Гений и злодейство, зачастую, существуют в человеке неразрывно. Иногда светлую сторону полностью поглощает тёмная и наоборот. Не стоит ждать от талантливого человека каких-то добрых поступков. Талант — это просто данность, и он не определяет характер человека. Талант может служить как во благо, так и злу. Так собственно было и с выдающемся поэтом Даниилом Хармсом.
До времён “Перестройки” о таком творце, как Хармс, в СССР не было известно практически ничего. Его взрослые произведения никогда не публиковались, а стихи и рассказы для детей выходили малыми тиражами. Первые подвижки в изучении творчества, как самого Хармса, так и ОБЭРИУтов, в целом, начались в 60 е с “оттепелью”, полноценные издания видных представителей советского авангарда и абсурдистской школы началось только в конце восьмидесятых.
Впрочем, творчества Хармса я бы не хотел касаться в данной статье - это серьёзная тема для отдельного разговора. Здесь я разберу его противоречивую сущность. Сущность предателя и труса.
Воспитанный в духе довольно свободных НЭПовских времён, в том числе и во взглядах на искусство Хармс люто ненавидел Советский Союз и народ в нём живущий. Его раздражали рабочие и соседи по коммуналке. Работать Даниил нигде даже не стремился. Он мнил себя гением и хотел заниматься исключительно литературой. И пока ещё вольница НЭПа доживала свои последние деньки эту шоблу авангардистов-тунеядцев никто не трогал и даже давали выступать. Однако с приходом к власти товарища Сталина гайки начали резко закручивать, никто не стал нянчится с абсурдистами. Был провозглашен культ соцреализма и писатели не вписавшиеся в эти перемены остались за бортом литературной жизни страны.
Единственной отдушиной для этих горе-творцов стал ленинградский Детгиз под руководством Маршака. Он дал этим всем товарищам по “Реальному искусству” работу. В том числе и Хармс мог существовать за счёт детских стихов. Естественно эти ребята, прообраз будущих диссидентов, люто ненавидели страну, в которой они жили. Они при дружеских посиделках рассказывали анекдоты, всячески измывались над страной и её жителями. На одной из посиделок парни напившись исполнили царский гимн “Боже, Царя храни!”. После чего всех этих шутников арестовали.
Это был первый арест Хармса. Многие исследователи пишут, что Хармс якобы вёл себя на допросах шутливо, расслабленно, пытался выражаясь по-современному троллить сотрудников НКВД. Однако судя по тому, что написал Хармс и последующему мягкому приговору - обосрался он люто.
Даниил полностью признал свою вину в том, что вёл антисоветскую деятельность. В своих детских стихах намеренно искажал образы советских детей и подростков, надсмехался над пионерией. В общем, вредил, как мог. Хармс настолько перепугался, что даже дал показания на своего товарища по перу Александра Введенского, указав его произведения для детей в которых был скрытый антисоветский посыл.
Сейчас некоторое исследователи говорят, что это всё ему подсунули на подпись злые чекисты, что не сам Хармс это писал по доброй воле с мокрыми штанами. Ну и любимое у исследователей кровавого террора - показания выбили. Сами чекисты “писатели” накатали текст, а Хармс всё подписал. Верится если честно с трудом. Не стоит забывать, что это 1931 год и совсем не 37 й, когда такие вещи вполне могли применяться.
Впрочем, странным выглядит и приговор, и последующая деятельность Хармса. Поэт признал себя лидером антисоветской группы, действующей в детской литературе, однако даже если не брать пресловутый “37 год”, то что выписали Хармсу и его товарищу Введенскому - это детский смех. Незадачливым литераторов приговорили к трём годам ссылки, причём в Курске, а не где-нибудь в средней Азии. Хотя по некоторым данным первое наказание было вполне себе суровым - семь лет лагерей.
И вот тут возникает вопрос, а почему человеку, который признал себя лидером антисоветской группы выписали сравнительно незначительное наказание? Из Курска в Ленинград Хармс вернётся где-то через полтора года, его друг Введенский чуть позже и ничего им за это нарушение не последует. Так может Хармс согласился сотрудничать с чекистами и поэтому отделался испугом или же всё-таки кровавая “гэбня” была не настолько кровавой?
Между тем только сотрудничество Хармса с органами может объяснить, как он сумел уцелеть во время разгрома органами ленинградского Детгиза в 1937 году. Многие товарищи Хармса по детскому стихотворчеству были отправлены в лагеря, а некоторые были расстреляны, как например близкий друг Хармса Николай Олейников.
Хармс же после разгрома Детгиза так и продолжил публиковаться в детских журналах, как ни в чём не бывало. Книги Хармса выходили вплоть до его второго ареста. Нужно сказать, что и его друг Введенский, вовремя почувствовав неладное, а возможно будучи предупрежденным, аккурат накануне 1937 года из Ленинграда уезжает в Харьков, где так же не подвергался никаким репрессиям.
Однако стоит вернуться к Хармсу и его судьбе. Другим аспектом биографии великого поэта стала элементарная трусость, которая его и сгубила. С началом Советско-Финской войны, опасаясь мобилизации, Хармс искусно симулирует безумие. После недолгого наблюдения в психиатрической лечебнице поэт получает вожделенную справку о том, что он страдает шизофренией. Естественно никто уже никуда забрать Хармса не мог. Более того он под эту свою липовую шизофрению постоянно выбивал себе деньги из различных писательских учреждений Ленинграда.
С началом Великой Отечественной Хармс резко забеспокоился, вступать в ряды защитников Родины он не собирался. 1905 год, в котором родился поэт, попадал под мобилизацию. И тут конечно пригодилась справка.
Однако второй арест писателя - это ещё одна загадка в его биографии. Официально его арестовали за распространение пораженческих слухов и паникёрство. За это по законам военного времени грозил расстрел, однако Хармс начал симулировать шизофрению и был определён в психиатрическое отделение “Крестов”, где и умер от голода в 1942 году.
По некоторым данным Хармс никаких пораженческих слухов не распространял, а всё это дело было оформлено исключительно с доноса агента НКВД. Однако так или иначе с помощью НКВД или без неё он всё равно оказался бы в дурдоме потому как воевать идти он боялся. Однако город был взят в блокаду, а о поэте все позабыли - не до него было в умирающем с голоду городе. Симулировав сумасшествие, поэт попытался, вероятно, обмануть судьбу, однако судьбу, как известно - не обманешь.
