— Когда бумаги на развод лежали у меня на столе, у меня был маленький ребенок, он только что родился, и я сказала: «Я не буду этому поддаваться!» И поэтому сделала себе фототерапию, я это так назвала. Я не пошла ни к каким психологам, я не пошла вообще ни к кому. Первым делом, когда Давид родился, я купила себе фотоаппарат. Тогда были еще такие старые, зеркальные. Я сказала: «Я себе покупаю это фотоаппарат, самый хороший, чтобы фотографировать эти улыбки, этого мальчика, такого прекрасного, у него голубые глаза». И это мой подарок себе за то, что я вот такая мать с прекрасным ребенком.
Я начала его фотографировать. Я не фотографировала раньше. Всё это было, чтобы не сдаваться. Понимаете? Не упускать улыбки, не упускать хороших моментов.
Давид родился, когда мы жили в Беер-Шеве, это в пустыне. Пустыня Негев, там ничего нет.
…Я очень не люблю пустыню. Я же такой городской человек. Ну, как это, жить в пустыне? А единственное, что там было прекрасное, — этот монумент. Я как-то туда приезжала с экскурсией. Монумент[1] был создан одним из самых известных израильских архитекторов, скульптором, по существу. Он уникальный: есть пустыня, и есть монумент посреди пустыни. И он имеет, конечно, историческое значение, потому что посвящен памяти солдат, погибших в 1948 году, когда только начались войны за независимость государства Израиль. И я там фотографировалась со своей подругой.
Это моя подруга, ее Юля зовут. Я потом напечатала эти фото с пленки.
— Какая красота. Это надо же вам было туда забраться ещё. В платье…
— Да. Такую съемку только там можно было сделать. Во-первых, там никого нет. Мы приехали туда в шесть часов, чтобы был утренний свет, она мне так сказала. Во-вторых, там столько разных элементов, все такие интересные: вы перемещаетесь на пятьдесят сантиметров и оказываетесь в другом пространстве. Или это круг, или башня такая…
— Какой здесь текст?
— Подождите… Я забыла, что ваш иврит не такой хороший. Я должна вам переводить.
— Мой иврит, знаете, ноль…
— Я написала так… Я написала по-английски DESERT, пустыня… для меня это было большим символом. Потому что я была одна, и все меня покинули, мой муж меня оставил… это одиночество. И где вы можете по-настоящему почувствовать одиночество? Только в пустыне. Поэтому написано, что я выбрала это место для прощания. Это прощание произошло именно в пустыне, потому что я была опустошена.
— С кем вы прощались? Или с чем вы прощались?
— Вау. Со всеми. С мужем прощание, с университетом — я тогда училась в университете, писала докторскую работу, — прощание. Соседи — прощание. Товарищи — прощание. Я уехала, вообще уехала из этого города и всё там оставила.
Ну, конечно, как Вислава Шимборская[2] написала: «Каждое начало — не что иное, как продолжение, а книга событий всегда открыта посередине».
— И вы себе такой альбом сделали, да?
— Я это не называю альбом, это фототерапия. Это сегодня лучше всего. Не надо психологов, никто вас там не поймет, просто возьмут деньги.
— Какая фотография!
— Слушайте, я должна была себе доказать, что, хоть даже меня и оставили, но я прекрасная. Смотрите, разве я не прекрасная?
— Абсолютно. Какая молодец. Какая вы молодец!
— И каждый, у кого есть какая-то такая большая проблема, может себе это сделать.
— Получается, что это ваш внутренний бунт. Это ваш протест.
— Да, это мой протест, и это мое доказательство, что я послала их всех к черту… или как там по-русски, я не знаю, скажите хорошее выражение.
— Это хорошее выражение.
— Это протест, да. Надо было себе доказать, что я не ничто, я не ноль, я прекрасная. Понимаете? А кто мне может это доказать? Психолог? Нет. Товарищ? Нет. Подруга? Нет. Они же все мне говорят: «Ой, не беспокойся, будет всё в порядке», всё такое. Я им никому не верю. Я сама себе должна верить. Вот поэтому я называю это «фототерапия». Сфотографируй сама себя, как ты хочешь себя видеть, в этой трагедии, там, на этом дне. Это же не навсегда такое дно. Это пройдет, и будет хорошо.
