был степенного и немного мечтательного, что, впрочем, свойственно многим молодым людям.
Дядя преставился рано. Его разгульная жизнь, обжорство и пристрастие к алкоголю сказались на поместье чрезвычайно. То немногое, что после полного расчёта по долгам Елисею удалось сохранить, в состоянии находилось весьма плачевном. Крыша дома текла: как дождило за окном, домовая девка Глашка с плошками и тазиками так и носилась по комнатам. Порог изрядно прогнил и заваливался набекрень. Дощатый хлев подпирался жердями, дабы не сложиться ему карточным домиком. Иные постройки держались крепко лишь потому, что глубоко вросли в землю и являли собой, скорее, полуземлянки. За яблоневым садом ухаживать бросили. Нестриженые ветви рассыпались, сделав ряды непроходимыми, бурьян местами встал в рост, а то и выше. Небольшой лесок у подножья горы, бахча у реки, злаковые поля и молочное стадо – с десяток худосочных бурёнок – доход приносили скудный. От болота проку и вовсе не было.
Елисей ни душу, ни спину не рвал – занимался хозяйством так, будто прожить рассчитывал не меньше века, и за долгое то время всё потихонечку поправить, укрепить, подстричь и причесать так, как мечталось. В грёзах же являлся Кулькову светлый, обласканный солнцем сад, полный наливными яблоками, и непременно каменные тропинки повсюду. Вместо болота виделось круглое озерцо с лодкой у причала. В лесу, чистом от бурелома и сухостоя, всякого зверья столько, что аж места им не хватает. Высунется лиса на луг, а Елисей по ней из берданки, не слезая с брички, палит. Лепота!
К охоте новоиспечённый помещик имел пристрастие особое, потому сказочного изобилия целый век дожидаться не мог. Да и как дожидаться, если в картузовском магазине нарезные берданки из военных запасников всего-то по двадцать пять целковых! Грех же, ей-богу, за такие деньги не купить! Так и купил, и следующим же утром собрался проверку покупке учинить. Но приспичило вдруг по нужде. С этого самого момента и пошло у Кулькова всё кувырком и наперекосяк. Добежал он до уборной, дверь за собой захлопнул, присел и… обронил в самую дырку ингушский кинжал, за который намедни три рубля Картузову отвалил! Хоть плачь, честное слово!
В лес Елисей отправился сильно расстроенный неожиданной утратой – в раздумьях, в подсчётах: стоит ли ему чистильщиков нанимать или махнуть уже рукой и забыть, не вспоминать вовсе. Не вспоминать не выходило, зато накручивать себя, взвинчивать себе нервы получалось очень даже хорошо.
Последняя капля на звенящий нерв Елисея упала прямо с неба. У подножья горы, где Кульков намеревался подстрелить какую-нибудь живность, ворона капнула на кумачовую его поддёвку. Вскипел Елисей, с ненавистью вскинул берданку и пальнул в гадину.
В ворону промазал, а попал во что-то здоровенное и жуткое, летающее и мигающее, невесть откуда взявшееся. Ранил чудище! Упасть, оно не упало, но жалобно так заблеяло, накренилось, окуталось дымом и, судорожно трясясь, начало полого заваливаться.
Решив, что случайно подстрелил не иначе, как самого змея Горыныча, Елисей, не разбирая пути, драпанул домой, не дожидаясь пока змий-подранок порвёт его в клочья. Сказки-то – ложь, а когда над собственной головой летает выварка размером с теплушку, да ещё искрами сыплет, как в них не поверить?
Вглядываться в сторону горы вошло в привычку, но к лесу Кульков и близко не подходил с неделю, а то и с полторы. Помалкивал. А то ещё примут за сумасшедшего или пропойцу – век потом не отмыться. Однако любопытство страх одолело. Кульков закинул на плечо берданку, засунул за пояс ещё и дядин именной револьвер, истребовал у Глашки самый большой кухонный тесак и, перекрестившись у образов, отправился к горе.
***
В сыскную полицию Григория Андреевича Чуева не приняли из-за хромоты. Какую ногу за то винить, Чуев и сам не знал. То ли правую, что выросла чуть длиннее, то ли левую, что не догнала напарницу. Чувство справедливости, юношеская наивность и максимализм гнали Григория обивать казённые пороги, доказывать, что в сыскном деле, которому он намеривался посвятить жизнь, более востребована голова, чем ноги. Однако почти везде в ответ получал он простую житейскую мудрость:
“Лишь крепкая пара ног, милостивый государь, и то по прошествии определённого времени, даёт право голове получать жалование!”.
