Я провожал Натусю после дискотеки до её дома во второй раз, и мне было весьма неуютно, или, точнее – очень страшно… Я вспоминал предыдущую провожанку, которая состоялась не далее как вчера…
Мы втроём – я, Васька и Андрюха, прикатили в пятницу из посёлка Нового, где жили в общежитии чугунолитейного завода, на молодёжную дискотеку в центре Кировограда. Полуподвальный зальчик был практически пуст, в центре топталось несколько пар. Пацаны из ансамбля на небольшой сцене старательно отыгрывали репертуар. Одинокая колонка гремела солидными басами и практически не пропускала через себя высоких нот. Их компенсировали три девушки справа от входа, весело обсуждавшие свои новости и периодически радостно визжащие.
Корнеев сориентировался первым: «Эти наши на весь вечер». Мы с Васькой переглянулись. «Моя та, что самая низенькая», – быстро пояснил Андрей, и сразу всё стало понятно. У Андрюхи рост сто шестьдесят, я на дюжину сантиметров выше его, а Васька на столько же – меня. По поводу своего роста Корнюха никогда не комплексовал и мог подкатить к девице любых габаритов, но вот слабый пол чаще всего стеснялся, что кавалер ниже их. Короче, девчонки были как раз под нашу троицу – разноростовые! Мы немного размялись под рок-н-рол, потом подошли к девушкам и пригласили их согласно молчаливому мужскому договору. Мне в партнёрши досталась средняя – Натуся, с тёмно-русой косой, кареглазая, с остреньким подбородком и пухлыми губками.
После дискотеки мы вышли на улицу, и тут вдруг выяснилось, что Андрей с Василём уже договорились проводить девушек, которые жили где-то в конце улицы Розы Люксембург. И вот ведь досада: Натуся-то жила в противоположной стороне города за Озёрной Балкой!
Я договорился с парнями, что мы встретимся на остановке возле церкви Рождества Богородицы: получалось как раз на полдороге между домами девчонок. «Кто раньше придёт, ждёт до упора», – сказал Корнюха, и мы разошлись в разные стороны. Дорога до Озёрной Балки пролетела незаметно: девушка всю дорогу щебетала, рассказывала смешные истории про подруг, так что мне только пару фраз и удалось вставить. «А ось и моя хата, спасыби», – неожиданно для меня сказала Натуся, чмокнула в щёку и махнула рукой, – тоби он туды!» Хлопнула калитка и я остался в одиночестве.
На юге темнеет рано, и я с досадой увидел, что фонарей на улице, по которой мне предложила идти девушка, раз и обчёлся, больше того: метров через двести их не было вовсе. Шагать в непроглядной тьме мне не улыбалось, и я повернул к той дороге, по которой мы пришли.
Почти сразу во тьме послышался какой-то шум, через минуту превратившийся в топот нескольких пар ног, и на перекрёсток, который я только что покинул, выскочили четверо парней.
«А ну стой, паскуда! Повертайся сюды! Мы тоби покажемо, як за нашымы дивчатамы увыватыся!» – заорали они на разные голоса.
Влип! Ой, как же я влип! Бегом к свету! К цивилизации! Туда, где горят огни, где есть вероятность присутствия милиции или хотя бы неравнодушных прохожих! Я пробежал полтора квартала и на очередном перекрёстке воткнулся в кучу крупного гравия. Ребята бежали не быстро, но уверенно приближались. Я швырнул в их сторону камень, другой, потом изобразил нечто вроде автоматной очереди из целой горсти камней помельче. Преследователи остановились. Один из них подхватил подкатившийся к его ногам булыжник и лиху швырнул его в мою сторону. Камень пролетел совсем рядом со мною и ударился об угол дома, отколов кусок кирпича. Второй попал в стену прямо под чьим-то окном, и на удачливого бомбометателя сразу зашикали: «Петро, ты що, дурный? Ты знаешь, хто там жыве? Повстяный!!! Вин зараз выйде и наламае всим бокы!»
Я возблагодарил судьбу и неведомого мне Повстяного, которого тут, похоже, побаивались. Взяв по камню в каждую руку, я специально встал напротив окон, чем вызвал праведный гнев у хлопцев: «Гей ты, гадина, а ну отойды вид окон и выйды сюды, инакше гирше буде!» Я повеселел: ребята были трусоваты, и под камень никому из них попадать не хотелось. Они отошли в темноту, и я перестал их видеть, только шёпот изредка долетал до моего слуха. Не зная, что там они задумали, я для острастки бросил в темноту сначала один голыш, потом – другой, и случайно попал вторым по первому. Темноту расколол яркий сноп искр! Хлопчики, матерясь, отбежали ещё дальше, при этом один из них всё допытывался у других: «Ой, матуся, що це за каменюка була? Га? А як бы на сорочку искра попала?» Пригрозив мне ещё всяческими карами за появление на Озёрной Балке, четвёрка удалилась…
***
Вспоминая вчерашние проводы, я почти не прислушивался к щебету девушки. Она говорила что-то о моей храбрости, рассказывала о каких-то других провожантах, которые вели себя не так мужественно как я, но всё это почти не проникало в моё сознание, я только кивал да поддакивал, чего для поддержания восторженного монолога вполне хватало. Но – стоп! Я вдруг выхватил из длинной девичьей тирады какую-то нелепицу, остановился и посмотрел на Натусю: «Погоди, пожалуйста, что ты вот только сейчас сказала?»
«Сусидив, кажу, попросила, шоб воны и тоби шуганули вчора», – Натуся повторила всё это, сияя, как будто совершила вчера что-то невероятно хорошее и доброе.
«Зачем?»