— Вы себе сделали такой альбом. И как часто вы его смотрели? Вообще, как вы с ним обращались?
— Сначала смотрела сто раз в день. Это моя терапия. У меня не было ничего другого. Ну, а что, я могу пойти и сто долларов заплатить психологу, и ничего не поможет, да? Мои родители были против развода.
А тут я смотрю — вау, мне прекрасно, хорошо. Софа, ты можешь дальше идти, всё будет в порядке. И поэтому эти фото такие, знаете… вот такие, например.
— Ну, София, смотрите, это чистый бунт. Сделали и сами себе доказали. Это же вы придумывали композицию, как всё снимать? Как сидеть, как стоять, что надеть, с какого ракурса снять?
— Да. Я вам скажу, мы дурачились. А какой человек может дурачиться, когда он хочет только плакать: развод, маленький ребенок, где я буду жить… У него нет способности дурачиться. А он должен. Вы согласны? В этом мой бунт. В стремлении дурачиться.
— Как вы себя привели в это состояние? Я понимаю, что настроение было у вас не очень…
— Ужасное.
— Как вы себя так настроили, убедили сделать фотосессию?
— Я себе сказала: я же не буду поддаваться, да? Мне и так тяжело. Так вот, я буду дурачиться, я буду из моей грусти делать радость и веселье. Я всегда так делаю.
Когда Эрнест умер, я тоже сделала фотосессию, у меня дома. По-другому. Я теперь была «грузинская вдова».
Это был мой способ бунта, сопротивления. Исцеление самой себя. А что, разве это плохо?
— Это очень хорошо. Вы здесь просто красотка.
— Видите эту шляпу? Это я сделала.
— А это на вас костюмы, которые Эрнест покупал?
— Да. Вот. Что, плохие чулки? Смотрите, какие красивые.
— Костюм прекрасный, белый с черным. В стиле Коко Шанель. Как это нужно воспринимать, серьезно, несерьезно? Расскажите.
— Во-первых, я только вам это объясняю, никто из моих знакомых не видел этого, не знает этого и не понимает этого. Это, конечно, очень мое, внутреннее такое. Очень интимный, личный альбом, я никому этого не показываю. Это другая Софа. Они меня такой не знают. Но это много говорит обо мне. Понимаете?
— Это ваш способ пережить трагедию.
— Да.
— Пережить стресс, горе, боль...
— Да. Видите, вы меня понимаете. Вы же не говорите: «Что это за сумасшествие, почему ты так делаешь?»
Между прочим, Эрнест имел такое же качество, о котором я не знала. За три дня перед тем, как у него случился удар, он даже не попросил, он настоял, чтобы я нашла фотографа. Он сказал, что нужен профессиональный фотограф, и он хочет сделать фотосессию дома. Это заняло три часа.
— Фотограф снимал вас вдвоем?
— Нет, только его, меня не было дома. Я не знаю, или он предчувствовал, что это конец, или у него было какое-то особое состояние. Я нашла женщину-фотографа, и она просила, во-первых, чтобы меня не было дома, чтобы я его не смущала. Во-вторых, приготовить все галстуки. У него была коллекция, сто галстуков.
— Сто?
— Да, если не больше. Ну, он такой европейский человек. Да, она попросила, чтобы были разные галстуки. И чтобы меня не было.
Смотрите, какой альбом… Это весь альбом только с этой сессии. Тут нет других снимков.
И я очень верю в философию фотографии. Я даже записала чью-то фразу про то, что такое фотография — это замороженное представление правды, один момент правды, она неповторима. Не то, что сегодня делают в фотошопе… Настоящее фото замораживает единственный момент правды, единственный момент реальности.