Скоро разочаровавшись и устав от родительской укоризны, от нахлебничества, Чуев подал прошение на скромную вакансию в один из акционерных банков.
— Сие вашей рукой писано? – поинтересовался управляющий.
— Моей, — ответствовал Чуев.
— Таланту не должно прозябать в гардеробной! — объявил управляющий и предложил Григорию место писаря.
Отставить в сторону чернильницу и скинуть ненавистные нарукавники помог случай. Довелось как-то Чуеву переписывать служебные бумаги, в коих заметил он некоторые неточности. Выяснения привели его к разоблачению жульничества с векселями и закладными, о чём и было тотчас доложено управляющему.
Мечта, посвятить жизнь сыску, впервые проявилась в образе маленькой комнатушки со столом, электрической лампой и железным ящиком, который горделиво назывался сейфом. Григорию поручили перечитать, перепроверить целую гору исков, расписок, прошений, концессионных соглашений и прочего, чему названия предстояло ещё определить или назначить. Многие не смогли бы, не выдержали, заскулили бы от одного вида завалов пыльных бумаг, бросили бы всё и просили бы о пощаде. Многие, но не Чуев, усидчивость которого подчинялась мечте всецело и беспрекословно.
И снова Григорию улыбнулась удача. Что именно раскопал в архиве, он и сам представлял смутно, а толком разобраться не дали. Сугубо ради отчётности о проделанной работе указал Чуев в докладе номера и даты сомнительных концессий. Григорий подозревал, что раскопал что-то такое, чего ему знать не полагалось, потому счёл за благо помалкивать о своём разумении. И правильно сделал. То ли за проявленное усердие, то ли от греха подальше Чуев тотчас получил перевод на место детектива в сыскном агентстве.
В деревню к тому моменту уже старшего детектива Чуева послали после того, как некий помещик Кульков запросил у банка второй за год кредит в десять тысяч рублей. Первый – гасился исправно, нареканий к Кулькову не было, но прокатилась по губернии волна невозвратов, тут-то и дрогнула рука банкира, решил перепроверить помещика.
По дороге в Кульковку встречались Чуеву подводы, гружённые молочными флягами: попутные шли порожними, встречные – полными. Глядел на них Григорий и радовался тому, что не придётся долго коровьи лепёшки обходить, что выпьет он с заёмщиком по чарке “горькой”, сытно закусит, и в обратный путь отправится, чтоб забыть о существовании Кулькова, если не навсегда, то надолго. Всё бы так и случилось, будь у Чуева иной склад ума и не попадись ему в руки некий странный рог.
На хуторе близ Кульковки вовсю бушевало строительство – возводилась внушительных размеров сыроварня. В самом поместье тоже кипела работа – ремонтировался дом, ставился новый хлев, мостились камнем дорожки. Вся эта деловая суета и сытые лица работников должны были бы радовать глаз. Однако насторожило Чуева одно-единственное обстоятельство – ни разу не попались ему на глаза ни коровники, ни коровы, ни даже их лепёшки. Странность эту Григорий списал на то, что богатый помещик, дабы не дышать навозными парами, отдалил стада, держал скот на лугах, ближе к воде, к сочным пастбищам.
— Какое же у вас поголовье, Елисей Гаврилыч? – сытно, по-деревенски, отобедав, и уже закусив чарку “горькой” малосольным огурчиком, поинтересовался Чуев.
— Пять сотен! — не моргнув, ответил Кульков. — Тышшей хочу обзавестись. На то одолжить милости и прошу.
Кульков хлопнул рукой по толстой подшивке купчих.
— Вот, взгляните, — он ткнул пальцем в первую попавшуюся бумагу, — крупного рогатого скота две головы живым весом таким-то.
Послюнявив палец и перелистнув страницу, Кульков продолжил:
— Крупного рогатого скота три головы живым весом таким-то. Вот ещё две головы… вот одна, ещё две…
— А где же вы их держите, скажите на милость? Я, признаться, окрест ни единого кизяка не встретил. Любопытство распирает, ей-богу, — даже без намёка на подозрения, спросил Чуев.