«Ну як зачем? Треба було проверить, який ты хлопец!»
«Как проверить? Побить меня?» – в голове моей засвистел ветер, выметающий остатки разума, неспособного понять логику этой девушки.
«Ну да! – Натуся радостно закивала головой, – який ты недогадливый! Так не побили ж! Они мене казали, шо это ты их чуть усих не прибив».
«Я? Их?»
«А то хто же? Вони казали, шо ты – скаженный», – Натуся смотрела на меня дурными глазами, в которых ясно читалось что-то ещё, возможно называемое любовью.
«Ты – мий лыцарь, ты ж и в другий раз пийшов мене провожати, не забоявся!» – добавила Натуся и жадно и надолго впилась в мои губы жарким ртом…
***
Я брёл к церкви, где мы и в этот раз договорились встретиться с ребятами, и ничего-то рыцарского в себе не ощущал. Зачем Натуся так со мной поступила? Что это за фокусы? Вот так вот запросто натравить на человека целую кодлу? А если б они меня поймали да отколотили? Тогда бы я в Натусины лыцари не попал? Романтика из моей головы вылетала с каждым шагом. Я пылал гневом, незаметно для себя ускоряя шаги, и вот уже почти бежал, благо улочка пошла наклонно вниз.
Вот так, на полном ходу я и споткнулся обо что-то мягкое, незаметное в тени дерева, и растянулся на траве…
Ладони горели: я всё-таки успел, падая, выставить их перед собой. Чертыхаясь, осторожно поднялся с земли, прислушиваясь к собственным ощущениям: да, нет, вроде бы всё цело. Я оглянулся. Под деревом лежал человек. Я подошёл ближе и присел на корточки. Мужчина лежал на спине, лысой головой на выступающем из земли корне. Глаза его были прикрыты. Левая нога согнута в колене, на вытянутой правой задралась штанина, открывая серый с белыми ромбиками носок. Штиблет валялся рядом, наполовину прикрытый кепкой: видимо, это я сорвал их, споткнувшись. Мужчина дышал мелкими рывками, живот его пульсировал, а рука подёргивалась куда-то в пиджачные внутренности. Живой! Явно не пьяный. С сердцем что-то? Я осторожно потянул пиджачный борт на себя и нащупал во внутреннем кармане паспорт и валидол. Так и есть, сердечник! Я сунул мужчине таблетку под язык, и раскрыл паспорт. Александр Борисович Ильин… 1926 года рождения… Старый уже… Перелистал страницы: адрес – улица Урожайная. Где это? Кировоград я знал ещё плохо, и просто не представлял, где такая улица. Ну, да ладно, очухается, уточним. Мужчина, как будто услышал мои мысли, открыл глаза и заворочал языком.
«Ага, ссука, попався!» – я вздрогнул, потому что голос раздался из-за спины.
Надо мной нависли двое из моих вчерашних преследователей: «Ну шо, попався, гидота?» Тут они увидели лежащего: «О! А это хто? Пьяный?»
«Да ну, мужики, тут человеку плохо. Сердце прихватило. Вот валидол ему дал. Надо бы его домой довести – он на Урожайной живет. Не знаете, где это? Или скорую вызвать. Где тут телефон, не скажете?»
Хлопцы стояли, переминались с ноги на ногу и изредка переглядывались. Потом один из них сказал: «Ни, не знаемо. А можа его нельзя пидниматы? А? Мы зараз... скорую вызовем». И ребята растворились в проулке, как и не было их.
Ильин уже очухался, видно по лицу его было, что весь мой разговор с хлопчиками он слышал. «Не надо скорую, – сказал он полушепотом, огляделся и добавил, кивнув головой, – вон туда выйди, наверняка машину какую поймаешь. Не торгуйся... я заплачу».
«Так ребята ж, небось, уже врачей вызвали…»
«Волчье племя, крапивное семя… Там, – Ильин кивнул в сторону ушедших, – на десять километров никаких таксофонов нет».
Я прошел метров триста и почти сразу из-за поворота выскочил «Москвич-402», откликнувшийся на взмах моей руки. Водила запросил «трёшку», которая ему и была обещана. Ильин настоял, чтобы я поехал с ним: «Мне так спокойнее будет, а потом на нём же к себе поедешь. Я заплачу».
Мне показалось, что долетели мы за несколько минут. У ворот дома топтался молодой человек, который сразу бросился к машине, как будто знал, кто там приехал: «Дядя Саша, что ж ты… а мы тут…». Ильин остановил его взмахом руки и что шепнул на ухо.
Я несколько минут просидел на скамейке, когда из дома вышел племянник Ильина и протянул стальную цепочку, на одном конце которой был маленький бронзовый человечек. «Держи. Дядя Саша просил передать тебе вот эту нэцке. В благодарность. Старая вещь… Ей лет пятьсот, наверное».
Я стал отнекиваться, но парень и слышать ничего не хотел, хотя по лицу его было видно, что уж он-то мне такого подарка никогда не сделал бы!
Водила, когда узнал, что ему придется ещё и на посёлок Новый ехать, заартачился было, но увидев «червонец», согласился.
По дороге в посёлок я внимательно рассмотрел подарок. Самурай напоминал какой-то из детских моих диафильмов по сюжетам японских сказок. Вздёрнутые брови, горбатый нос, глаза, устремлённые в небо, меч на треть вынут из ножен... На обратной стороне цепочки было приварено что-то типа прямоугольной антабки под широкий ремень, так я и стал носить бронзового самурая: в кармане, но пристёгнутого стальною цепочкой к ремню. И это ещё вопрос, кто к кому был пристёгнут: он ко мне, или неудавшийся «лыцарь» к маленькому японскому рыцарю…