Фотография запечатлевает и внутреннее состояние тоже. Мы не только фотографируем то, что мы видим, у фотографии имеется подтекст — то, что мы чувствуем в процессе, то, что мы думаем. Это моя философия.
Фотограф делала цветные фото. Совсем забыла — рубашки! Рубашки тоже нужно было приготовить.
Рубашки. Ну, как? Вы знаете еще такого мужчину, которому бы вдруг захотелось сделать фотосессию? Надо еще учитывать, что сейчас фотосессия — распространенное явление, и то не все мужчины захотят ее делать, а это был 1996 год. Это было его предчувствие, уверенность в необходимости сделать это именно сейчас. Потому что до этого никогда в жизни он такого не делал.
Фотограф ему говорила: «Будь серьезный… будь смешной… смейся…» Но как тут смеяться, если через три дня после этого у него случился удар? Человека парализовало. А надо было смеяться. Несмотря ни на что.
— То есть он уже знал все детали истории с «Аспримилком»? Он уже всё это в себе нес?
— Да. Она ему говорила, какую рубашку, какой галстук, где стоять, где сидеть, и всё такое. Но тут есть еще кое-что. Я постараюсь пересказать вам его настроение… Он предсказал будущее сам себе, честное слово, сто процентов.
Во-первых, Катерина, он вдруг захотел поехать в Америку, и мы сделали такой круг, в одиннадцать дней. Мы приехали в Нью-Йорк, где он когда-то жил, где жили его знакомые, где сохранился его дом — белый дом, огромный. И он очень хотел всё это мне показать.
Я думаю, что человек, когда у него возникают такие чувства, такое желание как бы перечитать, подытожить прожитое, замыкает круг своей жизни.
— Вы тогда об этом думали, или вспомнили уже сейчас, анализируя, что происходило?
— Сейчас. Потому что всё было очень странно. Были три такие странные вещи … Он вдруг меня спрашивает: «Какой у тебя номер паспорта?» Конечно, я назвала ему номер, но я не знала, почему и зачем он хочет это знать. А он, оказывается, писал свое завещание. Я не могла догадаться, что это для завещания.
Потом эта поездка в Америку. Когда он всё последовательно показывал мне, рассказывал, как это было.
И третье: в каком он был состоянии, когда фотографировался? Катерина, честное слово, он был такой мужчина, который очень любил флиртовать с женщинами. Всё время. А мне это очень нравилось, честно. Нет, у меня не было никакой зависти, у меня нет такого качества. Это болезнь, когда человек завистливый или подозревает всё время, это болезнь.
Да, он очень с ней флиртовал, с этой мадам фотограф. Она была такая восторженная после общения с Эрнестом. Потому что они оба “made fun” — получили удовольствие, отлично повеселились, отлично провели время. Я вернулась и застала двух веселящихся людей, которым было прекрасно.
Она была израильтянка, но много лет жила в Америке. Профессиональный фотограф, у нее было ателье. И она говорила мне комплименты, комплименты моему Эрнесту.
Как я ее нашла? Я была в парикмахерской и спросила у двух парикмахеров, не знают ли они кого-нибудь, кто умеет фотографировать. Есть такие клиентки, которые из парикмахерской сразу идут к фотографу. И парикмахеры мне подсказали: «Да, иди к ней, она профессионал».
— Понятно.
— А моя подруга — не профессионал. Но очень талантливая.
— У подруги очень хорошо получилось.
— Да, очень талантливая. Это у нее в крови.
Возвратимся к моему альбому. Надо понять три вещи. Место — где это было сделано, причины — почему, и время — когда. Всё это вместе создает сюжет.
Я обожаю этот альбом, честное слово, он для меня, знаете, как валерьянка. Мне плохо — я смотрю на хорошие снимки. И советую это каждой женщине.
Это я бедуинка.
Мой Давид, смотрите. Я в него влюблена.
Смотрите, какая я была религиозная когда-то.
Свечки, парик… Потому что религиозные женщины должны иметь и парик, и шляпу.
— Что ты транслируешь в окружающий мир...