— Там, — нехотя махнул себе за спину Кульков. — Давайте-ка ещё по стаканчику! – шмыгнув носом, предложил он.
Чуев от выпивки не отказался, однако и после третьего захода отмашками помещика не удовлетворился.
— И все же, где? – не унимался он.
— Ну, что вы заладили – где, где? В этой… как её, господи, запамятовал… В загоне, будь он неладен! Глашка! Ещё настойки подай!
— И огурчиков, Глафира, будьте любезны! — дополнил Чуев. – И где ж тот загон, осмелюсь спросить? — завёл он новый допрос.
Домовая девка мигом выставила на стол бутыль настойки и миску с огурцами, собралась уже уйти, но была поймана Кульковым за подол.
— Постой-ка, Глафира! А ну-ка доложи господину сыщику, в каком месте у нас нынче загон? — потребовал охмелевший барин. – А то, вишь ли, он помещичьему слову не доверяет!
— На лугу коло речки, — хмыкнув, ответила девка и, вырвав подол из хозяйских рук, выскочила из комнаты.
— Ну, тогда ещё по стопочке на посошок, так и быть, — удовлетворился ответом Чуев.
Глафира подтвердила предположение о месте содержания коров, но даже во хмелю Чуеву казалось странным, что уж как-то больно долго Кульков юлил и увёртывался от ответа. Купчие с эдакой театральностью листал, и громко так декламировал – “крупного рогатого скота…”. Не встречал прежде Чуев в крестьянских купчих таких безликих обзывательств коров. Бычка, допустим, продают, так и пишут – бычок-погодок. Или, например, корова не тельная, а то и просто тёлка. А тут эка завернул!
Решил Чуев на обратном пути всё же заглянуть на луг, воочию оценить масштабы кульковского хозяйства. Вдоль берега приказал возничему ехать. Тот хлопнул вожжами, громко причмокнул, как только кучера и умеют, и потряслась бричка по пыльной дороге к реке.
— Тпру! Стоять, родимая! — ухватив кобылу под уздцы, выкрикнул вдруг здоровенный детина с топориком за кушаком. Выскочить этот косматый разбойник мог только из терновника, что непроглядной стеной вставал у правого края дороги. Слева же, у самой кромки, землю разрывал острый край оврага. Для засады лучше места и не придумать, потому как сворачивать некуда.
— Кто такие?! Какого ляда сюды заехали?! – гаркнул детина, сердито глядя на Чуева.
— Акционерного банка старший детектив, — живо протрезвев от неслыханного хамства, отозвался Чуев. – Как смеешь, наглец, дорогу преграждать?!
— Вертай взад! – снова гаркнул детина. – Чужаков пущать не велено!
— Да какой же я, дурак, чужак? Я детектив! Сыщик я!
— Мне разницы нету — хоть дурак, хоть сыщик! Пущать велено только своих! Ехай на хутор, ваше благородь! Тута ни гати, ни моста нетути. Ехай отсель!
***
Бричка пылила назад, в город, мимо стройки, мимо крестьянских развалюх.
«Эка у этого Кулькова все обставлено», — думал Чуев, — «Охрана не хуже, чем в банке! Кого зря близко к загону не допускают. Неужто воровства опасается?».
Таких строгих порядков у местных помещиков Чуев ещё не встречал, потому отрекомендовать Кулькова руководству банка старший детектив решил положительно. А подводы с флягами всё шли и шли, словно подтверждая правильность чуевского решения. Ну, какое тут может быть намеренное банкротство, ежели подводам конца-края нет?
Миновали мост, когда бричку нагнал верховой – усатый мужичок годков под тридцать в сером армяке и картузе набекрень, из-под которого выбивался рыжий курчавый чуб.
— Вы, стало быть, к Елисею Кулькову банком отряжены? — спросил верховой, поравнявшись с бричкой.
«То ли чей-то приказчик, то ли бедный родственник кому-то из окрестных помещиков», — на глазок определил Чуев, и кивнул лениво.
— Надул вас Кульков! – заявил мужичок. – Нету у него коров! То есть, конечно, они есть, но не столько, чтоб молоком полгубернии залить.
— Так есть или нету? Вы, уж, братец, определитесь, — сказал, хмыкнув, Чуев.
— И полусотни голов вряд ли наберётся, ей-богу! Да я сам стадо то недоделанное видел!
Мужичок усердно прятал левую часть лица, но Чуев успел приметить, начавший желтеть синяк под глазом. Это внушало доверие.
«И тебя, братец, похоже, тоже увидели, да по мордасам надавали, чтоб не совал ты свой нос в чужие дела», — подумал Чуев.
Впереди снова показалась подвода с флягами. Чуев меланхолично взглянул на неё, после на верхового.
— Откуда же, по-вашему, молоко?
— А это уже самая натуральная бесовщина, доложу я вам! — зашептал мужичок. – Вот эти, — он кивнул в сторону подводы, — молоко берут в старой штольне в горе. Туда, поди, лет сто уже никто не заглядывал. Откуда там молоко может взяться? Неужто оно из-под земли ключом бьёт?! С дьяволом Кульков связался, сатане душу продал! Истинный крест, говорю я вам!
Чуев снова хмыкнул. Он готов был захохотать, но сумел сдержаться.
— Так отчего же Кульков у дьявола ассигнациями или золотом за душу не взял, а лишь каким-то вздорным молоком, которое того и гляди скиснет? С молоком уж больно много мороки, братец вы мой!
Похоже, верховой прежде не задумывался о таких простых вещах, потому взгляд его теперь выражал смятение.
— Ну, так я же сам его видел… — после долгой паузы, пожимая плечами, промямлил мужичок. – Вот, не дальше той подводы от меня пролетел!
— Кто пролетел-то? — устало выдохнул Чуев. – Дьявол, что ли?
— Ну да, — без обиняков подтвердил мужичок. – В прошлом году… — начал он, но вдруг запнулся. Однако, подумав мгновенье, махнул рукой и продолжил: — Был грех, зашёл я в кульковский лес с ружьишком. Так, поглядеть только. Ей-богу, и разу не стрельнул! — он живо перекрестился. — Слышу – выстрел, а вслед сам сатана над соснами пролетел, да так быстро, что аж макушки срезало. А ещё, — верховой наклонился, чтобы быть ближе к уху Чуева, — рог он потерял! Я тот рог на погосте схоронил. В церкву-то нести не решился, а где ещё освящённое место, кроме погоста? Тут недалече, ежели взглянуть желаете.
— Дьявол? – опять хмыкнул Чуев. – Рог потерял?!
— Именно-с!
— А вы, братец, живёте-то где? Все ли дома у вас? – Чуев покосился на верхового.
— Недалече тут. А семьёй не обзавёлся ещё. Была у меня одна…
— Не надо об этом, — печально вздохнув, прервал Григорий. – Вижу, некуда мне деваться… Показывайте дорогу, раз уж всё тут у вас недалече.
Вскоре Григорий держал в руках нечто, действительно, напоминающее рог. Был он намного больше любого коровьего, не пустотел, оттого и довольно тяжёл. Цветом – угольно чёрен, а структурой походил и на эбонитовую палку, которой фокусы с прилипанием бумажек им в гимназии на уроке естествознания показывали. В месте слома имел рог ростовые кольца: ровные, будто циркулем начертаны. Оттуда же торчал пучок тонюсеньких золотистых волосинок.
— Однако, у этого вашего дьявола, — рассудил Чуев, — должно быть, здоровенная голова! И шея! Сильная, в смысле, шея.
— Ага, — радостно кивнул мужичок.
— Улика! – объявил банковский детектив тоном, не терпящим возражений. – А улике должно быть приложенной к делу. Изымаю!
Сам сыщик расписки не предложил, мужичок о такой процедуре и слыхом не слыхивал, так что рог оказался в полном личном распоряжении Чуева безо всяких формальностей и обременений.
Окончание следует...
Автор: Емша
Источник: https://litbes.com/korova/
Больше хороших рассказов здесь: https://litbes.com/
Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал. Ждем авторов и читателей в нашей Беседке!
#фантастика #рассказ @litbes #литературная беседка #хронофантастика #прошлое #жизнь #юмор #смешные рассказы #книги #чтение #романы #рассказы о прошлом #проза #читать #что почитать #книги бесплатно #бесплатные рассказы