— Абсолютно, да. Он научил меня «высказывать» саму себя. Это очень важно — признаться самой себе: кто ты, зачем ты, почему ты, куда ты, как ты. Разговор с самим собой: ну Софа, кто ты, зачем ты тут, куда ты идёшь, куда ты стремишься? Что для тебя важно? Что для тебя неважно? Что ты любишь? Кого ты ненавидишь? Я не боюсь таких экстремальных вопросов, понимаете? Когда человек не откровенен сам с собой, он идиот. Он сам себе создает какие-то иллюзии.
— Вы написали «Мое кредо». Скажите мне, пожалуйста, что это такое?
— Я научилась этому от Эрнеста. Я же ученица Эрнеста — это уже понятно. И Эрнест всегда писал: кто ты? Что значит «кто ты?» Во что ты веришь, какие у тебя главные мысли, твои идеи, к чему ты стремишься… Ценности, убеждения. Записывай их.
Вот поэтому я написала эти слова в 1996 году, когда Эрнест умер.
— Вы это списком писали? Или как-то оно постепенно возникало?
— Почти списком, чтобы увериться сама в себе. Поэтому там про деньги. Это же важно — как я буду дальше жить? Как продвигаться? Я решила, что стану продолжать, и Эрнест мне сказал: «Не останавливайся, иди дальше». Кроме того, у нас есть договоры. Это было бы, знаете, как нарушить договор. Мне лучше всего было бы уйти вместе с ним, однако это самое простое — уйти из жизни. Не потому, что я такая пессимистка, но подумайте, уходит... такой близкий человек. Но он мне сказал: «Нет, так не будет. Я подписываю с тобой договор, чтобы ты продолжала жить и двигаться». У меня обязанности, понимаете, — написать эту книгу. Передать читателям хорошие мысли, пускай они тоже получают от этого удовольствие, радость. Внести свой вклад...
Поэтому я записала эти слова после его смерти. Чтобы я сама смогла продолжать. У меня не было вокруг, и до сегодняшнего дня никого нет, кто бы меня понимал, кто бы меня продвигал. У меня имя польское — Zosia. А есть такое стихотворение: Zosia Samosia. Про девочку, которая хочет всё делать сама. Юлиан Тувим[3]написал это стихотворение. Так что я должна сама передать историю Эрнеста людям, это такая задача — от меня мне. Но это трудно мне, трудно.
Мое кредо
Воры уважают собственность. Они просто хотят, чтобы вся собственность была их. Тогда у них будет возможность уважать ее еще больше.
Закон не нуждается в блеске. Не нужно ничего, кроме здравого смысла и относительно чистых ногтей.
Вы сможете реализовать свои права в полной мере только в том случае, если они надежно защищены.
Творческое решение всегда рядом — если вы его ищете.
Человек овладел Природой не силой, но пониманием.
Знаете ли вы и цените ли свои права?
Веди переговоры с позиции уверенности. Перед встречей проведи исследование и подготовься.
Всегда думай как миллиардер! Преодолевай различия — неважно, какие препятствия находятся на твоем пути.
Будь гордой. Будь решительной. Общайся с легкостью. Наблюдай и осознавай.
Легко сделать только невозможное. Будь храброй, София.
Маркетинг — это всё, и всё — это маркетинг.
Продажи делают людей лучше. Если ты умеешь продавать, ты никогда не останешься голодным.
Убедись, что все знают, чем ты зарабатываешь на хлеб.
Время на твоей стороне.
Будь решительной.
Будь симпатичной.
Чтобы по-крупному выиграть, часто надо по-крупному рискнуть.
Предприниматель — это продавец.
Помни: легко только невозможное!
SB. Февраль 1996 года
[1] Беэр-Шева: бруталистская архитектура посреди пустыни
[2] Мария Вислава Анна Шимборская-Влодек (Maria Wisława Anna Szymborska-Włodek) — польская поэтесса, переводчица, критик, фельетонистка.
[3] Юлиан Тувим — поэт, прозаик и переводчик, родился 13 сентября 1894 года в Лодзи.